Она все еще сидела над коробкой, разгадывая это знакомо-незнакомое "салудо", когда где-то в соседней квартире часы пробили два раза.
Тогда она закрыла коробку и осторожно поставила ее на прежнее место в шкафу. Но странно - в руках у нее словно остался холодок от этих застывших серебряных лучей... Юлька даже озябла. И странное сожаление снова вернулось к ней!
И было оно таким сильным, таким горьким и таким огромным, что уместиться с ним вдвоем в небольшой тесной комнате деда было просто невозможно!
Юлька взяла кошелек с деньгами, пихнула ногой упакованный чемодан, стоявший посреди комнаты, и ушла из квартиры. Она спустилась по лестнице, миновала Мельничную улицу, вышла на Центральную, и мимо нее с шумным шелестом промчался троллейбус. Шестой троллейбус шел на вокзал, к электричке. Это Юлька помнила еще со вчерашнего дня.
8. Открытие
На этот раз она сошла на той станции, на которой ей и нужно было сойти, и сразу вышла к главному входу в парк. Совершенно неожиданно здесь не оказалось ни отвесных тропинок, ни крутых ступеней, ведущих вверх. Неширокая дорога, покрытая асфальтом, поднималась некруто, почти полого, врезавшись в зеленое тело холма и кое-где делая мягкие повороты, - по ней спокойно мог проехать даже автомобиль.
У ворот парка прогуливался вахтер, и Юлька, не рискнув завязать с ним знакомство, нашла первую попавшуюся ей дыру в ограде, через нее проникла в парк, тут же застряла в кустах и позорно выбиралась из них уже через чистенькие газоны и клумбы. Потом ей пришлось пробираться через чащобу влажных кустов, хлеставших ее по исцарапанным коленкам.
Где-то вдалеке, за холмом, громыхнул гром, по кустам захлопали крупные капли - звонкие, словно разноцветные. После такого дождя Юльке всегда хотелось пошарить под деревьями, отыскать на земле прозрачные капли-камешки...
Наконец ей удалось выбраться к деревянной сцене-раковине, мимо которой вчера тащила ее к беседке Дюк. На дощатом полу сцены валялись залетевшие с деревьев листья. Юльке вспомнилась последняя смена в пионерском лагере, когда осень уже на носу и в лагере все выглядит бесприютным и заброшенным. Она на цыпочках пошла через "зрительный зал" несколько садовых скамеек, сдвинутых в неровные ряды, но не успела пройти и десяти шагов, как хлынул ливень. Она добежала до сцены и взлетела по скрипучим ступенькам под крышу. Промокла она до последней ниточки, но странно - плиссе на юбке теперь ее уже не беспокоило так, как позавчера, когда она у ларечка неподалеку от больницы ела колбасу и ругалась.
Она прижалась к вогнутой стенке сцены, стараясь быть незаметной чтобы ее не увидел кто-нибудь из парка. Она боялась попасться на глаза кому-нибудь раньше, чем она покажется самой Дюк...
Дождь не кончался, продолжал с силой хлестать по звонкой покатой крыше сцены, но склонившееся к самому горизонту солнце вдруг прорвалось сквозь блестящую листву и круглым ярким пятном легло Юльке под ноги. Прижатое тучей почти к самому горизонту, оно было ярко-оранжевого цвета как огромный прожектор. Юльке вдруг подумалось, что ей никогда еще не приходилось стоять вот так - на сцене в свете яркого луча... А шум дождя это шум зрительного зала, не затихшего после оваций. Еще не придуманная Юлькой музыка жила в нем!
Она осторожно подошла к краю сцены, ливень сейчас же забарабанил по ее плечам и тут же отступил - то ли ветер отогнал его в сторону, то ли гроза начала стихать. А музыка, жившая в нем до сих пор, ушла от него к Юльке. Юлька шепотом запела.
Она запела песню о трех товарищах из города Эн, замученных фашистами. Это была самая грустная песня на свете из всех песен, которые знала Юлька:
Жили три друга-товарищаВ маленьком городе Эн.Были три друга-товарищаВзяты фашистами в плен...
Словно знакомые колечки синего папиросного дыма поплыли вдруг перед Юлькиными глазами и густым голубым туманом заслонили от нее и зрительный зал, и деревья вокруг него, хотя солнце, все еще лежащее на сцене у ее ног, хорошо освещало и зрительный зал, и парк.
Стали допрашивать первого,Долго пытали егоУмер товарищ замученныйИ не сказал ничего...
Она запела громче. Она сама не знала, что у нее такой сильный и по-мальчишески звонкий голос. В пустых комнатах наедине с домашним эхом он звучал совсем по-другому, приглушенно и робко.
...Третий товарищ не вытерпел,Третий - язык развязал.- Не о чем нам разговаривать!Он перед смертью сказал...
Туча прикрыла солнце, и на несколько секунд оно погасло в Юлькиных глазах. Стало темно, словно в зрительном зале погасили свет. Дождь давно уже не шумел и не бил по крыше, как будто решил послушать, чем же кончится Юлькина песня...
Никогда в жизни Юльке не было так жаль уходящего солнца! И никогда-никогда ей не было так по-настоящему, до горьких слез жалко трех товарищей из города Эн, замученных фашистами... Она не стала петь последний, самый грустный куплет, тихонько спустилась со сцены и пошла через зрительный зал, с трудом выбираясь из лабиринта мокрых скамеек...
- Что же ты не допела?
Вздрогнув, Юлька повернулась на голос.
Слева от нее, прислонившись к мокрому стволу дерева, стоял человек. Он был в старом военном кителе и почти не выделялся на фоне темной зелени, окружившей зрительный зал. Он был невысокий, с седеющей головой, а левая его рука тяжело лежала на груди - там, где сердце, правой же он опирался на палку. На плечах его виднелись темные полоски - следы от дождя - как погоны.
Юлька почувствовала, что покраснела. Никто никогда, ни одна душа не слышала Юлькиных песен. Пожалуй, Юлька даже стыдилась их. Любка с Наташей просто засмеяли бы ее, услышав, какие немодные песни она поет.
- П-простите, - сказала Юлька. - Я в-вам помешала?..
- Напротив. Ты сейчас даже лучше пела, чем на концерте.
- Н-на каком концерте?
- Ты же пела эту песню!
- Когда?!
- Сегодня, здесь на концерте...
- Что вы, я н-не пела...
- Ну как же не пела? Ты - Юля! И у тебя такая красивая редкая фамилия... Ты - Витаневич!
- Витанович! - поправила его Юлька, прежде чем успела хоть что-нибудь сообразить.
- Ну вот видишь, я почти запомнил. Только мне почему-то показалось тогда, что ты беленькая... Или я тебя действительно спутал с кем-нибудь?
Конечно! Спутал! Неужто он спутал ее с Дюк?.. Спутал по песне?.. Неужто сегодня здесь, на этой сцене, Дюк пела Юлькину песню?!
- Я не Витаневич, - сказала Юлька захлебнувшимся голосом. - Я в-вовсе н-не Витаневич!.. И я н-не пела. И я здесь н-не живу. А вы ничего не знаете и все путаете!
Она повернулась и хотела уйти от него, но он задержал ее сердитым вопросом:
- А почему ты грубишь?
Началось! Именно так или приблизительно так в последнее время кончались почти все Юлькины разговоры со взрослыми. А потом были жалобы на нее, и ей влетало. Но этому человеку в кителе некому было пожаловаться на Юльку.
- Простите, - сказала она, стараясь не глядеть ему в глаза. - Я не грублю, просто у меня такой уж голос.
- Ну, положим, у тебя хороший голос. Жаль, что ты не допела песню.
- Это очень старая песня, - буркнула Юлька. - Ее уже давно не поют.
- Да, - сказал он задумчиво, отодвигаясь от ствола дерева и тяжело опираясь на палку. - Песня очень старая, ее пели еще до войны.
- Ее не могли петь до войны, - мягко возразила ему Юлька. - Это военная песня. Там же поется про войну с фашистами.
- Но ведь еще была Испания! - сказал он.
Да. Конечно! Как же Юлька могла забыть об этом? Ведь еще была Испания, где тоже дрались с фашистами и где в маленьком незнакомом городе Эн жили три товарища, взятые фашистами в плен.
Он опять прислонился к стволу и снова положил руку на сердце, а Юлька вдруг подумала - а что, если это тот самый, у которого в сердце осколок?
- Вы м-майор? - спросила Юлька.
- А что?
- Н-ничего. Так, - глуховатым голосом сказала Юлька. - Я так. Я думала, что вы майор.
- А какое это имеет значение? - спросил он с интересом.
- Н-никакого, - сказала Юлька. - Зачем вы ходите? Вам нельзя так много ходить.
- Почему нельзя? - спросил он почти сердито, и Юлька поняла, что ему и в самом деле нельзя много ходить.
- Потому что сыро, холодно. Так вас никогда и не вылечат.
- Я завтра уезжаю. Вылечился...
Юльке послышалась какая-то странная усмешка в его голосе, она приняла ее на свой счет. В другое время этого было бы достаточно, чтобы снова сказать что-нибудь резкое, но на этот раз она лишь спросила с обидой:
- И почему это все взрослые так не любят друг друга?
- Почему не любят?
- Не любят! Я это чувствую по себе.
- Ты взрослая?
- Взрослая, - сказала Юлька.
Он непонятно прищурил глаза.
