язык. – Либо сцену из жития Святого Иоанна, чье имя носит этот прекрасный собор.
Собеседники мастера лишь отрицательно покачали головами.
Пару дней назад члены Братства Богоматери представили Йеруна иноземцам – богатым венецианским купцам. Братья Маттео и Федерико Дореа уже не в первый раз прибывали в Хертогенбос по торговым делам. Художник встретился с итальянцами в капелле собора Святого Иоанна, где обыкновенно проходили собрания братства.
Сказывали, что купцам нет дела до искусства, и они обычно не заказывают картины. Однако же Йерун по собственному опыту знал, что это не так. Хотя чаще всего к мастерам искусств обращались дворяне или служители церкви, но художнику не раз доводилось работать для состоятельных бюргеров, торговцев и ремесленников. Даже домовитые, сдержанные во всем жители Хертогенбоса, разбогатев, не отказывали себе в предметах роскоши, украшая картинами и триптихами домашние молельни. Иные просто полагали, что обладание чем-то подобным хотя бы немного приближает их к знати – потуги таких мещан во дворянстве часто бывали смехотворны, а от доставшихся им картин всякому сведущему в живописи делалось дурно. Встречались и такие, кто искренне проникался написанным, ведь картины и триптихи почти всегда изображали сцены из Священного Писания или иллюстрировали жития святых.
Поэтому Йерун не удивился, когда венецианские купцы обратились к нему с заказом – ведь итальянцы славились как первые ценители искусства во всей Европе. Удивительно было другое – братья Дореа с необыкновенным тщанием обсуждали сюжет будущей работы. Купцов совершенно не занимало то, что чаще всего изображали для домашних молелен. Они задумали сделать подарок самому кардиналу.
– Тут непростое дело, маэстро Иеронимо. – Маттео Дореа, старший из братьев, говорил неторопливо, старательно произнося каждое слово. Лишь легкий акцент выдавал в его речи иностранца. – Необычный заказ. Понимаете, кардинал Гримани не только известный собиратель живописи и меценат, будь оно так, речь не зашла бы о заказе…
– Кардинал – большой оригинал! – вмешался Федерико. Младший брат говорил торопливо и громко, и верное произношение нисколько не волновало его. Увлекаясь, он начинал размахивать руками, а в его фламандскую речь тут же врывались итальянские слова, о смысле которых Йерун мог только догадываться. – Grande dibattente! Великий спорщик! Maestro della sorpresa! Мастер удивлять!
– Да, кардинал любит удивлять, – подтвердил сдержанный Маттео. – В его коллекции представлены работы лучших мастеров со всей Италии, но и этого мало. Он с превеликим удовольствием показывает свое собрание гостям города и друзьям, богатейшим людям Венеции, патрициям. Вышло так, что с одним из них Гримани поспорил. И было сказано, что ни один живописец в мире не сможет представить что-либо достойное внимания, но в то же время отличное от работ итальянских живописцев. Вы понимаете, маэстро?
Йерун кивнул, хотя сам еще не до конца понял мысль венецианца. Старший Дореа продолжал:
– Кардинал загорелся желанием получить в свою коллекцию подобную диковинку, непременно кисти живописца из дальней страны. Например, фламандского. Но при этом – не связанную с сюжетами из Священного Писания.
– Но почему?
– Потому что все работы итальянцев – о том же. Если один и тот же сюжет изображают разные кисти, остается только поставить картины рядом и сравнивать, искать сходства и различия.
– Для ценителей искусства это может оказаться увлекательной игрой!
– Возможно, маэстро. Но не более чем игрой. Сравнение неизбежно заставит говорить о лучшем и худшем мастере. Будет спор, но победителя не будет.
– Потому что каждый останется при своем! – живо добавил Федерико. – Даже если кто-то из признанных мастеров и знатоков искусства возьмется рассудить, это вряд ли повлияет на исход спора так, как хотелось бы кардиналу! Все потому, что пристрастия у людей разнятся. Он хотел бы что-то особенное, способное удивить, поразить! Чтобы не возникло и мысли о сравнении! О вас, маэстро Иеронимо, говорят как о мастере самых удивительных, ни на что не похожих образов!
– Мне доводилось изображать на рисунках и триптихах муки и ужасы ада, – кивнул Йерун. – Там все законы бытия встают с ног на голову, от этого рождаются поистине невообразимые явления и образы. Кролики начинают охотиться на людей, пословицы и поговорки выглядят так же, как звучат, лед и пламя шествуют бок о бок и не мыслят соперничать друг с другом, свет не вытесняет тьму, но густо перемешан с нею. Любые химеры обретают жизнь, плоть и движение. И даже чудовищное здесь может выглядеть по-своему красивым. И не в одной преисподней – везде и всюду, где только нечистая сила подступает к человеку. Быть может, вам стоит обратить внимание на это, господа?
С этими словами он положил на стол несколько рисунков с изображениями монстров и альраунов – те, что выбрал заранее, сочтя наиболее занимательными. Венецианцы молча принялись рассматривать изображения. Впрочем, молчали они недолго.
– Bravo! – взорвался Федерико. – Bravissimo, маэстро Иеронимо! Право, это потрясающе!
Маттео оставался спокойным:
– Действительно, это чудесно. Однако же мы не хотели бы останавливаться на обитателях преисподней, как бы причудливы они ни были, – и, уловив вопросительный взгляд художника, венецианец пояснил: – Адские сущности не сумеют удивить образованных итальянцев. Они слишком хорошо знакомы с трудами синьора Данте Алигьери. Описания ада в «Божественной комедии» сделали дьявольские изломы мироздания настолько привычными для наших соотечественников, что даже ви́дение ада собственными глазами вряд ли будет удивительно для них. Даже столь необычного ада, как описали вы, маэстро.
– А ведь Данте – не единственный, кто описывал ад! – добавил Федерико. – После него поэмам о хождениях на тот свет нет числа! Не отстают и проповедники – они как будто соперничают в выдумке друг с другом! Вдохновляются, надо полагать, теми же поэмами.
– Словом, живописать ад не стоит, – закончил Маттео.
– Что же тогда способно обогатить коллекцию кардинала таким образом, как он желает? – Художник не скрывал удивления. Он впервые столкнулся с тем, что фантастические образы не могли удовлетворить искателей диковинного.
– Новый сюжет. Неведомый итальянским мастерам, к тому же написанный не в привычной итальянской манере живописи. Следовательно, его не должно быть в Библии, а саму работу следует выполнить без оглядки на Италию.
– Только и всего?
– Но хотелось бы, чтобы работу выполнил прославленный, искусный живописец. Не похожий на собратьев по цеху. И поэтому нам рекомендовали вас, маэстро Иеронимо.
Теперь даже Федерико заговорил спокойно – он понял, что самое главное сказано его братом, и другого уже не будет. Хотя и видно было, что младший Дореа жалеет о тех диковинных обитателях преисподней, которых так и не напишет знаменитый мастер из Хертогенбоса.
– Ведь здесь, на севере, сильно почитание собственных святых, – сказал он. – Взять хотя бы святую Либерату.
– У нас ее чаще называют Вильгефортис, –
