“Коснусь теперь деятельности нового Приятеля. Помимо Немчиновой, Соломона, Артура Адамова Блюма (студент), он познакомился со стародавними нашими знакомыми по Иогансону, Покровскими, крестником Особого отдела Левинсоном (фармацевтом); проник в общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий (Вы уже знаете, что весь радикальный цвет стоит в его рядах, как, например, Луначарские, Чепик, Аргунов, Блинов и пр.)”.
Как видите, Азеф не оставлял охранку без работы. Иногда, чтобы освоить такой абзац, следовало месяц трудиться.
Сперва фамилии напишут в столбик. Около тех, что им известны, поставят галочки.
Не в том, конечно, смысле, что это люди конченые, а лишь в том, что эту перспективу нельзя исключить.
Над некоторыми строчками будут ломать голову едва ли не всем коллективом.
Евно Фишелевич специально подкидывал такие задачки. Хотел внести разнообразие в полицейскую жизнь.
“Что за крестник особого отдела?” – спросит кто-нибудь из чиновников, а потом хлопнет себя по лбу.
Ну конечно же. Как еще назвать того, кто сперва исповедовал одно, а затем перешел в веру их организации?
14.
Азеф сразу догадался, что у анонимного письма, пришедшего в боевую группу, есть конкретный автор.
Может, и нехорошо хвалить себя, но в порядке внутреннего монолога все же допустимо.
Сказал о себе в третьем лице. Будто не сам дал оценку, а повторил чье-то мнение.
Мол, не зря говорят, что у него собачий нюх. Да и хватка как у хорошего пса.
О своем открытии подумал без подробностей. Применительно не к знакомым, а к жизни вообще.
Ну отчего люди тянутся к благополучию? Развесят вокруг пеленки и думают, что ничего больше нет.
От этой мысли перешел к конкретике.
Колю и Лизу больше всего волнует, чтобы ничто не забивало голову, не сдерживало дыхания, не жало при ходьбе.
Странным образом эта картина совпадала с текстом письма. В нем утверждалось, что Блинов не подходит для террора.
При этом называлась другая причина. Упоминались два Колиных брата, состоящих на службе в полиции.
Против этого аргумента не возразишь. Столь близкие отношения с властью боевику строго запрещены.
Конечно, Азеф ухмыльнулся. Подумал о том, что нет правил без исключения.
К примеру, у него в полиции не два брата, а двести два. Это не считая невидимых миру сотрудников, которым потерян счет.
15.
В первую очередь надо было понять, кто конкретно это сделал? Сам Коля или Лиза?
Азеф решил, что Лиза. Уж очень подозрительные завитки вокруг букв “л” и “м”.
Завитки вились, как женский локон. Сперва падали, а потом устремлялись вверх.
Кое о чем он догадался по наклону букв “в” и “б”. Было тут что-то просительное.
Как-то само собой перешел на маленькую Ирочку. Наверное, ей тоже неприятны папины увлечения.
Что это такое, если отец не бывает дома, а когда возвращается, старается держаться подальше.
Больно странный от него запах. Не знакомый запах тепла и удовольствия, а неприятный и резкий.
Нереализовавшийся кошмар пахнет так же, как гимназический опыт. Можно решить, что Коля втайне преподает химию.
16.
Как-то выходило у Азефа повысить градус жизни. Только что были штиль и безветрие, а вдруг начинало кипеть и бурлить.
Все потому, что он тоже автор. Иногда его посещали такие идеи, что позавидует любой сочинитель.
Был бы он человеком публичным, то очередь к нему растянулась бы на всю лестницу.
Каждый примерно с таким выражением на лице: “Дайте списать, уважаемый. Подарите каким-нибудь сюжетом”.
Что ж, Азефу не жалко. У него этих замыслов не меньше чем на три книжные полки.
Все это только мечты. Не суждено ему стать не только актером, но и другом литераторов.
Эти ощущения не прибавляют оптимизма. Порой на него находят разочарование и тоска.
Однажды Азеф высказался на эту тему. Чтобы его мысли не бросались в глаза, облек их в форму тоста.
Да, да, тоста. Если вы думаете, что боевики занимались только тем, что подкладывали бомбы, то это не так.
Случалось и им наблюдать за жизнью сквозь мутное стекло, в котором плещется что-то горячительное.
17.
На минуту за маской вечного хлопотуна по революционным надобностям проглянуло грустное лицо.
Кто-то из гостей подумал: да ведь это клоун. Толстый, нелепый, с большой слезой, выкатившейся из левого глаза.
Подобно улитке, слеза ползет вниз. Подошла к середине пути и тут замерла.
Ждет, когда Азеф отвлечется от своей речи. Почувствует что-то инородное на щеке.
Кстати, волосы у Евно Фишелевича рыжие. Правда, сильно поредевшие в результате непростой жизни.
На самом деле он никогда не был настолько серьезен. Возможно, впервые в жизни проговаривался.
Нет, о двойной игре не обмолвился, а о том, что его огорчает, сказал подробно.
Начал с того, что с именинником не замечаешь грязи. Когда он рядом, появляется перспектива.
Потом понимаешь: все же хорошего мало. Ситуация поворачивает куда-то не туда.
Так что расслабляться нет оснований. Помните, что вы сидите не на троне, а на стульчаке.
Можно, конечно, считать себя “Мыслителем” Родена, но лучше не обманываться.
В первую очередь Азеф имел в виду недавнее письмо. Как нельзя лучше оно подтверждало его мысль.
Удивительно вовремя оно пришло. Словно он задал вопрос и сразу получил ответ.
Мол, вы утверждали, что жизнь отвратительна, так вот вам конкретный пример.
Разумеется, о письме он не сказал. Только намекнул, что ему известно что-то важное.
Никто из гостей ничего не понял. Все решили, что он просто выпил и потерял контроль.
С кем не случается. Бывало, самые испытанные революционеры по нескольку часов не выходили из нужника.
18.
Другое дело, что делать дальше. В каком направлении эту идею развивать.
Конечно, спешить не следует. Лучше подождать, когда все образуется само собой.
Разве садовник обязан становиться цветком? Достаточно того, что он бросил зерно.
Азеф тоже бросил. Когда появились первые ростки, чуть не воскликнул: вот именно!
Минута воплощения замысла для любого автора – самая что ни на есть долгожданная.
Когда такое происходит, перестаешь быть пессимистом. Ждешь не финала, а продолжения.
Возникает чувство, будто ты на сцене. Или так: ты сидишь в зале и следишь за тем, куда поворачивает сюжет.
19.
Выход нашли радикальный. Если такое произнести вслух, впечатление будет оглушительным.
Словно рядом разрядили пистолет. На расстоянии буквально нескольких метров.
Тут не только впечатление, но почти выстрел. Причем все видишь крупным планом.
Вообще эта история напоминает кинематограф времен Мозжухина и Холодной.
Казалось бы, это светящееся искусство должно говорить о чем-то праздничном, но его тянет на кровь.
Любовные драмы завершаются дулом у виска. Будто других вариантов просто нет.
Лизин поступок обсуждали недолго. Все сразу согласились с тем, что ее надо убить.
Чего миндальничать? Зато больше никто не захочет писать анонимные письма.
При этом один помешивал чай ложечкой, а другой вяло листал утреннюю газету.
Азеф в разговор не вмешивался. Следил за тем, как его идея становится общим достоянием.
Уже говорилось, что это его излюбленная точка зрения. Вроде как ты участвуешь и в то же время смотришь со стороны.
Правда, воображение работало вовсю. Отчетливо представлялось, что будет потом.
Как обычно, он отталкивался от стола, заставленного закусками и бутылками.
Конечно, лучше всего ресторан. Впрочем, в крайнем случае можно и дома.
Пригубил из бокала, заел красной рыбой и как бы между прочим посмотрел на часы.
Ну что там: все или еще нет? Скорее всего, минут десять до окончательного решения вопроса.
Даже озноб пробежал по телу. Ведь перед лицом смерти человек беззащитен, как бьющийся на ветру лист.
Потом что-то подсказало: конец. Представил Блинову, лежащую в луже крови.
В общем-то, это уже не Лиза, а никому не нужная кукла. Опрокинулась навзничь и пустыми глазами смотрит вверх.
Больше всего Азеф доволен тем, что его как бы нет. Скрылся за самоваром, как за ширмой, но все нити держит в руках.
20.
Выходило, что все непросто. Только прозвучало грозное революционное слово, как все сорвалось.
В качестве убийцы наметили Ивана Каляева. Тем более что он все время просился в дело.
Так вот тебе возможность показать себя. Дальше стреляй хоть в великого князя.
Иван изобразил какого-то буку. Сказал, что слишком хорошо знает Лизу и потому это исключено.
Бывают, оказывается, такие колеблющиеся боевики. Решимости в них столько же, сколько сомнений.
Не помешало ли Каляеву то, что он любил книги? Как раз недавно прочел на эту тему роман.
Намеренно взял “Преступление и наказание”. Тоже в порядке подготовки к будущим испытаниям.
