Звонил некто Вольфганг Крюгер, давний партнер Буданова по бизнесу. Он сообщил, что будет в Москве проездом, чрезвычайно ограничен во времени и летит специально для того, чтобы встретиться с Петром Андреевичем по весьма важному делу.
— Мне очень жаль, — медленно сказала Майя, — но Петр Андреевич сейчас занят и вряд ли сможет…
— Это действительно телефон Буданова? — от волнения акцент Вольфганга значительно усилился. — С кем я бесседовать?!
— Это его секретарша… Леля… — Она прикрыла рот ладонью и оглянулась. В комнате никого не было.
— Я должен говорить с ним лично… Это касается его интересов! Речь идет о больших деньгах…
— Ничем не могу вам помочь!
Майя выключила телефон, секунду постояла в раздумье, потом поднялась на второй этаж и положила его на стол в комнате, где, она знала, расположились Леля с Будановым.
Наступил еще один вечер, который все тянулся, тянулся и никак не переходил в ночь. Они оба знали, что сегодня произойдет между ними, но не могли найти предлога, чтобы уйти, наконец, в свою комнату.
Леля сидела в кресле напротив камина, на том же месте, что и вчера. И Буданов снова расположился у ее ног, но сегодня не пел — тихо перебирал гитарные струны.
Печальные звуки тонули в полумраке гостиной, мерцали догорающие поленья, и неспешный разговор после шумного, яркого дня держал, не давая разойтись по комнатам.
И все-таки эта минута настала. И Буданов с Лелей поднялись последними, скрывая свое нетерпение, будто никуда не спешили и не было для них большего удовольствия, чем коротать вечерок в компании, при народе в хороводе…
Замедленная съемка долгого прощания, бесконечный подъем на второй этаж, тихий стук закрывшейся двери — и долгожданное кольцо его рук, его тепло, его запах!
Буданов осторожно приподнял ее подбородок и заглянул в глаза, боясь увидеть в них тот вчерашний ужас, а увидел такую любовь, такое лучезарное сияние, что замер, завороженный, растерялся, не зная, что с этим делать.
— Я оставил внизу свою сумку…
— Пойди забери…
— А ты не исчезнешь?
— А ты?..
Он прижал ее к себе так, что сбилось дыхание, но целовать не стал, боялся, что уже не сможет оторваться, и вышел из комнаты.
Леля сладко потянулась и увидела мобильный Буданова на столе. Она включила его и набрала номер Катерины.
— Лелька! Ты куда пропала?! — заверещала сестра, едва услышав ее голос. — Мы уже собирались всесоюзный розыск объявлять!
— Со мной все в порядке, жива-здорова. Приеду завтра вечером и все расскажу.
— Приедешь? А где ты?!
— Ой, Катюня! Ты яйцо снесешь, когда узнаешь…
— Скажи сейчас! — взмолилась та. — Скажи, а то не усну!
— Это я не усну… — загадочно предрекла Леля. — А ты спи!
— У тебя же день рождения! — спохватилась Катерина. — Когда же я тебя поздравлю? И цветы мои завянут…
— Ничем не могу помочь, — быстро сказала Леля, глядя на открывающуюся дверь и отключила мобильный.
— Кому требуется помощь? — поинтересовался Буданов, входя в комнату со своей дорожной сумкой.
— Мне! — улыбнулась она.
— А в чем проблема?
— Я хочу прорваться в ванную!
— Иди, там никого нет — темно и дверь открыта.
Она подхватила халат и, ловко увернувшись от его протянутых рук, скользнула за дверь. А когда вернулась, в комнате было темно. И она обрадовалась этой спасительной темноте, замерла на пороге, пытаясь успокоиться и восстановить дыхание.
Сердце билось редко и так сильно, что она вся дрожала от этих мощных ударов, и далекий чей-то голос, едва пробиваясь сквозь нарастающий звон в ушах, шептал ей: «Ну, тихо, тихо…»
Или это Буданов зовет ее, манит? «Иди сюда, Леля! Иди ко мне…»
И она пошла медленно, как сомнамбула, будто в дивном сне, скинула халатик и легла рядом с ним на холодные простыни, мгновенно покрывшись «гусиной кожей». Он обнял ее, привлекая к себе, и она вздрогнула всем телом, подпрыгнула, словно огнедышащая змея обвилась вокруг ее талии.
— Э-эй! — Он наклонился к ее лицу, вглядываясь в широко открытые глаза. — Что с тобой, Леля? Что случилось? Все будет так, как ты захочешь…
Она обхватила его руками, притягивая к себе, пряча голову на его груди, и прошептала:
— Я хочу сказать тебе одну вещь…
— Ну, говори эту вещь. — Он гладил ее спину, пытаясь успокоить, понимая, что она боится беременности и стесняется сказать о презервативе. — Все будет хорошо. Не тревожься. Я все сделаю…
— Я должна предупредить тебя…
«Ах, вот в чем дело! — усмехнулся Буданов. — Гнетет потерянная невинность! Опасается, что меня это может… разочаровать? Да она просто тургеневская девушка! — умилился он. — Другой бы и в голову не пришло…»
— Не думай об этом! — великодушно отпустил он ее грехи. — Ты взрослый человек и сама решаешь…
— Петя! — взмолилась она и уперлась кулачками ему в грудь. — Я хочу сказать тебе, что я… я девственница…
— В каком смысле? — тупо спросил он.
И его ошеломленность странным образом успокоила Лелю. И, опрокидывая его на спину, она, дивясь собственному бесстыдству, заскользила губами по его вздрагивающему телу и многообещающе прошептала:
— А вот я сейчас тебе объясню…
15
Буданов проснулся первым и в брезжущем свете занимающегося дня засмотрелся на спящую Лелю: волосы пышным ореолом разметались по подушке, губы чуть приоткрыты.
Она лежала на спине,Нагие раздвоивши груди, —И тихо, как вода в сосуде,Стояла жизнь ее во сне, —
всплыли в памяти бунинские строки.
Губы Лели дрогнули в легкой улыбке, ресницы затрепетали, и Буданов подумал, что, может быть, ей снится продолжение того чудесного, случившегося с ними минувшей ночью.
Он протянул руку, но не решился разбудить ее, осторожно поднялся, натянул джинсы и, прихватив мобильный, вышел из комнаты.
Спускаясь по лестнице, Буданов включил телефон и тишину спящего дома тут же нарушило настойчивое пиликанье. Он плотно прикрыл за собой дверь гостиной и ответил на звонок.
— Ну наконец-то! — ударил в ухо густой бас коммерческого директора фирмы Геннадия Федоровича Гарина. — А я уже крест поставил на нашем мероприятии. Прости, Петр Андреевич, что тревожу ни свет ни заря, но дело уж больно срочное.
— Я слушаю, — прервал его излияния Буданов.
— Вчера звонит мне Крюгер, рвет и мечет, требует немедленной встречи с тобой…
— Откуда звонит?
— Из Москвы, из Шереметьева.
— Он же собирался только в конце января…
— Говорит, выкроил в расписании несколько часов — летит в Японию, потом в Финляндию. Какая-то у него возникла сверхидея по поводу нашего совместного проекта.
