— Что ты хочешь?
— Поговорить с тобой.
— Да? О чем?
— Не по домофону, — нетерпеливо выдохнул он.
— Не самый удачный момент для разговора. Я только что вышла из душа, — возразила она.
— Неужели?
— Я стою у аппарата. На мне ниче… — Оливия опомнилась и быстро прикусила язык.
— Что, ты совершенно обнаженная? Не беспокойся, я не ослепну.
В его стальном голосе слышались насмешливые ноты, и Оливия почувствовала, как покраснела. Зачем ей надо было говорить ему о своем виде?! Почему вообще она не придумала какую-нибудь более солидную отговорку, чтобы Гил сразу же понял, что его визит ей неудобен.
— Я впущу тебя, когда оденусь, — коротко сказала она.
— Ради Бога, Оливия. На улице мороз.
— Все же не так холодно, как в Сибири, — возразила она с выдохом и отключилась с удовлетворенным щелчком.
Оливия направилась в спальню. Спешить она не будет. Пусть немного померзнет. Не хочет ждать — пусть уезжает. Она открыла тяжелую дверцу встроенного в стену большого гардероба и перебрала его содержимое. На свой собственный вкус она бы выбрала, недолго думая, шелковую ночную рубашку и цветастый китайский халат, однако не может же она выйти к нему в таком виде!
В конце концов, она остановилась на одежде, которая не должна вызывать ассоциаций с сексом, и вытащила из шкафа серый мешковатый спортивный костюм, разложила его на кровати. Розовые и изумрудные полосы на нем оживляли общий колорит, однако никто не посмел бы обвинить ее в том, что она надела этот костюм с целью кого-нибудь соблазнить.
Затем она встала перед зеркалом и начала причесываться. Почему-то ее огненная грива оказалась более непослушной, чем обычно, или, может быть, она не замечала легкого дрожания пальцев, но так или иначе, занявшись прической, она была вынуждена отпустить полотенце, в которое сначала завернулась.
С волосами, рассыпавшимися по плечам, она пренебрегла полотенцем и не стала поднимать его с пола. В квартире было тепло, и Оливия не стеснялась своей наготы, по крайней мере, когда бывала одна. Она была изящна и стройна, ежедневные упражнения по разработанной ею системе помогали держать тело в отличной форме. Одним словом, скрывать ей было нечего.
Однако вдруг она застыла от ужаса — в зеркале возникла чужая фигура. Оливия не поверила своим глазам. Откуда, черт возьми, он появился здесь! На пороге ее спальни!
Испуганная, она резко обернулась к нему. С губ ее готовы были сорваться гневные обвинения, однако взрыва не последовало; его предупредило выражение лица Гила. Он не пытался скрывать сексуального удовольствия, глядя на нее. Он откровенно любовался ею.
Заминка длилась лишь мгновение, так как выражение лица Гила тут же изменилось, вынуждая Оливию засомневаться в правильности своих наблюдений. Его черты снова стали лениво-насмешливыми, что всегда приводило ее в бешенство; она выругала себя: надо же быть такой глупой, чтобы вообще заподозрить, будто под его насмешками скрывается глубокая страсть! Покрывшись густым румянцем, она подняла с пола брошенное махровое полотенце и обернула его вокруг себя.
— Как ты попал сюда? — с гневом крикнула Оливия.
— Кто-то из жильцов сжалился надо мной и открыл дверь, — невозмутимо сообщил ей Гил.
— Неужели? Кто же это? Никто не должен был этого делать. И как ты посмел войти в мою квартиру без стука? — кипела гневом Оливия.
— Твоя дверь оказалась не запертой, вот я и вошел. — Гил объяснил свое появление в ее квартире с таким спокойствием, будто застал ее за занятием, не более приводящим в замешательство, чем, скажем, застегивание туфли. Особенно бесило Оливию его безразличие. Какой негодяй! Он мог бы, по меньшей мере, извиниться за… за свое вторжение в ее личную жизнь.
— Ты мог бы постучать!
Гил недоуменно пожал плечами.
— Я и звонил и стучал, но ты, очевидно, не слышала. Не надо истерики, Оливия. Ты отнюдь не первая женщина, которую я вижу обнаженной.
— Может быть, я и не первая, но ты… — Оливия прикусила язык, с опозданием сообразив, какие последствия имело бы готовое сорваться с ее уст признание. Гил, разумеется, считает, что у нее к этому времени перебывало множество любовников. Ему совершенно ни к чему знать, что никогда ни один мужчина не видел ее без одежды.
— Что я? Договаривай. — Его черные брови с любопытством поднялись вверх.
— Ты не мой любовник, — крикнула она. — Я далеко не каждого приглашаю в свою спальню и не рассчитываю наткнуться на посторонних, украдкой подсматривающих за мной в моем же собственном доме.
Гил прислонился к дверному косяку и усталым жестом запустил руку в свою густую черную шевелюру.
— Это просто недоразумение, Оливия. Я вошел и сразу же наткнулся на открытую дверь. Я не представлял себе, что это твоя спальня. Если ты находишь, что я вторгся, нарушив твое уединение, то прошу меня извинить.
Извинение было таким неожиданным, что Оливия уставилась на Гила в изумленном молчании. Она понимала, что ей следовало бы принять его слова за чистую монету и, будь они произнесены кем-либо другим, Оливия, наверное, так бы и поступила. Но сейчас ее обычная рассудительность не срабатывала: еще не улеглась бурная реакция, которую она переживала, когда увидела, какими глазами он смотрел на нее. Взвинченные нервы требовали какого-то выхода. Оливии хотелось нанести ему удар и вывести из равновесия, как он только что лишил покоя ее.
— Есть особое определение мужчинам, подобным тебе.
Глаза Гила потемнели от гнева.
— Есть определение и женщинам, подобным тебе, Оливия, тем не менее, до сих пор я соблюдал вежливость и не употреблял его. С трудом верится, что женщина с твоим сексуальным опытом может так выходить из себя из-за столь незначительного инцидента. Я мог бы увидеть больше выставленной напоказ женской плоти, посетив берег Средиземного моря. Или ты считаешь, что сильно отличаешься от остальных женщин? Заверяю тебя, что нет.
Оливию чуть не трясло от бешенства.
— Когда мне надо будет знать твою точку зрения на анатомию женщины, я обязательно спрошу у тебя. Никаких сомнений, ты — эксперт в данном вопросе.
— Я предпочитаю думать о себе как о дилетанте, — сделал он заключительный выстрел и вышел из спальни.
Когда дверь закрылась, у Оливии еще оставалось желание запустить чем-нибудь тяжелым или острым в его спину. Она плюхнулась на край кровати и взглянула на свое отражение в зеркале: щеки раскраснелись, дыхание стало учащенным, она пыталась убедить себя, что ее растрепанный вид объясняется совершенно справедливым негодованием, которое вызвано унизительной для нее встречей с Гилом, однако в глубине души она призналась себе, что испытала возбуждение, когда он увидел ее обнаженной. Что заметила она, как ей казалось, в его глазах в те первые секунды: желание? страсть? Если бы она была уверена в его чувстве к ней, повела бы она себя по-другому?
