Судьба «Простых рассказов» в точности повторила судьбу «Департаментских песенок» двухлетней давности: индийский тираж разошелся мгновенно, а вот лондонский (тысяча экземпляров) застрял на полках книжных магазинов. То, что рассказы «вышли» из газеты, видно невооруженным глазом. В большинстве своем они одной — «газетной» — длины, от 2000 до 2500 слов, — размер, который отводился на так называемый turn-over, газетную статью, переходящую с первой полосы на следующую. По стилю и содержанию рассказы напоминают gossip column — колонку сплетен, анекдотов, светских новостей и всевозможных курьезов. Как всегда немного кокетничая, Киплинг пишет в посвящении к «Простым рассказам»: «Хотелось бы, чтобы они были достойнее». «Недостойны» рассказы в том смысле, что растут, «не ведая стыда», из всевозможного житейского «сора» — из разговоров, услышанных в Пенджабском клубе, на узкой улочке старого города в Лахоре, на базаре или на великосветском пикнике в Симле. Из анекдотов, рассказанных в курительной заезжим офицером, из светской, военной и уголовной хроники, из газетных материалов, в том числе и киплинговских. В дело у Киплинга-новел-листа, одним словом, шло всё. И у поэта, кстати, — тоже. «Поразительное преображение тривиальнейшего материала!» — восклицал в 1890 году лондонский критик про имевшие грандиозный успех «Казарменные баллады».
В «Пионере» и в приложении к «Пионеру», «Новостях недели», Киплинга, зарекомендовавшего себя автором одаренным и востребованным, уже не ограничивают мизерным, как в Лахоре, объемом в 1200 слов. Индийскому Брет-Гарту («Зачем покупать вещи Брет-Гарта, спросил я, когда я готов запросто поставлять беллетристику на местном материале?») дают теперь от трех до пяти тысяч слов еженедельно — для начинающего писателя немало. Отцу творчество «беллетриста на местном материале» сразу же пришлось по душе. Когда наряду с похвалами за «знание жизни» звучали обвинения в недосказанности, незрелости и верхоглядстве, Джон Локвуд утешал сына: «Радди, это было не так уж плохо».
Сам же автор «Простых рассказов с гор» и других очерков и новелл, вошедших впоследствии в комплект из шести маленьких книжек в мягкой обложке, выпущенных в 1888 году в серии «Индийская железнодорожная библиотека», склонен был, однако, согласиться не с отцом, а со своими критиками. Похвалив себя в автобиографии за работу со словом («… я проводил свои опыты относительно веса, цвета, запаха и символики слова… чтобы при чтении вслух они были благозвучны, а напечатанные радовали глаз…»), он одновременно признавался, что концовка рассказов у него получается плохо, многие рассказы производят впечатление недописанных. Как-то, уже в двадцатые годы, Киплинг поинтересовался у Пэлема Гренвилла Вудхауса, как тот кончает свои рассказы, признавшись, что концовки для него — всегдашняя проблема. «Природа моего метода — не более чем понимать всевозможных людей и давать другим возможность понять их», — заметил однажды Киплинг. Строго говоря, в этом и заключается метод, а точнее, задача любого писателя, «не более чем» здесь вряд ли уместно. Так какова же все-таки «природа метода» Киплинга-новеллиста? Скажем об этом несколько слов, прежде чем «отправить» Киплинга из Индии в Англию.
«Я беру пустяк-анекдот, базарный рассказ — и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться». Это сказал не Киплинг про свои индийские рассказы, а Бабель — про рассказы одесские. Между тем «пустяк-анекдот», «базарный рассказ» — и в самом деле важная примета новеллистики Киплинга — и «Простых рассказов с гор», и других последовавших за ним индийских и первых лондонских сборников: «Три солдата», «Черное и белое», «Под деодарами», «Рикша-призрак», «Жизнь дает фору».
Одни истории оригинальны, затейливы, немногословны. Другие, как, скажем, солдатские истории про ирландца Малвени («Три солдата»), порой затянуты, однообразны, скучноваты. Но все, так или иначе, представляют собой «анекдот», историю из жизни. Из одного рассказа читатель узнает, как удалось скрыть самоубийство юного субалтерна, из другого — как подстроили результаты скачек, из третьего — как женщина избавилась от своей соперницы, из четвертого — как директор банка спас от нищенской смерти своего незадачливого ассистента, из пятого — как была наказана индианка за связь с англичанином. И вместе с тем «Простые рассказы» на отдельные истории из жизни не распадаются, воспринимаясь как цельный и довольно нелицеприятный портрет англо-индийской жизни 80-х годов позапрошлого века.
На языке Киплинга такие рассказы «просты», на языке Бабеля — «базарны», на языке же Оскара Уайльда, одним из первых обратившего внимание на «индийского Брет-Гарта», — «вульгарны». «Когда листаешь страницы „Простых рассказов с гор“, — не без свойственной мэтру снисходительности писал о Киплинге эстет Уайльд (обратите внимание: не „читаешь“, а „листаешь“), — кажется, будто… жизнь проходит перед тобой в ослепительных вспышках вульгарности»[8]. И то сказать, что может быть «базарнее», «вульгарнее» сюжета такого, например, рассказа, как «Ложный рассвет», где герой во время ночного пикника из-за песчаной бури (напрашивается аналогия с пушкинской метелью) объясняется в любви не той, кого любит? Но зато каково описание самой песчаной бури! Еще раз вспомним Уэллса: «…вбил нам в голову звенящие и неотступные строки». Уэллс прав: из творивших тогда английских живых классиков на такое едва ли кто был способен. Не потому ли Уайльд предпосылает «вульгарности» словосочетание «ослепительные вспышки»? Действительно, рассказы просты — в том смысле, что незатейливы, что являются физиологическими очерками из жизни «никчемных, „второстепенных“» (опять же Уайльд) англо-индийцев. Однако, наряду с этим, с первых же строк рассказчик погружает читателя в богатую, «ослепительную» местную экзотику, экзотику слов и нравов, — главную примету неоромантического видения мира и в то же время свидетельство достоверности повествования. Английский читатель, для которого и сам жанр новеллы в викторианский век романа был жанром экзотическим, едва ли понимал, что такое пагри на шлеме, что это за законы саркари, где находится Дехра-Дун или окрестности Котгарха, «что тянутся до самой Нарканды», какова платежеспособность золотого мухура, чем отличается икка от обыкновенной повозки, как танцуют халь-е-хак и что значит стоять под мимбаром или быть посвященным в Сат-Бхаи. Не понимал, но от этого рассказчика — знатока местных нравов и языков — ценил, пожалуй, еще больше, проникался его повествованием еще глубже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
