Прозвучало заключительное благословение, месса закончилась, и кардиналы торжественной процессией направились в Сикстинскую капеллу. В присутствии капитана швейцарских гвардейцев и префекта Ватикана двери капеллы были заперты и опечатаны. На этом прямая трансляция завершилась. Далее следовали комментарии и рассуждения на фоне закрытых дверей.
– Достаточно, – бросил Исодзаки.
Изображение исчезло, стены вновь растворились, и солнечные лучи заполнили комнату, повисшую над черной бездной.
Анна Пелли Коньяни едва заметно улыбнулась:
– Голосование будет недолгим.
Исодзаки вернулся к своему креслу.
– Анна, как по-вашему, мы – правление Гильдии торговцев – обладаем реальной властью?
На лице Коньяни отразилось недоумение.
– Судя по моим дивидендам за последний финансовый год, Кендзо-сан, наша прибыль составила тридцать шесть миллиардов марок.
Исодзаки сцепил пальцы в замок.
– Мадам Коньяни, – сказал он, – не будете ли вы так любезны снять пиджак и блузку?
Его протеже даже не моргнула. За все двадцать восемь стандартных лет их совместной работы – по сути, работы начальника и подчиненного – месье Исодзаки еще ни разу не дал повода заподозрить его в сексуальных домогательствах. Всего мгновение она колебалась, потом спокойно расстегнула пиджак, повесила его на кресло (то самое, в которое она никогда не садилась) и, стянув с себя блузку, аккуратно положила ее поверх пиджака.
Исодзаки встал, обошел стол и остановился в шаге от нее.
– У вас красивое белье. – Он снял с себя пиджак и расстегнул старомодную рубашку.
Коньяни стянула комбинацию, обнажив маленькую, прекрасной формы грудь с розовыми сосками.
Кендзо Исодзаки поднял руку, словно собираясь коснуться ее груди, – но не коснулся. Он приложил ладонь к собственному лиловому крестоформу.
– Вот, – проговорил он, – вот где власть. – Отвернувшись, он начал одеваться. Коньяни, пожав плечами, последовала его примеру.
Когда оба оделись, Исоздаки сел за стол и привычным жестом указал на кресло. К его молчаливому удивлению мадам Анна Пелли Коньяни села.
– Из ваших слов следует, – начала Коньяни, – что успешность или же безуспешность нашей попытки стать доверенными людьми нового Папы – если вообще когда-нибудь будет новый Папа – не имеет никакого значения. Главный рычаг – воскрешение – все равно останется в руках Церкви.
– Не совсем. – Исодзаки вновь сцепил пальцы. – Я утверждаю лишь, что тот, кто управляет крестоформом, управляет человеческой вселенной.
– Церковь… – Коньяни осеклась. – Ну конечно, крестоформ – только составляющая в равновесии сил. Техно-Центр открыл Церкви тайну воскрешения. Они в союзе с Церковью уже двести восемьдесят лет…
– У Техно-Центра свои цели, – тихо сказал Исодзаки. – Какие цели, Анна?
Кабинет погрузился во тьму. За стенами вновь вспыхнули звезды. Коньяни задумчиво смотрела на Млечный Путь.
– Кто знает? – ответила она наконец. – Закон Ома.
– Очень хорошо, – улыбнулся Исоздаки. – Путь наименьшего сопротивления может ведь привести нас не к Церкви, а к Техно-Центру?
– Но советник Альбедо не встречается ни с кем, кроме Папы и кардинала Лурдзамийского.
– Или встречается, но мы этого не знаем, – поправил Исодзаки. – Так или иначе, Техно-Центр вмешивается в дела человечества.
Коньяни кивнула. Она поняла недосказанное: сконструированные специалистами Гильдии ИскИны экстра-класса способны отыскать в инфосфере путь к Техно-Центру. Без малого триста лет главным девизом Церкви и Священной Империи было: «Не должно строить мыслящие машины, равные человеку или его превосходящие». ИскИны, используемые в Империи, были не «искусственными интеллектами», а «искусными инструментами», вроде тех, с которых все и началось почти тысячу лет назад: именно такой дебильный автомат стоял в кабинете Исодзаки, таким был и жизнерадостно-тупой компьютер на старом «Рафаиле» капитана де Сойи. Но последние десять лет в секретных лабораториях Гильдии торговцев проводились различные исследования, и результатом их стало воссоздание автономных ИскИнов, таких же, если не лучше тех, что были в эпоху Гегемонии. На карту было поставлено очень и очень многое, выигрыш означал абсолютную монополию во всех торговых операциях и нарушение издавна сложившегося равновесия между Флотом и Гильдией; проигрыш – отлучение, пытки в подвалах Инквизиции и неминуемую казнь.
Анна Пелли Коньяни встала.
– Боже мой, – проговорила она, – это явно будет последняя пробежка.
Исодзаки кивнул и снова улыбнулся.
– Анна, вам известно, откуда произошло это выражение?
– «Пробежка»? Нет… кажется, из спорта?
– Из древней агрессивной игры под названием «футбол».
Коньяни знала: все, что говорит шеф, имеет отношение к делу. Рано или поздно он сам объяснит, чем важна эта информация. Она молча ждала.
– У Церкви есть нечто, что хочет… в чем нуждается Техно-Центр, – сказал Исодзаки. – Укрощение крестоформа – их часть сделки. Церковь вынуждена отдать взамен нечто равноценное.
«Равноценное бессмертию миллиардов человеческих существ?» – подумала Коньяни.
– Я всегда полагала, – сказала она, – что, когда двести с лишним лет назад Ленар Хойт и кардинал Лурдзамийский вступили в контакт с выжившими элементами Техно-Центра, Церковь предложила со своей стороны тайно восстановить статус Техно-Центра в человеческой вселенной.
Исодзаки развел руками:
– Зачем, Анна? Где выгода Центра?
– Когда Центр был составной частью Гегемонии, он управлял Великой Сетью и мультилиниями и использовал нейроны человеческого мозга для создания Высшего Разума.
– Ах да, – проговорил учитель. – Но нуль-порталов больше нет. Если они используют людей… как? и где?
Анна Пелли Коньяни невольно приложила руку к груди.
Исодзаки усмехнулся:
– Раздражает, да? Как слово, которое вертится на кончике языка, но которое никак не вспомнить. Головоломка с утраченным фрагментом. Но этот утраченный фрагмент только что нашелся.
Коньяни подняла бровь:
– Девочка?
– Вернулась в Священную Империю, – сказал глава Гильдии торговцев. – Наши агенты, приближенные к кардиналу Лурдзамийскому, подтвердили, что Центру это известно. Она вернулась после смерти Его Святейшества… Знают только госсекретарь, Великий Инквизитор и командование Флота.
– Где она?
Исодзаки покачал головой:
– Если Техно-Центр это и знает, то не потрудился сообщить. Однако командование Флота вызвало того капитана – де Сойю…
– Центр предсказал, что он должен участвовать в поимке девочки, – едва заметно улыбнулась Коньяни.
– Ну и? – Исодзаки явно гордился своей ученицей.
– Закон Ома.
– Именно.
Женщина снова невольно прикоснулась к груди.
– Если мы первыми найдем девочку, мы получим рычаг… сможем вступить в переговоры с Центром. И еще средства – наши новые возможности… – Никто из руководства Гильдии не упоминал о секретном проекте вслух, даже в защищенных от прослушивания кабинетах. – Если у нас будет девочка и средства, – продолжила Коньяни, – у нас появится рычаг, чтобы потеснить Церковь в сделке Техно-Центра с человечеством.
– Если только мы выясним, что же дает Центру Церковь за контроль над крестоформами, – пробормотал Исодзаки. – И предложим то же самое… или нечто лучшее.
Коньяни рассеянно кивнула. Она видела, как все это связано с ее деятельностью координатора «Опус Деи».
«Любым путем», – внезапно поняла она.
– Тем временем мы должны первыми найти девочку… Флот, конечно, задействует свои средства, о которых никогда не узнают в Ватикане.
– Верно и обратное. – Исодзаки очень любил интеллектуальные игры.
– И мы тоже должны последовать их примеру, – сказала Коньяни, направляясь к лифту. – Все средства… – Она улыбнулась учителю. – Решающая игра на троих с нулевой суммой, так, Кендзо-сан?
– Именно, – кивнул Исоздаки. – Победителю достается все – власть, бессмертие, богатство, превосходящее всякое воображение. Проигравшему – полное разорение, истинная смерть и вечное рабство всех потомков. – Он поднял указательный палец. – Но игра – не на троих, Анна. На шестерых.
Коньяни остановилась у самого лифта.
– Я вижу только четверых… У Техно-Центра – свои причины первым отыскать девочку. Но…
– Мы должны допустить, что ребенок преследует собственные цели в этой игре, верно? И есть еще кто-то – или что-то, – кто ввел ее пешкой в эту игру… итак, вот вам шестой игрок.
– А может, это кто-то из пяти? – Коньяни улыбнулась. Она тоже любила азартные игры с высокими ставками.
Исодзаки кивнул и повернулся в кресле – смотреть сквозь прозрачную стену очередной восход. Он не оглянулся, когда закрылась дверь и Анна Пелли Коньяни уплыла в лифте из его кабинета.
Над алтарем Сикстинской капеллы Иисус Христос – лик Его неумолим и безжалостен – делит людей на праведных и неправедных, на благословенных и проклятых. Третьего не дано.