— Тогда пошли, — Игнат выкатил Ксюшин стул из-за стола прямо с ней, сидевшей в нем.
— Куда?
— Обедать. Я тебе — обед. Ты мне — рассказ. Идет?
Вряд ли это было удобно и этично — обедать с начальством, но Ксюша представила, как вернется домой и будет бродить по квартире туда-сюда, размышляя о том, виновата ли она в смерти Стаса или нет?
— Согласна.
— Вот и умница.
Он захватил очередной свой ужасный пиджак, на сей раз — какого-то уныло-болотного оттенка, с желтыми пуговицами и желтой же оторочкой на карманах. Хотелось бы знать, где Игнат их берет!
И запретить ему заглядывать в это страшное место!
Но какое Ксюше дело? У него невеста есть, пусть она о внешнем виде жениха и заботится.
— Какую кухню предпочитаешь? — поинтересовался Игнат.
А машина у него была солидной, какой-то гладкой, обтекаемой и сияющей, словно только-только с конвейера сошла. Ксюша ничего в машинах не понимала, но ее собственный «Матиз» рядом с этим монстром выглядел детской игрушкой.
— Мне все равно.
— Не кокетничай.
Она не кокетничает, ей действительно все равно. Но если он спрашивает, то…
— Главное, чтобы не жирно и без извращений.
Игнат только хмыкнул.
В итальянском ресторанчике, несмотря на раннее время, царил романтический полумрак. На столах стояли свечи и живые цветы в полукруглых вазах. Пахло свежим хлебом и еще специями, деревом и вином.
От вина Ксюша отказалась.
Она сок будет. И суп какой-нибудь… и пасту, которую он ей посоветует. Она верит, что плохого ей не посоветуют. А еще — десерт. И не надо на нее так смотреть, она — нормальный человек, у которого день с утра не задался.
— Не на диете, значит, — сказал Игнат.
А что, по его представлению, все женщины должны на диетах сидеть? Чушь какая! И вообще, лучше бы он по делу вопросы задавал.
Ксюша закрыла глаза — бабушка говорила, что так воспоминания легче зацепить, — и представила себе человека со смешной фамилией Перевертень. Он возник в конторе за полчаса до открытия. Ксюша уже пришла, ей часто доводилось на работе появляться пораньше. Кажется, в тот день она собиралась заняться цветами… или еще чем-то в этом духе. Но, главное, она была одна. И очень испугалась, когда дверь в приемную вдруг открылась. Ксюша не слышала ни скрипа той, другой двери, ни голоса, который бы спросил, есть ли кто на месте, ни даже шагов.
И вот она подняла взгляд и увидела перед собой человека в поношенном сером плаще. Еще — пуговицы на плаще были огромными, костяными, кажется. А на рукавах пестрели черные пятна. В руке человек держал зонт, с которого на палас стекала вода.
— Здравствуйте, — сказал он очень тихим голосом.
— Здравствуйте, — Ксюша попыталась улыбнуться. — А вы к кому?
— Федоренко здесь работает?
У него было блеклое лицо, совершенно невыразительное, а сейчас и вовсе стершееся из ее памяти.
— Мне юрист нужен, — пояснил гость, перевешивая зонт с левой руки на правую. — Хороший. Мне сказали, что он — хороший.
— Извините, но пока его нет…
Ксюша еще подумала, что надо бы запирать двери, когда она приходит в офис, а то мало ли…
— Подождите, пожалуйста, — она попыталась скрыть дрожь в руках. — Вот там, на диванчике. Хотите, я вам чаю сделаю? На улице дождь, и вы, наверное, замерзли…
Когда Ксюша сильно волновалась, она много говорила. А сейчас она волновалась сильно, и с каждой минутой волнение ее лишь возрастало. Ну вот почему посетитель молчит? Вдруг он — маньяк? И думает не о своих проблемах, а о том, как бы половчее Ксюше горло перерезать?
Однако гость послушно направился к диванчику, зонт, правда, оставлять в стойке для зонтов он отказался. И плащ не снял, так и сидел, нахохлившись, будто мокрый сыч.
И Эллочкино появление никак не сгладило неловкую ситуацию, хотя Эллочка и старалась, но гость ее не замечал, лишь попросил:
— Мне бы именно Федоренко…
Ну, а затем пришел Стас, и Эллочка с преогромным удовольствием перепоручила гостя ему.
Ксюша рассказывала и ела, а Игнат смотрел на ее рыжую макушку и думал вовсе не о том, о чем должен был бы. Забавная у него секретарша! Рыжие косички торчат в стороны, рыжие завитки выбились из прически и касаются щек. И ресницы тоже рыжие, длинные.
Ленке секретарша не понравится, тут и гадать нечего. По Ленкиному глубочайшему убеждению, секретарю надлежит быть или старой бабой, или страшной бабой, а лучше, если и то, и другое сразу. Ксюша была молоденькой и симпатичной. Какой-то гладкой, ладно скроенной, правильной. И в то же время очень яркой. Белокожая, синеглазая, она не стеснялась демонстрировать эмоции. И ела, не разыгрывая спектакль о потере аппетита и великом одолжении миру. И почему-то, глядя на Ксюшу, Игнат успокаивался. Хотя какое тут спокойствие?
Понедельник. Похмелье. Труп в кабинете. В его, Игната, кабинете! Нагло восседавший на его, Игната, стуле. И с его, Игната, ножом в груди.
Папочка! Дело-то пропащее!
Странность на странности и странностью погоняет. А Ксюша знай себе ложку уже не облизывает — грызет.
— Стас сразу сказал, что шансов нет, бесполезно в суд подавать. А этот — уперся. И платить был готов, — на ее лбу нарисовалась складочка. — Он так и сказал, что, мол, деньги — не вопрос, он любые заплатит. И вообще ему вся доля от наследства не нужна…
— А что нужно?
— Музыкальная шкатулка.
— Что?! — Игнат готов был услышать про дом, или предприятие, или еще о чем-то серьезном, но вот… музыкальная шкатулка?! Это вроде из тех, что на рынке продают? Крышку подымаешь, а оттуда песенка пиликает.
— Шкатулка, — повторила Ксюша, принимаясь за десерт. Она сняла с пирожного черную ежевичину и отправила ее в рот. — Музыкальная. Старинная.
А, если старинная, тогда понятно. Небось стоит немереные деньги. И, соответственно, та, другая сторона со шкатулкой расставаться — что закономерно — не желала.
— Это вроде бы подарок его матери… а той — от ее матери досталось… и вообще, долго ее передавали из рук в руки. Он еще говорил, что дал ее бывшей супруге на хранение… — Ксюша нахмурилась. — Да, точно. Стас еще ворчал, что надо было в банке ее хранить, а не в серванте у жены, к тому же бывшей. И без расписки. И теперь Перевертень свою шкатулку вряд ли назад получит.
— А что с женой его случилось?
— Умерла, — ответила Ксюша. — Точно! С этого и началось! Он уезжал куда-то… не Стас, а клиент. И шкатулку доверил жене. Не хотел оставлять ее в квартире, боялся, что обворуют его. А жена возьми и умри. И получилось, что он на это наследство никакого права не имеет.
То есть некоторое время тому назад возник клиент, желавший подать в суд на наследников покойной супруги, с тем чтобы вернуть в собственность старинную музыкальную шкатулку?
Уже интересно!
И шансов было мало, но… суд — это прежде всего время. И репутация. Ни один приличный аукцион не свяжется с вещью, право на владение которой оспаривается в суде. Значит, этот Перевертень просто-напросто перекрыл наследничкам доступ к реальным деньгам.
— А шкатулка дорогая была?
— Не знаю, — пожала плечами Ксюша. — Реликвия.
Дорогая, из-за дешевой нет смысла огород городить. Но Перевертень умер, и дело закрыли. Убрали в архив. Вероятно, вычеркнули его из памяти.
А Стас вдруг заинтересовался его обстоятельствами — если, конечно, он искал в папке именно эти данные — и погиб. Вряд ли суть в совпадении или в том, что Стасу понадобилось какое-то другое дело, и именно тогда, когда убийца вытащил из папки нужное ему… Значит, Перевертень и шкатулка.
— Вы тоже думаете, что из-за шкатулки его и убили? — поинтересовалась Ксюша, собирая мизинцем крем с пирожного. — А почему сейчас? Не раньше?
Потому что имело место некое событие, о котором Игнат пока не знает, но событие это сделало старое дело вновь актуальным.
В любом случае копнуть стоит, только от Ксюши надо избавиться…
— Давай я тебя до дому подкину?
Она все поняла правильно.
— Лучше до стоянки. И… Игнат, Элла тогда Стасу помогала. Они вообще дружили… ну, просто дружили. У них общего много. Если спросить ее…
Спросить-то можно, но Игнату Эллочка-людоедочка вряд ли что-то ответит.
— Я могу.
Добровольческая дружина готова к подвигу. Отказаться? Это глупо, поскольку вряд ли рыжая его послушает, все равно сделает по-своему. Согласиться? А если Эллочка нож в грудь давнему дружку и воткнула? И тогда лезть к ней с вопросами — небезопасно.
— Только если по телефону, — Игнат принял-таки решение.
— Вы и Эллочку подозреваете?
Он всех подозревает. Ну или почти.
— Ксюшенька, — он проникновенно посмотрел ей в глаза. — Девочка моя…
Она порозовела и потупилась.
— Мне одного трупа в конторе более чем достаточно! И если тебе охота посплетничать — пожалуйста. Но вот нарываться на неприятности не стоит. Возвращайся домой. И не высовывайся без особой на то надобности и охраны…
