Покончив с этим, мы вернулись к медам. Затем Святой Бернар предложил продемонстрировать нам мастерство метания боевого топора. У них на Титане это занятие было составным элементом средневекового образа жизни. Мы поставили дубовый обеденный стол вертикально и нарисовали на его крышке человеческую фигуру-мишень. Святой Бернар настоял, чтобы мы делали ставки на меткость его попаданий. Я сомневался, сможет ли он достаточно хорошо справиться со своей задачей, потому что даже держаться на ногах ему было далеко не просто. Но топор неизменно втыкался именно в то место стола, которое он называл перед очередным броском. Крохотуля сопровождала попадания шумным восторгом.
— Хой-хо, девчушка! Тебе нравится спорт? — Святой Бернар водрузил Крохотулю себе на плечо. — Хочешь принять участие?
Ее глазки заблестели, ротик расплылся в широкой улыбке, головка радостно закивала.
— Нет, Святой Бернар, хорошего понемножку! Если ты собираешься петь партию Вильгельма Телля, то спешу заверить тебя — это не из репертуара моей дочери.
— О, лучше не перечь ему, иначе он швырнет топор в кого-нибудь из любимцев, — посоветовала Кли.
— Я как раз и опасаюсь, что ему захотелось продемонстрировать искусство владения своим топором на любимце. Если ты так уверена в нем, Любимая Матушка, почему бы тебе не предложить себя в качестве мишени?
— Я много раз выполняла эту роль. Она очень скучна. Я имею в виду, просто стоять и все. Мне бы не хотелось, чтобы ты давил на него. Он всегда прет напролом, если может больше, чем ему позволяют. Иначе он ударится в сентиментальность. Я терпеть этого не могу!
Между тем Святой Бернар уже поставил Крохотулю перед воздвигнутым на попа обеденным столом и, отойдя на двадцать шагов, стал прицеливаться. Одно только лезвие топора было длиной в добрую треть роста моей дочурки.
— Остановись, сумасшедший! — завопил я, но слишком поздно. Топор уже летел в Крохотулю, казалось кровожадно подрагивая при каждом повороте вокруг центра тяжести. Я бросился наперехват, чтобы поймать его на лету…
— Все в порядке, милый! Твой Господин начеку и не допустит беды. Спокойно, спокойно.
Если бы я сам не слишком прикладывался к медам, мне не потребовалось бы это напоминание Сворки. Могло ли на Лебедином озере произойти что-то такое, о чем стоило беспокоиться, если я всегда был под наблюдением Господина?
Когда Святой Бернар вволю потешился и остался собой доволен, я подошел к столу и выдернул топор, вонзившийся в него прямо над головой Крохотули.
— Теперь, — беззаботно начал я, — позвольте и мне показать вам, как мечут топоры на Лебедином озере. Жюли, встань-ка на место Крохотули!
Жюли, которая не спускалась с Небес своей Сворки вплоть до этого мгновения, испугалась не на шутку.
— Каддлис, ты в своем уме? Ни за что! — Однако черты ее лица быстро приобрели мягкое выражение, и я понял, что наш Господин нашептывает ей что-то успокаивающее. Она заняла указанное место перед мишенью.
Я открыл демонстрацию, метнув топор так, что он проскользнул между ног Жюли, разорвав толстую парчу ее одеяния. Затем я метнул топор из-под руки, и он снес верхушку ее остроконечного головного убора. Далее последовало несколько превосходных бросков, которые я выполнил, стоя спиной к Жюли. Мой отважный подвиг сопровождался учащенным дыханием Святого Бернара. Я завершил показ своего мастерства, метнув топор так, что он полетел не кувыркаясь, а вращаясь вокруг топорища, словно волчок.
— Спасибо, — сказал я, поклонившись в ответ на громоподобные аплодисменты Святого Бернара, но в равной мере адресуя благодарность и своему Господину за оказанную помощь.
— Ты просто замечательный! Ты настоящий гений! Я горжусь тобой, брат. Мы должны заключить торжественный союз — мы должны скрепить клятву вечного братства кровью. Blutbruderschaft![4]* — С этими словами Святой Бернар сорвал кожаный браслет со своего правого запястья и полоснул по обнажившейся плоти украшенным драгоценностями кинжалом. — Мы смешаем нашу кровь и тогда до конца…
Монолог Святого Бернара был прерван моей обильной рвотой (пир действительно был горой). Должен сказать, что, к сожалению, содержимое моего желудка оказалось единственным, что я смешал с его кровью. Мне запомнились только первые слова его проклятий, потому что, опорожнив желудок, я упал в глубокий обморок.
Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь в космосе. Плуто взял на себя труд объяснить Святому Бернару природу моей физической немощи (хотя почему-то не упомянул о своей роли в этой истории), и Святой Бернар настоял, чтобы в качестве компенсации мы составили им с Кли компанию в путешествии на Землю. Плуто и Жюли возражали, потому что были склонны к вагнерианству еще меньше, чем я, но наш Господин, как ни странно, не посчитался с их мнением. Итак, мы немедленно отправились ввосьмером (шесть любимцев и два Господина) и, не тратя времени даром, оказались на Земле. Утреннее солнце с необычайной интенсивностью искрилось в водах озера Верхнего, перед нашими взорами снова предстала маячившая вдали главная башня кафедрального собора Святого Джона.
Возможно ли, что мне не суждено снова наслаждаться простыми радостями того времени? Неужели я больше никогда-никогда не увижу Лебединое озеро и не буду влетать среди ставших привычными астероидов? Ну можно ли это изгнание называть моим свободным выбором! О Небеса, когда я вспоминаю вас — вот так, как сейчас, — такие ясные, такие желанные, я полностью лишаюсь силы воли; ее место целиком заполняет желание вернуться к вам. Ничто, ничто на Земле не может соперничать с вами. На этой планете слишком мало энергии, чтобы даже мечтать о неограниченных ресурсах под куполами удовольствий у Господ. Не может быть никакого сравнения!
Это был рай — и вот он потерян, совершенно потерян.
Глава пятая,
в которой происходит наихудшее
Едва ноги Жюли Дарлинг коснулись земли, ее охватило сентиментальное настроение и она стала умолять нашего Господина доставить нас на ферму Скунсов, где мы с ней впервые встретились. Я поддержал ее просьбу не столько из сентиментальности, сколько из необходимости избавиться от Святого Бернара (который каким-то образом решил, что оказался по соседству со Шварцвальдом). Наш Господин, как обычно, удовлетворил каприз.
Пока Крохотуля бегом обследовала темные заросли (в самых мельчайших деталях они выглядели не менее реалистичными, чем все, что можно было создать на астероидах с пульта управления), мы с Жюли, сидя на самой слабой Сворке, изумлялись изменениям, которые внесло время не только в нас самих (мы успели выйти из щенячьего возраста, достичь зрелости и теперь слушать восторженные возгласы нашего собственного милого щенка), но и во все, что нас окружало. Крыша сарая провалилась, в саду и на окрестных лугах укоренились и пышно разрослись молодые деревца. Жюли упивалась зрелищем этого упадка, как, должно быть, упивались молодые леди восемнадцатого века приводившимися в порядок руинами Готического Возрождения. Ее жажда возвращения в прошлое была так велика, что она принялась выклянчивать у нашего Господина освобождения от Сворки!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
