Некоторое время он стоял, тупо глядя на два тела. Уже много позже, повидав много смертей, Мельников понял: убить первого человека всегда непросто. Даже в горячке боя. Редкий солдат, впервые убив врага в рукопашной, хорошо себя чувствует. Это потом привыкаешь…
Вот и Мельникову стало нехорошо, когда он осознал, что превратил стоящего перед ним человека в труп. Но это прошло довольно быстро. Через некоторое время у него в мозгу закрутились совершенно житейские соображения. Он два дня не ел — и голод давал о себе знать. А ведь у этих немцев должно что-то быть… К тому же в памяти всплыли рассказы дяди Саши, который, выпив на каком-нибудь празднике, любил обстоятельно, во всех подробностях, рассказывать какой-нибудь эпизод из своей боевой жизни.
— Убил я его, гада. Ну что, взял обойму, сухари…
Вот так и надо делать. Но для начала Мельников прислушался. Все было тихо. И он стал действовать. При этом Сергей смотрел на себя словно со стороны и действовал как автомат — строго по рассказам дяди Саши. В самом деле — нужно взять запасные обоймы. А то — сколько там осталось в этой немецкой винтовке?
Переворачивать и обыскивать трупы было неприятно, но что ж тут делать? Отвращение быстро прошло. Оказалось — нужно преодолеть только первое чувство — а дальше все пойдет веселей. У одного немца оказалось две обоймы, у другого — три. Заодно Сергей прихватил нож, зажигалку и взвалил на плечо ранец одного из немцев. Там ведь должна быть еда… Потом, подумав, стащил с убитого сапоги, скинул свои размокшие городские ботиночки, натянул сапоги на себя. И направился в лес.
Он отошел километров на пять, оглядываясь и прислушиваясь. Нет, никто за ним не гнался. Вокруг все продолжало оставаться так же, как и до встречи с немцами. Теперь нужно было изучить трофеи. Найдя уютную поляну, Сергей стал разбираться с добычей. Есть очень хотелось, но оружие — это главное. Мельников занимался в Школе снайперов[20]. А потому умел обращаться с трехлинейкой и ручным пулеметом Дегтярева. Немецкая винтовка, конечно, отличалась от знакомых систем. Но ведь мозги для чего нам даны? Не такие уж сложные механизмы все эти стреляющие железки. Вскоре, немного поломав голову, он уже освоился с попавшимся к нему оружием — собирал и разбирал его совершенно спокойно. В конце-то концов, человек способен и не то сообразить, если припрет. Оружие ему не очень понравилось. Родная трехлинейка была лучше. Но выбирать не приходилось. Главное — винтовка стреляла. Теперь он уже ощущал себя не беспомощным беглецом. У него в руках было оружие. Тем более что стрелял Сергей очень даже неплохо. И имеющиеся в запасе тридцать пять патронов были не пустяком.
В захваченном рюкзаке оказались, кроме всего прочего, какие-то немецкие консервы, нечто вроде печенья — и три бутылки с надписью «Армянский коньяк». А, то-то они были такие пьяные. Наверное, набрели на какой-нибудь брошенный магазин… Есть не хотелось. Но Сергей вскрыл ножом одну из банок и съел половину. А потом задумался. Ну и что дальше делать? Возбуждение проходило, на смену ему снова стали наползать сомнения. В самом деле, он сидит один посреди незнакомого леса. Что происходит? «Непобедимая и легендарная» армия бежит. Немецкие самолеты летают так, как им вздумается, — и расстреливают кого хотят. Их танки появляются там, где, казалось бы, был глубокий тыл. В школе им рассказывали совсем не про такую войну. Они-то думали — наши сразу двинут — и будут сплошные победы. А где теперь эти «наши»? Никто не знает. Зато по дорогам шатаются самоуверенные немецкие солдаты, которые полагают, что им все можно.
По дороге из Гродно, откуда они с матерью пытались уехать, Сергей видел одно: сплошную бестолковщину. На запад, где грохотало, шли войска, на восток бежали гражданские люди. Никто ничего не понимал. Потом и войска пошли на восток…
Сергей открыл одну из бутылок и сделал большой глоток… До этого он почти не пил спиртного. А уж коньяк — никогда не пробовал. Поэтому, глотнув, он некоторое время сидел, выпучив глаза и судорожно хватая воздух. Но… Потом все улеглось. И — что самое главное — в мозгу, наконец, образовалась полная ясность. Сергей коснулся рукой немецкой винтовки. И это было ответом. У него есть оружие. В Школе снайперов он был одним из лучших. Получается — еще не все потеряно. «Когда нас не будет — все ваше будет», — всплыла из памяти фраза, которую он слышал на уроке истории. Но он-то пока еще живой!
— Сколько встречу немцев, столько убью, — сказал Сергей вслух, упаковал ранец, взял винтовку — и двинулся по лесной дороге.
Собственно говоря, он снова шел наугад. Вскоре он выбрался на какую-то раздолбанную дорогу и двинулся по ней. Звуки стрельбы доносились где-то очень далеко, а дорога, как назло, постоянно сворачивала не туда. У Мельникова хватало ума, чтобы не лезть напрямик через чащу. В конце концов, куда-нибудь эта лесная дорога приведет. Либо там наши — либо немцы. В любом случае, имеет смысли идти.
Путь был невеселым. Судя по всему, по этой дороге отступали наши части. Вся дорога — а больше всего обочина — была усыпана разным хламом. Валялись шинели, пилотки, котелки, сапоги, подсумки, рулоны бинтов, какое-то тряпье. В кустах виднелась брошенная полевая кухня. В другом месте — чуть ли не на километр пути протянулся густой след рассыпанного риса. Попадались и наши винтовки — но все они были лишены затворов.
Несколько раз на пути встречалась брошенная техника — полуторки со старательно изрезанными протекторами, броневичок, грустно глядящий на дорогу уже бесполезным пулеметом, орудие без затвора. Полевая кухня рядом с мертвой лошадью, «эмка», вокруг которой ветер шевелил разбросанные бумажные листы с печатями… Попался один раз и танк «Т-26» — как раз тот, о которых пели, что «броня крепка и танки наши быстры». Но этому ни красоваться на парадах, ни ходить в бой уже никогда не придется. Его, судя по развороченной моторной части, взорвали свои же. Жуть брала от того, что большинство этой техники было в целости. Ее не подбили и не сожгли. Ее наши солдаты бросили. А сами ушли на восток.
…Более всего угнетала тишина. Точнее, не совсем тишина. За горизонтом постоянно стреляли. Но слух скоро привык к далеким звукам взрывов — они воспринимались уже как нечто само собой разумеющееся, как писк комаров. Тишина была тут, вокруг. Непробиваемая тишина и безлюдье. Не слышно даже птиц.
Зрелище дороги, усеянной следами поспешного отступления, производило донельзя гнетущее впечатление. Но Сергей довольно быстро освоился. Он уже не обращал на окружающий печальный пейзаж особого внимания. Да, армия разбита. Да, отступает. Но он был жив! У него в руках имелась винтовка. Вот и все. Теперь Сергей шел не как потерянный беженец. Он держал оружие наперевес, озираясь вокруг. Но все равно, встреча произошла совершенно неожиданно.
— Эй, парень, а ну стой! — раздалось из придорожных зарослей.
Сергей оглянулся, но никого не увидел.
— Подними руки и стой спокойно, а то пулю получишь в башку, — сообщил все тот же неведомый голос. Это говорил явно русский.
Мельников решил, что тут нарываться не стоит, и поднял руки. Вскоре из кустов показались двое. Они были в зеленых пограничных фуражках. В руках пограничники держали трехлинейки. Форма их, весьма потертая и обтрепанная, все же выглядела достаточно прилично. Отступавшие солдаты, которых ему доводилось встречать во время поспешной эвакуации, выглядели куда хуже. Чаще всего они были небриты, грязны и оборваны. А эти… Даже лица у обоих бойцов были гладко выбриты. Сергей понимал в этом толк — у него отец был офицером. Здесь было видно, что люди, несмотря ни на что, стараются сохранить достойный вид.
— Ты кто? — спросил один из них, у которого на петлицах виднелись два треугольника[21].
— Сергей Мельников, ученик девятого класса.
— А откуда ты взялся, ученик? С какого рожна ты с немецким винтарем по дороге бегаешь? — недружелюбно спросил сержант.
— А что мне еще делать? Наш поезд разбомбило. А потом немцы на дороге меня хотели пристрелить, да я был против! Пришлось мне их пристрелить! — озлился Сергей. Он по-разному представлял встречу со своими, но только не так.
— Что-то ты врешь…
— Погоди, Борисов! — из зарослей появился еще один военный-пограничник. Это был невысокий стройный человек. Под лаковым козырьком зеленой фуражки недобро сверкали нерусские раскосые глаза. Двигался он как тигр —легко и уверенно. Почему-то Сергей при его виде сразу понял: он попал куда надо. Перед ним был прирожденный воин.
Командир был так же, как и его солдаты, в обтрепанной форме, но подтянут — и даже сапоги начищены. На петлицах у военного имелось два кубика[22], в руках он держал непонятную железную машинку, которая, как потом узнал Мельников, именовалась немецким автоматом MP-40. Старший лейтенант обратился к Сергею:
