— Дедушка, дедушка, я поймала лисицу-разбойницу, таскавшую у нас кур! Вот она!
Добыча была с торжеством положена к ногам старого барона, тщетно старавшегося умерить проявления бурной радости своей внучки.
— Но, Траудль, разве ты не видишь, что у нас гости?
Только теперь девочка пришла в себя и, увидев гостей, радостно воскликнула:
— Бертольд, наконец-то ты здесь!
— Да, я снова здесь, — улыбаясь, ответил граф, — и. как видишь, не один. Мне приходится взять на себя церемонию представления. Алиса, это баронесса Гертруда фон Гельфенштейн. Для нас она просто Траудль или маленькая золотоволосая Труда. Хотя я на целых десять лет старше ее, прежде мы были добрыми друзьями, не правда ли, Траудль? А теперь посмотри на мою жену и скажи, нравится ли она тебе.
Широко раскрытыми, изумленными глазами Траудль посмотрела на молодую женщину, которая тоже была удивлена не меньше ее.
Как? Это молодое существо, вбежавшее в комнату, как шаловливый мальчишка, — баронесса фон Гельфенштейн? И что у нее за вид! Простое темно-серое платьице было ей узким и коротким, обута в грубые кожаные сапоги, черная поярковая шляпа уже изрядно поношена, но на ней красовался зеленый султан, украшающий шляпы охотников после удачного выстрела. Стройная фигурка девушки еще не полностью сформировалась, а на лице, сохранившем еще детское выражение, сверкали темно-серые, о чем-то вопрошающие, глаза. Рыжеватые волосы растрепались во время охоты и стремительного бега и рассыпались по спине. Юная баронесса, несмотря на свои шестнадцать лет была, очевидно, настоящим ребенком и позволяла себе все вольности детского возраста.
Алиса произнесла несколько слов, холодных и корректных как она сама, но Траудль не отрывала глаз от ее лица и наконец воскликнула с явным восхищением:
— О, графиня, как вы прекрасны!
Алиса улыбнулась, это наивное, страстное восхищение польстило ей больше, чем любая из ее побед. Она протянула девушке руку и произнесла:
— Нам следует поближе познакомиться, баронесса Траудль, будем друзьями! Хотите?
— О, да, да! Я и с Бертольдом всегда дружила. Посмотри-ка на эту лисицу, Бертольд. Гофштетер позволил мне выстрелить и сказал, что это был мастерский выстрел. Я удачно попала в рыжую плутовку, не правда ли?
Она подняла лисицу с пола и потрясла ею с торжествующим видом, но дед произнес укоризненным тоном:
— Ты совсем забываешь, что ты взрослая девушка. Будьте к ней снисходительны, графиня! Она целые дни проводит с лесником, особенно с тех пор, как граф Равенсберг подарил ей пони. Это было лишним баловством со стороны твоего отца, Бертольд. Она стала еще необузданнее.
— О. мой пони — прелестное, восхитительное животное! — воскликнула Гертруда. — Ты видел его, Бертольд? Если нет, то я непременно должна показать его тебе и твоей жене. Пойдемте со мной!
— Нет, оставь мне Бертольда, — остановил ее дед, — я так давно его не видел. Но если вы ничего не имеете против этого знакомства, графиня…
— О, разумеется! Пойдемте, баронесса.
Алиса быстро встала, радуясь желанному предлогу, а Траудль в восторге от того, что гостья пожелала видеть ее пони, мгновенно завладела молодой женщиной и повела ее из комнаты.
— Все та же резвая шалунья, — сказал Бертольд. — Наша маленькая златокудрая Труда нисколько не изменилась.
— Да она и не изменится, — мрачно произнес Гельфенштейн. — Вот что сделал Гейнц со своей системой воспитания! Ты ведь знаешь, он никогда не мог примириться с тем, что судьба не послала ему сына и наследника, и потому воспитал дочь как мальчика. В двенадцать лет она уже ездила с отцом на охоту и проводила с ним целые дни в лесу и в поле, и чем больше походила на мальчика, тем больше он радовался. А матери ведь у нее давно не стало.
— Да, она умерла слишком рано и для дочери, и для Гейнца.
— Мой бедный Гейнц! Он никогда не верил в возможность несчастья, а я в продолжение многих лет видел, как оно приближалось. Он все время надеялся, что мы как-нибудь его преодолеем. Я не мог не обвинить судьбы в жестокости, когда после того несчастного падения с лошади мне принесли моего сына умирающим. Теперь же я верю, что все было к лучшему. Он не перенес бы такой горькой участи, я же должен испить чашу до последней капли. А этот бедный ребенок! Траудль выросла свободной и вольной, не имея никакого представления о жизни, между тем придется же ей вступить в эту жизнь и испытать ее беспощадные требования и суровую жестокость! Что будет с моей Траудль, когда я закрою глаза?
— Но, дядя, как же ты можешь тревожиться об этом? Ты ведь сам назначил моего отца ее опекуном и отлично знаешь, что наш дом будет ее домом.
— Знаю, Равенсберг обещал мне это. Но все же мне очень горько осознавать, что единственное дитя моего сына всю свою жизнь будет жить в вашем доме из милости.
— Всю свою жизнь! Но ведь Траудль семнадцать лет, и она может скоро выйти замуж.
— Нищая бесприданница никогда не выйдет замуж. Для всех нас наступили тяжелые времена, и пока мы не можем их побороть. Твой отец продолжает эту борьбу с присущей ему энергией. Он спас свой дом, но за это принес в жертву своего сына.
— О, нет! Я по доброй воле сделал то, что должен был сделать ради имени и чести нашей семьи. Они не должны были погибнуть. В нашем кругу романтические браки являются редким исключением, обычно решают дело род и его интересы. То же самое сделал и мой отец, да и Гейнц при выборе жены руководствовался твоими желаниями и советами. И оба брака были счастливы.
— Да, потому что в обоих случаях женились на ровне, ты же взял себе жену из совершенно другого круга. Неужели ты веришь, что эта красивая, гордая женщина, отлично сознающая, что все в ее власти, когда-нибудь станет нашей? А ты чувствуешь себя счастливым в качестве мужа «принцессы»?
— Дядя Гельфенштейн! — вспылил, было, Бертольд, но старик сделал успокоительный жест. — Я говорю это, вовсе не желая оскорбить тебя, но ты со своей чуткостью и восприимчивостью меньше всего годишься для этой роли. Впрочем, делу уже не помочь. Мы все попали под колесо, и оно неминуемо раздавит нас. Благо тому, кто теперь наверху, — и мы были там когда-то!
В словах старика звучала мрачная покорность. Молодой граф встал, страдая от разговора, и произнес:
— Ты болен и озлоблен, дядя, и видишь все в черном свете. Счастье еще, что с тобой веселая и жизнерадостная Траудль. Ты позволишь мне сходить за женой? Нам пора домой.
Под старым буком сидели Алиса и Траудль, а возле них находился маленький пони. Алиса, имевшая в своем распоряжении целую конюшню, никак не могла понять, как можно быть так безгранично счастливой, обладая единственной маленькой лошадкой, и еще меньше понимала, как могла семнадцатилетняя баронесса оставаться таким ребенком. В ее возрасте Алиса уже вступила в общество совершенно взрослой девушкой. Но знакомство с молоденькой баронессой имело для нее прелесть новизны. Траудль представляла собой что-то необычайное, непосредственное, самобытное, это заинтересовало Алису, и она со снисходительной улыбкой слушала болтовню девушки, уже относившейся к ней с доверчивостью и бесцеремонностью ребенка, ведь жена Бертольда не могла быть ей чужой.
