Как ни странно, громкий внешнеполитический провал мало повлиял на позиции СС внутри рейха. Осенью 1934 года в Берлине появился Рейнгард Гейдрих, произведенный после завершения чистки СА в группенфюреры. Естественно, на новое место службы он перетащил всех своих людей, прошедших с ним огонь, воду и медные трубы еще в Баварии. Каждый из них успел обрасти собственными надежными выдвиженцами. Так что от перемены юридического адреса качество работы аппарата ничуть не пострадало.
Под СД было отведено обширное здание еще имперской постройки на Леопольдштрассе, 10. С комфортом устроившись в роскошно обставленном новом кабинете, Гейдрих (была у него такая слабость – роскошь и прочие маленькие приятности) заявил своим подручным: «Нас ждут великие дела!» Они и сами в полной мере ощущали это – ведь теперь под ними был не только Берлин, но и вся Германия.
Едва успев появиться в столице, Гейдрих нарастил для своей службы щупальца нужной длины. Генрих Мюллер получил штандартенфюрера и резко пошел в гору. Гестапо стало как бы отдельной организацией, располагавшейся в собственном здании на Принц-Альбрехт-штрассе. В орбиту своих интересов шеф СД стал стремительно втягивать крипо. При этом он больно наступил на ногу группенфюреру СС Далюге, контактируя через его голову с Артуром Небе. Наконец, рейхсфюрер с подачи Гейдриха подписал приказ о создании отдела внешней разведки СС. Так в эсэсовской номенклатуре появился амбициозный молодой человек Вальтер Шелленберг. Рекомендовал его опять же Гейдрих.
Между тем политика партии открывала врата великих возможностей. Внимательно оглядываясь вокруг, шеф СД со свойственным ему цинизмом подмечал, что повсюду и в самом деле появляются те «новые немцы», о которых без устали твердили партийные теоретики. Создававшаяся система предоставляла фантастические возможности для обогащения правящей номенклатуры и приближенных к ней бизнесменов. Гейдриху тоже была не чужда коммерческая лихорадка. Ведь понятие «власть» в рейхе отражалось не только должностным положением, но и деньгами. Кроме того, в счет шли простые, земные соображения. Лина пеняла мужу на безвкусную обстановку их недавно приобретенной загородной дачи и служебной квартиры. Сам Гсйдрих втайне мечтал о девятисотом «Хорьхе» («машине для фюреров», кактогда ее называли), который стоил около ста тысяч марок. Разделял он и тягу своей жены к прекрасному, а частности к картинам известных художников и прочему баснословно дорогому антиквариату.
Зарабатывать деньги «неофициально» шефу СД было не впервой. Он неплохо набил руку на разного рода темных делах еще в Мюнхене. Но столица Баварии – это не столица рейха. В Берлине надо действовать более тонко и осмотрительно. Слишком много здесь посторонних глаз и завистливых конкурентов. Гейдрих только делал первые шаги на зыбкой столичной почве.
Подходящая идея пришла извне. В одном из своих докладов Олендорф, щедротами шефа досрочно произведенный в штандартенфюреры, сообщил о недовольстве интеллигенции правительственной программой борьбы с «дегенеративным искусством». Разные там искусствоведы, научные сотрудники и прочие болтуны открыто брюзжат по поводу предания огню ценнейших картин мастеров с мировым именем.
Гейдрих встрепенулся: что еще за предание огню? Доложите подробности!
Начальник внутриполитической службы стал объяснять; речь идет о действующем распоряжении фюрера. Поскольку импрессионизм, кубизм, экспрессионизм и другие авангардные стили в живописи объявлены «дегенеративными», «чуждыми народному духу» и находятся под запретом, партия решила провести чистку государственных картинных галерей. Создана специальная Комиссия по дегенеративному искусству, которая занимается изъятием полотен Ван Гога, Моне, Дега, Клее, Гриса и всех остальных «авангардистов» по согласованным с Орготделом НСДАП спискам. Далее эти картины либо продаются за конвертируемую валюту иностранным коллекционерам с государственных аукционов, либо просто сжигаются.
– А что ты думаешь об этом, Отто? – поинтересовался группенфюрер.
Олендорф пожал плечами:
– По-моему, все это порядочная ерунда. Интеллигент может офранцузиться и без «дегенеративного искусства». А народу это все равно – бюргеры не от
личают Вагнера от Вагенера.
Гейдрих хмыкнул. Отпустив Олендорфа, он глубоко задумался. Затем сделал звонок по телефону внутренней связи.
Йозефу Мейзингеру сразу бросилось в глаза оживленное выражение лица шефа. Значит, будет новое дело. И хотя Мейзингер не так далеко продвинулся в чинах по сравнению с другими «мюнхенскими ребятами» (на его петлицах прибавились только два серебряных шнура), занимаемая должность личного порученца Гейдриха льстила его самолюбию. Как самого преданного человека, шеф держал Мейзингера при себе, не отпуская на повышение. Зато и работу давал самую интересную.
Будучи в духе, Гейдрих любил пошутить с подчиненными.
– Давай-ка, Зепп, проверим твою политическую подготовку, – заявил он и выбросил на стол фотографию: – знаешь этого дядю?
На снимке анфас был изображен круглолицый мужчина средних лет с мясистыми щеками и усиками, а-ля Адольф Гитлер. Мейзингер ответил мгновенно:
– Ганс Швейтцер, рейхскомиссар Государственной палаты изобразительных искусств при Имперском управлении культуры.
Шеф СД посерьезнел:
– Дело вот в чем. Мне нужна полная картинка по этому человеку – с какой бабой или мужиком спит, что пьет, колется или нюхает и как решает свои материальные проблемы.
– Ясно.
– Доложишь лично мне. Операция неофициальная, можешь задействовать только своих людей.
Гейдрих сделал многозначительную паузу:
– Да… и помалкивай.
Мейзингср нахмурился. Что его учат, как младенца? Но группенфюрер этой фразой хотел подчеркнуть, что в Берлине шутки плохи.
Озадачив Мейзингера, шеф СД переоделся в парадную форму. На этот раз он звонил по линии правительственной связи. Как и следовало ожидать, в приеме ему не отказали. Гейдрих вызвал служебную машину.
Полчаса спустя он вошел в кабинет заместителя фюрера. Рудольф Гесс встретил шефа СД очень любезно. Не так давно Гиммлер, постоянно озабоченный повышением престижа своего ордена, придумал звание «почетный фюрер СС», которое присваивалось нужным людям. Под впечатлением от «ночи длинных ножей» Гесс охотно надел форму обергруп-пенфюрера СС. Более того, Гиммлер с целью подчеркнуть элитарный статус нового обергруппенфюрера предоставил ему право ношения руны «Эйф». Поэтому Гесс чувствовал корпоративную солидарность с эсэсовцами.
В двух словах шеф СД объяснил цельсноего визита. Как известно, фюрер поручил его службе задачу обеспечения безопасности рейха. В том числе – внешней. В этой сфере вопрос номер один – создание агентурных сетей за рубежом. А для разведчика ключевым моментом вербовки является подход к ценному в оперативном отношении человеку. Подобрать ключ к личности какого-нибудь генерала или чиновника высокого ранга очень непросто. В этом смысле весьма целесообразным представляется использование картин из Национальной галереи, отнесенных к категории «дегенеративного искусства». В рейхе они не нужны, но любой интересующий СД человек на Западе клюнет на такую приманку. Не окажет ли партайгеноссе Гесс содействие в этом вопросе государственной важности?
Заместитель фюрера поинтересовался, какое именно требуется содействие. Гейдрих скромно попросил выделить СД часть картин, направляемых на государственные аукционы. Гесс заколебался. Как быть с валютными поступлениями, столь необходимыми бюджету рейха? Шеф СД мягко возразил, что добытые с помощью этих картин военные секреты врагов рейха многократно перекроют прибыль от аукционов. Как бывший офицер, Гесс не мог с этим не согласиться. «Хорошо, – заверил он, – я лично отдам нужные распоряжения».
В тот день на службу Гейдрих больше не поехал. От Гесса он направился в один из «салонов досуга», где весело провел время с девушками без комплексов. Вот так и надо делать дела!
Председатель Комитета по дегенеративному искусству Ганс Швейтцер жил не тужил, прекрасно чувствуя себя на столь ответственной должности. Свою карьеру он начинал еще в середине двадцатых с довольно скромной работы художника-карикатуриста в «Ангриффе». Постепенно расширял поле деятельности на ниве партийной пропаганды. Его броские плакаты и лозунги сыграли роль в знаменитой «битве за Берлин», которую национал-социалисты вели долгих шесть лет.
После 30 января Швейтцер наконец вознаградил себя за тяжелые годы борьбы. По протекции Геббельса он получил профессорское звание и степень доктора искусств. В Государственном управлении культуры занял высокую должность, обзавелся дачей, квартирой в центре столицы, служебной машиной и прочими номенклатурными благами. Но этому идиллическому существованию внезапно пришел конец.
