доброй воле просить в свое производство только идиот. Другое дело — какие-нибудь материалы по линии борьбы с экономическими преступлениями; святое — подобрать под себя заказные темы, на которых вполне реально навариться, даже если по подследственности они в других районах, договориться всегда можно.
Так и вышло. Стоило мне признаться, что я хочу перетащить в родную прокуратуру кипу каких-то левых дел о тяжких преступлениях, совершенных в условиях неочевидности, как руководитель на глазах забронзовел. И скупо выдавил:
— Нет.
Вот так, без разговоров.
Я стала умолять. На мгновение прокурорское чело снова озарилось надеждой, что дела как-то связаны с сильными мира сего и на них можно нажить хотя бы политический капитал. Но по мере того, как я распиналась насчет необходимости забрать дела, надежда его гасла.
— Нет, — повторил он без выражения и потерял ко мне всякий интерес.
Несолоно хлебавши я покинула прокурорский кабинет. И только выйдя в приемную, осознала, какую сделала глупость, попершись выклянчивать дела без какой-либо подготовки. Что мне, трудно было, что ли, пойти в городскую к прокурорам-криминалистам, рассказать сказку про то, что я специализируюсь на расследовании именно таких преступлений, случайно узнала про новую серию, хочу принять ее к производству, так как все эти дела должны быть сосредоточены в одних руках и т. д., а прокурор мой, естественно, не жаждет принять все эти тома под свое крыло, поэтому посодействуйте… Наши криминалисты на это клюнут, поскольку именно они должны обеспечивать работу по серийным преступлениям. Они пролоббируют передачу всех этих дел в мои руки, а я перед своим прокурором еще скорчу недовольную рожу — мол, вот, своих дел невпроворот, так еще и это навязали…
Я пошла к себе, достала свои дела, протухшие от лежания в сейфе, швырнула их на стол и мрачно на них уставилась. По коридору прогрохотали Лешкины ботинки, потоптались около моей двери, и Горчаков засунул голову в мой кабинет.
— Сидим, булки просиживаем? — нагло спросил он. Не иначе как с происшествия, уже успел небось, несмотря на утро, или готовится отбыть на происшествие, в связи с чем все, кто не сидит в этот ранний час над кошмарным трупом, представляются ему дармоедами.
Я отвечать не стала, просто махнула рукой. Но Горчаков, к моему удивлению, проявил участие. Протиснулся весь, швырнул передо мной на стол пакет с плюшками — ага, значит, не с происшествия, а просто бегал в магазин, поскольку за полчаса, проведенные в дороге от дома до работы, успел переварить обильный завтрак, которого хватило бы среднему крестьянину на весь день в сенокосную пору. Обычно, пожирая так называемый «ланч», он оправдывается тем, что он мозг, а мозг надо питать. Если бы солитеры заводились в мозгах, я бы точно думала, что у Горчакова в голове сидит ненасытный глист.
Оценив мою расстроенную физиономию, Лешка сделал над собой невероятное усилие и нажал на кнопочку электрического чайника. Понятно, решил быть мне родной матерью.
— Ну что, не дали тебе серию? — спросил он сочувственно, налив чаю себе и мне и усевшись нога на ногу перед горой плюшек.
— А ты откуда знаешь?
— Да уж знаю. Зойка шепнула, что ты пролезла к начальнику, а зачем тебе к нему? Только дела поклянчить. А уж раз такая серия симпатичная завелась в городе, да еще и старина Синцов ее окучивает, без тебя там просто никак.
— А вот и как… — пробурчала я.
— Ничего, подожди, пока маньяк до нашего района доберется, — утешил меня Горчаков. — Клянусь у тебя на дороге не стоять, все дела твои будут.
— Вот спасибо, — огрызнулась я. — Может, мне еще в газету объявление дать? Милости просим в наш район, уважаемый маньяк?
Горчаков радостно заржал.
— А что? Старосельцев будет счастлив. Они там в своем таблоиде еще и картинку изобразят, красоток шестого размера кетчупом обольют, и мужика над ними, с зубами, как у Чикатило…
Лешка не договорил, обернувшись на звук открываемой двери. Заглянула Зоя. Совсем немного времени прошло с тех пор, как они с Горчаковым установили дипломатические отношения после бурного романа, еще более бурного разрыва и супербурного периода доказывания, как они друг другу безразличны. В тот момент, как они впервые спокойно, без членовредительства, поздоровались, придя утром на работу, вся прокуратура перевела дух и расслабилась.
— Сидите? — с абсолютно горчаковской интонацией вопросила наша секретарша. — А кто на происшествие поедет?
Она посмотрела сначала на меня, потом на Лешку, подошла к столу и отщипнула от последней плюшки, еще не успевшей исчезнуть в бездонном чреве нашего Гаргантюа. Лешка шлепнул ее по руке.
— Что за происшествие? — поинтересовался он.
Зоя пожала плечами.
— Ничего особенного. Может, еще и не криминал. Коробочку нашли…
— Расчлененка, что ли? — в один голос крикнули мы с Лешкой.
Зоя поморщилась.
— Что вы орете? Неизвестно еще. Лежит коробка, пахнет. Горчаков, наверное, тебе ехать. — Она помахала перед его носом листочком бумаги с адресом места обнаружения загадочной коробки.
— Почему это мне? — удивился Горчаков.
— Ты же на колесах. А то машины нету, наша стоит, как обычно, под шефом. А рувэдэшная в ДТП попала.
— На кого наехала? — спросили мы с Лешкой. Опять в один голос.
Зоя фыркнула.
— Вы в хор, что ли, записались? Вчера с заправки выезжали, и не пропустили «жигуль» с омоновцами.
Теперь фыркнули мы, представив разборки между участниками ДТП. Наверняка повызывали руководство и решали, кто круче: наши патрульные на милицейском «козле» или омоновцы на «жигулях». А что касается нашей машины, — в принципе, после ухода любимого шефа мы уже привыкли к тому, что машина в прокуратуре для прокурора, а больше ни для кого, так что Горчаков даже не ворчал.
— Ладно, — сказал он и легко поднялся, на ходу подхватив у Зои из рук листочек с адресом.
— Лешка, выпускной-то как прошел? — запоздало крикнула я ему вслед.
В дверях он обернулся.
— А! Катька туда сходила, потом сказала: ты был прав, папа, делать там было нечего.
Мимоходом я успела поразиться тому, как Горчаков, принимая заведомо ущербные педагогические решения, умудряется только укреплять свой сомнительный педагогический авторитет. Когда он ушел собираться на происшествие, я обвела взглядом разваленные по столу дела, и в голове всплыл один лишь эпитет: «постылые». Настроения работать по ним не было никакого, в четырех стенах не сиделось. Был бы любимый шеф, он бы строго сказал, что настроения никогда не бывает и что надо просто сесть за компьютер и начать работать, и что вдохновение заводится не в душе, а в попе, имея в виду усидчивость. Но любимый шеф далеко от нас поливал грядки. Поэтому я покидала
