Карл фон Дейним. Как он вписывается в эту картину? Вписывается вполне. Не в качестве главы организации, как правильно заметил Грант. На него в первую голову падет подозрение, и его в любой момент могут интернировать. Но пока что, на свободе, он делает то, что ему поручено. Он сказал Таппенс, что занимается проблемами обезвреживания и разложения ядовитых газов. Ну, а с этим связаны разные неприятные возможности, о которых лучше не думать. Да, Карл, конечно, тоже участвует, вынужден был признать Томми. А жаль, симпатичный юноша. Впрочем, что ж. Он тоже работает на свою родину и рискует собственной жизнью. Такого противника Томми уважает. Он приложит все усилия, чтобы его обезвредить, и, если это получится, того ждет расстрел. Но человек знал, на что шел.
Другое дело – те, кто предают свою страну, кто наносит удар изнутри, их Томми глухо, мстительно ненавидит. С этими, видит бог, он сумеет справиться!
– ...и так я с ними расправился! – победно заключил майор Блетчли свой рассказ. – Здорово, а?
Томми, без краски стыда, подтвердил:
– Да, майор, я в жизни не слышал ничего хитроумнее!
2
Миссис Бленкенсоп читала письмо, написанное на тонкой заграничной бумаге, с цензорским штампом с наружной стороны, – явившееся, кстати сказать, непосредственным результатом ее телефонного разговора с «мистером Фарадеем».
– Ах ты, мой дорогой Реймонд! – пробормотала она якобы себе под нос – Я так радовалась, что он в Египте, и вот теперь все должно перемениться! Конечно, это – военная тайна и совершенно секретно, прямо он ничего такого написать, разумеется, не может, а только намекает, что принят один чудесный план и что я должна быть готова к большому приятному сюрпризу в ближайшем будущем. Я, конечно, рада узнать, куда его отправляют, но мне, право же, не совсем понятно, как же...
Блетчли крякнул.
– Но ведь такие вещи, по-моему, писать не разрешается?
Таппенс презрительно усмехнулась и сложила драгоценное письмо, победно оглядывая завтракающих.
– У нас, майор, свои приемы. – Она лукаво подняла брови. – Дорогой Реймонд знает, что, если только я знаю, где он находится или куда его перебрасывают, тогда я уже не так волнуюсь. А прием очень простой. После одного условленного слова по первым буквам идущих за ним слов прочитывается название нового места. Правда, фразы иногда получаются очень забавные. Но Реймонд так изобретателен! И я уверена, никто не догадается.
За столом поднялся негромкий ропот. Время было выбрано точно: в кои-то веки за завтраком собрались все.
Блетчли, побагровев, произнес:
– Прошу прощения, миссис Бленкенсоп, но то, что вы делаете, в высшей степени глупо. Маршруты военных эшелонов и эскадрилий – это немцы как раз и пытаются узнать.
– Но я ведь никому не рассказываю, – возразила Таппенс. – Я очень, очень осторожна.
– Все равно так нельзя. И у вашего сына рано или поздно будут из-за этого неприятности.
– О, надеюсь, что нет. Ведь я же его мать! Матери должны знать такие вещи.
– Ваша правда, я тоже так считаю, – прогудела миссис О'Рурк. – Мы тут все можем подтвердить: из вас эти сведения клещами не вытянешь.
– Письма могут прочесть, – не согласился Блетчли.
– Я очень осмотрительна и нигде их не оставляю, – тоном оскорбленного достоинства произнесла Таппенс. – Эти письма я всегда запираю.
Майор Блетчли с сомнением покачал головой.
3
Утро было хмурое, с моря дул холодный ветер. Таппенс одна дошла до конца пляжа.
Она вынула из сумочки два письма, за которыми зашла в газетный киоск по дороге.
Письма шли довольно долго, в Лигемптон их переадресовали на фамилию миссис Спендер. Таппенс предпочитала запутывать следы. Ее дети считали, что она гостит в Корнуолле у старой тетки.
Она распечатала первое письмо.
«Дорогая мамочка!
Я мог бы порассказать тебе уйму забавных вещей, но нельзя. По-моему, мы тут проявили себя недурственно. Пять немецких самолетов сегодня перед завтраком – неплохая биржевая котировка. Сейчас, правда, еще не все в ажуре, но в конце концов мы добьемся успеха.
Не могу им простить, что они расстреливают из пулеметов мирных людей на дорогах. Это всех наших приводит в бешенство. Гас и Трандлс просят тебе кланяться. У них по-прежнему дела идут отлично.
Не волнуйся обо мне. Я в порядке. Ни за что на свете не согласился бы остаться в стороне. Привет Рыжему. Дали ему наконец какую-нибудь работу?
Твой Дерек».
Глаза Таппенс, когда она читала, а затем перечитывала это письмо, влажно блестели.
Потом она вскрыла второе письмо.
«Дорогая мамуся!
Как поживает старенькая тетя Грейси? Надеюсь, держится молодцом? По-моему, вы герои, что все это терпите. Я бы не смогла.
Новостей никаких. Работа у меня интересная, но такая засекреченная, что ничего не могу про нее рассказать. Все-таки приятно сознавать, что делаешь полезное дело. Не огорчайся, что тебе не удалось получить военную работу, – право же, это совершеннейшая глупость, что пожилые женщины так хлопочут, чтобы им что-нибудь поручили. Сейчас нужны молодые и надежные работники. А как Рыжий справляется со своей работой в Шотландии? Заполняет бланки и подшивает бумаги, бедняжка. Но все-таки доволен, наверно, что при деле.
Обнимаю и целую,
Дебора».
Таппенс усмехнулась.
Она сложила оба письма, любовно погладила, а потом, укрывшись от ветра под стеной мола, чиркнула спичкой, подожгла листки и выждала, пока они рассыпятся в пепел.
Затем, достав авторучку и блокнот, торопливо настрочила ответы:
«Лангерн, Корнуолл.
Дорогая Деб!
Мы так удалены здесь от войны, даже не верится, что где-то она все-таки идет. Очень рада была получить от тебя письмо. Хорошо, что у тебя интересная работа.
Тетя Грейси сильно одряхлела и не совсем хорошо соображает. По-моему, она мне рада. Она много рассказывает о прежней жизни, но иногда, кажется, путает меня с моей матерью. У них здесь теперь выращивают гораздо больше овощей, чем раньше, бывший сад превратили в картофельное поле. Я понемногу помогаю старику Сайксу. Это дает мне ощущение, будто я тоже делаю что-то для войны. Ваш папа, кажется, не вполне удовлетворен своими теперешними обязанностями, но все-таки, как ты правильно пишешь, по-моему, ему тоже приятно делать хоть что-то полезное.
Нежно целую,
твоя мама за два пенса».
Таппенс перевернула чистый листок.
«Родной мой Дерек!
Твое письмо очень меня ободрило. Присылай почаще армейские открытки с приветами, если некогда писать письма.
Я приехала погостить к тете Грейси. Она сильно одряхлела, о тебе говорит как о семилетнем мальчике, а вчера дала мне десять шиллингов, чтобы я послала тебе от нее в подарок.
Я по-прежнему не у дел – никому не требуются мои бесценные услуги. Поразительно! Папа, как я уже сообщала, получил работу в Министерстве Потребностей. Его отправили куда-то на север. Лучше, чем ничего, конечно, но все же не то, чего бы ему, бедному, хотелось, рыжему старикашке. Хотя я считаю, мы должны держаться скромно, не лезть на рожон и предоставить воевать вам, молодым дуралеям.
Не прошу тебя беречься, поскольку понимаю, что сейчас от тебя требуется как раз противоположное. Но смотри не делай глупостей.
Нежно целую,
Таппенс».
Оба своих письма Таппенс вложила в конверты, надписала адреса, приклеила марки и на обратном пути в «Сан-Суси» опустила в почтовый ящик.
Идя по улице вверх, она вдруг заметила впереди двух человек, мужчину и женщину, занятых разговором. Таппенс остановилась как вкопанная: женщина была та же, что вчера справлялась у нее о «мистере Розенштейне», а ее собеседник – не кто иной, как Карл фон Дейним.
Никакого укрытия на улице не было, незаметно подобраться к ним и подслушать их разговор не представлялось возможным. Мало того, в эту минуту молодой немец повернул голову и увидел ее. И тут же разговаривающие вдруг расстались, женщина перешла через улицу и торопливо прошла мимо Таппенс по другой стороне. А Карл фон Дейним остался поджидать миссис Бленкенсоп. И когда она с ним поравнялась, учтиво пожелал ей доброго утра.
Таппенс сразу же сказала:
– Какое необычное лицо у дамы, которая сейчас с вами разговаривала, мистер Дейним.
– Да. Она из Центральной Европы. Полька.
– Вот как? Ваша знакомая? – поинтересовалась Таппенс, довольно похоже подражая тете Грейс, когда та приставала к ней в молодости с неуместными расспросами.
– Отнюдь, – сухо ответил Карл. – Никогда ее раньше не видел.
– О, неужели? А мне показалось... – Таппенс сделала красноречивую выжидательную паузу.
– Она только спросила дорогу. Я говорил с ней по-немецки, потому что она плохо владеет английским.
