Возражать Ивану не хотелось, а может, просто не хватило сил. Голова кружилась все сильнее и сильнее. Боли от ран Иван не ощущал, но все тело горело, хотелось лечь и не двигаться. Да и понял он, что Мария не так проста, как кажется на первый взгляд, и что послушать ее тоже иногда не мешает. Послушать и послушаться.
Он уступил.
Понимая, что если он сейчас ляжет, то не поднимется, он обошел ближние коридоры возле облюбованной Марией «каюты» высшего офицерского чина, по привычке забаррикадировал все двери и подступы, так что проникнуть незамеченным к ним никто не мог, убедился, что и по вентиляции к ним никто не проникнет. У него еще хватило сил притащить из столовой газовый баллон с конфоркой, найденные продукты… Он собрался уже было упасть на широченную кровать и гори оно все синим пламенем, но Мария затолкала его в душ.
Душ, как это ни удивительно, работал, по-видимому, цистерны с водой находились наверху. Иван с трудом помылся, стараясь не замочить глубокие раны на груди, что у него не особенно получилось. Накинул чужой банный халат, вышел из ванной в небольшую уютную спальню, посмотрел в большое зеркало, висевшее на стене.
Оттуда, из зеркала, на него глянул незнакомый угрюмый мужик, заросший щетиной. Иван провел рукой по отросшему ежику волос на голове, по колючей щеке, махнул на все рукой и повалился на кровать в ожидании варева, аппетитно булькающего в кастрюльке. Но Мария и здесь не оставила его в покое. Она умело обработала раны, поменяла повязку на ноге, безжалостно вколола ему три лошадиные дозы лекарств, нежно выговаривая ему, словно малому ребенку, когда он шипел и скрипел зубами от боли. Потом девушка наконец угомонилась, и Иван вытянулся на кровати, ощущая, как ноют раны, а потом вырубился, словно его выдернули из розетки.
Глава четвертая
ХУРМАГА
Ему снился демон с разными глазами. Один глаз был черный, а второй — голубой. Он вплотную приблизил к Ивану свое лицо-морду. Иван почуял трупный запах, исходящий из его пасти. С длинных зубов капал яд.
— Я найду тебя! — прошипел демон.
Иван отвернулся от его смрадного дыхания.
— И тогда мы все-таки сочтемся!
Иван дернулся и проснулся. Нащупал и включил фонарь. На кровати кроме него никого не было. Он сел и увидел, что Мария спит на полу, подстелив под себя покрывало с офицерской кровати и завернувшись в плед. Спала она без подушки, свернувшись калачиком и положив ладошку под щеку. Она была такой маленькой, что Иван невольно удивился, что вот эта кроха вчера оказалась такой отчаянно смелой.
На вешалке висел его китель, на стуле под ним были сложены новенькие форменные штаны и тельник. Надо же, где-то нашла.
Он тихонько прокрался в ванную, надел еще влажное белье, новенькие брюки, нашел на полке чужой несессер, почистил зубы, умылся. В свете фонаря свирепая физиономия незнакомца глянула на него из зеркала. Иван покачал головой.
— Ну и морда же у тебя, Ваня! — сказал он тихо. — А в детстве был такой хорошенький… Куда че делось?
Он вздохнул, вернулся в комнату. Мария проснулась: видимо, все-таки он нашумел.
— Доброе утро, — сказал Иван.
— Доброе утро, — эхом откликнулась Мария, — отвернись!
— Пардон! — Иван стал пристально рассматривать стандартный постер на стене: деревенский домик с речкой на переднем плане и рощей странных деревьев позади. Собственно, этот постер он знал наизусть. Точно такой же висел в красном уголке на заставе.
— Есть хочу! — заявил Иван постеру.
— Сейчас, — отозвалась Мария.
Через пять минут Иван жадно ел прямо на кровати, то и дело посматривая на Марию. Мощный фонарь хорошо освещал маленькую комнатку. Когда он наелся досыта, то отставил в сторону тарелку, взял кружку с крепко заваренным чафе, отхлебнул.
— Значит, говоришь, конец света? Реальный?
— Да, — Мария настороженно посмотрела на Ивана.
— Ну и что это значит? Кранты всему?
— Конец времен, конец света, конец истории. Так написано в Евангелии.
— Где?
— В Евангелии. Книга такая. Запрещенная.
— Ты читала?
— Да. Читала. Отец Евлампий давал. У него оставалось несколько штук. Остальное уничтожили.
— А у тебя есть?
Мария колебалась.
— Дай почитать.
— У меня нет. Я же говорю, отец Евлампий…
— Да ладно ты со своим Евлампием… У тебя глаза зеленые… Тебе говорили, что ты красивая?
Мария опустила глаза, промолчала. Потом продолжила:
— Когда люди престанут верить в Бога, когда все, кто должен был быть спасен для жизни вечной, будут спасены, тогда и настанет Конец света.
— Иди сюда! — Иван легко опрокинул ее на кровать, подмял под себя, придвинулся близко-близко, так что она не смогла больше прятать от него глаза. — Но ты же веришь? Ты — веришь? Значит, тоже спасешься? Так как же может быть тогда, что все кончилось? Неужели про нас забыли?
— А ты? — спросила она, и Иван почувствовал на своих губах ее дыхание. — Ты — веришь?
— Нет, — ответил он. — Нет. Не в Бога — в человека, в себя и в него, — он кивнул на стоящий у изголовья дробовик.
— Тогда откуда у тебя вот это? Выпало из кармана твоего кителя. Честное слово, я не шарила. Просто подняла китель с пола, а он выпал…
Перед глазами Ивана оказался крохотный серебряный крестик. Он осторожно дотронулся до него, взял в руку, понимая, что вещь эта знакома ему до боли, и все, что было рядом, — стены, постеры, широкая барская кровать и даже Мария — перестали существовать… Что-то далекое, еще детское всколыхнулось в нем, неясные образы пронеслись перед глазами. На мгновение закружилась голова, и Иван даже испугался, что может начаться приступ. Их не было давно, больше двух лет, и уж вообще не случалось, чтобы они шли один за другим, но перед глазами вдруг прояснилось. Он вспомнил, откуда крестик.
Это был его крестик. Этот крестик своими руками Ивану на шею надела мама, когда его, четырехлетнего мальчугана, крестили в маленькой церквушке. Мама была конви… Именно из-за крещения сына отец и лишился гражданских прав: по закону родители не имели права навязывать свою веру маленькому ребенку. Тем более веру конви. Он должен был вырасти и сам решить, кем ему быть. Отца репрессировали бы, как репрессировали миллионы других, а Ивана отдали бы в государственный интернат, а потом наверняка приемным родителям с какой-нибудь более приемлемой верой, а еще лучше — с верой «New Earth», которая получила широкое распространение в последнее время. Иван слышал, как часто говорили о том, что все старое, отслужившее свой век, должно уходить, а новое всегда лучше старого. Видимо, мать так не считала. Но отцу помогли друзья из-за границы. Когда-то давно, во время путешествия на снегоходах по северу, отец спас жизнь сыну одного из влиятельнейших банкиров.
Надо же… Как много времени прошло с тех пор…
Иван никогда и не вспоминал об этом, он забыл. Забыл или постарался забыть?
Он сел на кровати, усмехнулся, сжал крестик в кулаке.
— А знаешь, Марья, может статься, между нами гораздо больше общего, чем ты думаешь…
Мария пододвинулась ближе, глядя на него широко открытыми глазами.
— Иван, ты что, крещеный? — спросила она тихо, словно не веря. — Крещеный? Правда?
— Правда… Только я никогда не верил, даже в детстве.
— Это же здорово! — обрадовалась Мария, словно и не расслышав последних слов. — Надо же! Крещеный…
— И что? — он опомнился, повалил ее на спину. — Значит, нам можно?..
Она рассмеялась.
— Нет, Иван, нельзя, ну правда нельзя. Ну я кому говорю! Надо, чтобы нас священник обвенчал! Чтоб Господь благословил…
— Где же я тебе, Марья, священника сейчас найду? — спросил Иван, целуя ее лицо, щеки, лоб, носик, короткие волосы. — А Господь твой нас и так благословил — встретились же.
Запах ее кожи сводил его с ума… Единственное, чего ему хотелось, — это добраться до этой кожи, до теплого, нежного тела, до его самых сокровенных уголков…
— Нет! — в ее голосе зазвенел металл, отчего Иван даже оторопел.
— А если силой? — спросил он с угрозой, обидевшись, что его обманули.
Но она отодвинулась, одернула курточку, посерьезнела. Глаза ее потемнели, брови сошлись у переносицы, обозначив упрямую морщинку.
— Попробуй! — с вызовом ответила она.
Иван пробовать не стал, неторопливо спрятал крестик в карман, посидел, остыл, подумал.
— Ладно, Марья, допустим, конец света. Где все люди?
— Господь забрал.
— Всех?
— Всех.
— А нас что, забыл?
— Может, и забыл, а может, у него другие планы насчет нас. Может, не все люди еще сделали то, что им положено сделать.
— Вот так, значит?
— Вот так… — Мария напряженно следила за ним с другого конца широкой кровати.
— Да не бойся ты, не трону, — сказал он как можно небрежней.
— А я не боюсь!
