капало, отваливалось комочками грязи.
Недавно вымытый пол! Вот наказание с учителем!
Глаза у него блестели, в них читались сразу и гордость, и насмешка, и непререкаемость. Едва взглянув на Ивана, как на муху какую-то, недостойную его внимания, Сарый вскинул перепачканную голову и независимо проследовал, оставляя за собой страшные для любителя домашней чистоты следы, в ванную комнату, в которой прямо одетый встал под душ. И запел что-то гнусавое и противное…
До исчезновения на нём был надет новый спортивный костюм ученика с подвёрнутыми рукавами и штанинами. Можно себе представить, что от него, шерстяного семидесятирублёвого, по старому счёту, осталось, если учитель даже не соизволил его снять, залезая в ванну?
Фыркая, завывая и размазывая грязь по всей ванной комнате, он громко, чтобы слышал Иван, нахально потребовал еды и горячего чая. Задетый за живое ученик, открыв дверь в ванную, сказал ему пару «ласковых» слов. В ответ учитель залился счастливым смехом деревенского дурачка и завёл нечто совсем несусветное таким голосом, что визг несмазанных колес – музыка по сравнению с его руладами.
– Ну, ренк проклятый! – в сердцах выкрикнул Иван.
Сарый поперхнулся и смолк, поражённо глядя на ученика, словно на стихийное бедствие. Вода стекала с его головы, перебирая жидкие волоски, и брызгала от его дыхания каплями и тонкими струйками, но он, казалось, забыл о ней, остолбенев от наглости Ивана, повторившего, вернее, перекроившего его единственное ругательство, которое он позволял себе в адрес вертов.
По его обиженно-растерянному виду Иван понял, что погорячился и сказал лишнее. Может быть, ему никто никогда не говорил такого. Возможно, это было какое-то, незнакомое ещё ему, как ученику, оскорбление в среде ходоков. Не знал он тогда этого, и знать не хотел. Поэтому извиняться не стал, а бросил под ванну тряпку, которой тщетно пытался собрать грязные следы Сарыя, и пошёл на кухню греть чай и по сусекам собирать ему еду.
Зла у него на учителя не было. Да и можно ли злиться на ребёнка?.. Всё-таки, не смотря ни на что, был он безобидным, со своими причудами, старым человеком, которого уже не переделаешь, не перевоспитаешь. И надо его воспринимать таким, каков он есть, даже если тебе что-то в нём самом или в его поведении не нравится.
Осознав эту не ахти какую мудрёную мысль, Иван сам ни с того ни с сего запел. Тоже гнусаво и противно, подражая учителю, зато от души. Затем, сходив в комнату, достал из стенки свой красивый с красными лампасами лыжный костюм и отдал Сарыю, предварительно заставив его вымыться как следует – с мочалкой и мылом. Тот покорно выполнил всё, что ему было сказано, оделся – костюм повис на нём как на огородном пугале – и скромно скользнул на кухню.
Есть он, наверное, хотел крайне. Но по мере того как наедался, подчистую подметая всё съестное, находящееся на столе, взор его туманился, а сам он становился опять нагловатым и независимым.
Иван же сидел напротив него и смотрел, как он ест… И отмечал – жадно! Вот как он ест. Одного слова достаточно для описания этого безобразия. Создавалось впечатление, что столовых приборов учитель не признавал напрочь, так как любую еду пытался хватать руками, забывая о столовых принадлежностях, без разбора заталкивал её в рот. При этом давился, сопел и стонал. Тьфу!..
– Из Фимана? – неосторожно назвал ученик запомнившееся слово.
Сарый весь передёрнулся. Открыл рот, чтобы заорать, как это делал раньше, однако не издал ни звука, только засопел громче и зачавкал невообразимо безобразно.
– Буду спать, – невнятно бросил он, когда на столе не осталось ни крошки, а чай из чайника был выпит до капли.
Ходоки – тоже люди
Как-то неожиданно у Ивана не то чтобы появилось свободное время, но ему удалось кое-что почитать о самом времени. О старых и новых концепциях. И чем больше он узнавал, тем сильнее запутывался от обилия гипотез, размышлений и понятий. Начитавшись, пришёл к отчаянному выводу: пока никто ничего такого не знает, чтобы объяснить эффект хождения во времени. Никто!..
Не только не знает, но и не подозревает…
Новая встреча с Симоном произошла лишь спустя несколько дней. После очередного занятия языком ходоков, практических движений на дороге времени и обильного обеда Сарый спал сном праведника в хозяйской постели, храпом убивая о стекло и стены мух и разных других насекомых, на своё несчастье залетевших и заползших в комнату.
Иван занимался уборкой квартиры. Раньше он не придавал особого значения этому занятию, хотя содержал своё жильё в идеальной чистоте. Просто некому было наводить беспорядок. Но с появлением Сарыя всё резко изменилось. Грязь возникала, будто сама по себе из небытия. Мусор мог появиться в любом углу квартиры. А ходить теперь надо было, глядя под ноги, ибо Сарый мог бросить всё что угодно в любом месте.
– Пусть спит, – остановил Симон намерение Ивана, хотевшего разбудить учителя. – У меня есть часа два свободного времени, так что успею кое-что рассказать о ходоках во времени. И о тебе. Хочешь?
– Конечно, Симон. А что дон Севильяк не заходит?
Симон на мгновение задумался, вытянул губы, будто пососал конфетку, вероятно, обдумывая, отвечать начинающему ходоку на его вопрос или нет.
– Видишь ли, Ваня, дон Севильяк сейчас занят… ну-у… – Он дёрнул щекой, будто его кто за неё укусил. – Занят серьезным делом. Но к тебе придёт обязательно. Скоро.
Не похожий на себя, Симон тянул слова, как будто скрывал что-то неприятное или не подлежащее огласке.
– Да Вы, если не хотите, ничего не говорите, – помог ему Иван.
– Что ты, Ваня? Просто тебе это пока не интересно.
– Не интересно, так не интересно, – примирительно закончил Иван ставший неприятным ему и Симону разговор о доне Севильяке…
История ходоков во времени, поведал в этот раз Симон, сама по себе была любопытна, но не более. Она, наверное, когда-нибудь будет изучена и описана, а пока он мог сообщить лишь отрывочные сведения и догадки его, Симона, и других, с кем из ходоков приходилось ему говорить о ней.
– Никому до того дела нет, вот в чём причина тёмных страниц нашей истории, – сокрушённо высказался Симон. – Причин много, но главное, Ваня, во всей этой истории хождения во времени – это взаимоотношения между ходоками… Между нами… Хотя нас, я уже тебе говорил, мало. Горсточка людей… – Симон нахмурился и надолго замолчал. Медлительно продолжил: – Так вот, эти отношения, мягко говоря, не всегда были идиллическими. Отнюдь… Поскольку тебе среди нас, ходоков, придётся жить, то надо знать и об этой теневой стороне хождения во времени… Впрочем, к самому времени или полю ходьбы всё это имеет самое отдалённое отношение. Но всё по порядку. Как ни говори, а ходоки во времени
