Мы болтали, проходя через дворы – колодцы, в подъезде, в лифте, у дверей квартиры, куда я входила уже почти как хозяйка: знала где выключатель, вешалка или столик для сумок.
В комнате все оставалось как вчера. Миша так и не закрыл дверцу шкафа, и он выставил нам напоказ свое содержимое. На тахте, покрытой клетчатым пледом, валялась стопка белья – она нам не понадобилась.
Но сегодня все должно было быть не так! Никакой спешки. Это наше свидание немного напоминало игру – подражание тем любовным парам, которые мне были известны по кино или многочисленным романам.
Какая-нибудь парочка приезжала на уик-энд в кемпинг или очаровательный загородный отель, снимала номер на двоих, записывались в книге посетителей как муж и жена, а дальше ужин при свечах, широкая постель и любовь, любовь, любовь…
Нашим номером в загородном отеле была дедова квартира, а приготовлением ужина мы занялись немедленно, немного опустошив холодильник. Миша накрыл стол в комнате, и даже свечи нашлись – они красовались возле наших приборов в высоких бронзовых подсвечниках.
Миша достал из своей сумки бутылку «Мурфатлара», а я разглядывала посуду на столе: старинный фарфор, серебряные вилки с загадочными вензелями, высокие хрустальные бокалы.
Посреди стола на блюде дымилось что-то очень аппетитное – мясо в соусе с зеленью и горошком, а запах от него дразнил мое голодное воображение.
Миша зажег свечи и я щелкнула выключателем и теперь только 2 мерцающих огонька освещали комнату. Мы сидели друг напротив друга, золотилось вино в бокалах, трепещущий отсвет падал на наши лица, а я чествовала себя такой счастливой! Все вместе – и романтичная обстановка, и переживаемое приключение, и ожидание любви – будоражило кровь, а воображение рисовало фантастические картины.
Нежная музыка лилась из транзистора.
«Michelle. my belle…«10 – пели «Битлз», и сердце трепетало в щемящем восторге.
Миша смотрел на меня с ласковой улыбкой, трепетали тени его ресниц, удлиненные неверным огоньком свечи, мягкие губы полуоткрыты, а руки покоились на моих. Май белл – моя красавица. Твоя красавица, твоя…
Да, дедова тахта, конечно, не королевское ложе, но в этом ли дело? Как хорошо и уютно нам было на ней, как нежны ласки, горячи поцелуи, крепки объятия. Мы долго и неистово занимались любовью и не могли оторваться друг от друга. Михаил был магнитом для меня, а я для него. И не гас огонь, гнездящийся внутри, и я послушно откликалась на зов поцелуев. Наконец, обессиленные, мы отворачивались друг от друга, но через пару секунд снова сжимали в объятиях разгоряченные тела. Была уже середина ночи, когда понемногу стал рассеиваться любовный туман, и призрак завтрашнего утра воочию встал перед нами. Поставив будильник на 7, мы попробовали уснуть и лежали тихо. Миша отвернулся от меня, но я не была уверена, что он спит. Меня же мучила бессонница. Я избегала прикасаться к Михаилу, боялась, что все желания всколыхнутся снова, и кажется, небезосновательно – даже тепло его смуглого тела дразнило воображение. Я прикусила палец, чтобы мысли переменили направление, и тут же вспомнила об институте.
– Боже мой, завтра семинар, а я книгу не открывала, – мне даже нехорошо стало от того, что за все время учебы я впервые я манкировала своими обязанностями.
И в тот же миг любовь была побеждена чувством ответственности, и я, подчиняясь этому чувству, тихонько сползла с тахты и накинув на себя Мишину рубашку, подхватила сумку с книгами и заперлась на кухне.
Пристроившись под настольной лампой, я разложила учебник на кухонном столе и зачиталась, шевеля губами, стараясь запомнить как можно больше и не впускать в голову посторонние мысли. Подготовка домашних заданий являлась столь традиционным занятием, что она принесла покой в мое смятенное сердце. Любовь – это прекрасно, но «хвосты» перед зачетной неделей были совершенно ни к чему.
Послышались шаги в коридоре, и в кухню вошел Михаил в купальном халате, накинутом на голое тело.
– Прелестная картинка! – воскликнул он.
Я оторвалась от книги:
– Который час?
– Половина третьего. Что это тебе взбрело в голову – заниматься ночью?
– Можно подумать, завтра занятия в институте отменят, – буркнула я, – если на то пошло, я тебе удивляюсь: ты же ведь книгу не открывал!
Миша поморщился:
– Ой, только не надо о занятиях! Я так люблю тебя, Лидочка, ни о чем другом думать не могу. И уснуть не могу.
– Я тоже люблю тебя, Миша, но это не значит, что я должна завалить семинар – ответила я и пожаловалась ему, что тоже не могу уснуть.
Миша немного помедлил, потом вышел в коридор и взял из своей сумки упаковку таблеток.
– Ноксирон, – прочитала я и поинтересовалась – Это что, снотворное?
Миша кивнул утвердительно. Меня удивило, что он таскает с собой эти таблетки.
– И ничего удивительного, просто меня часто мучает бессонница – объяснил Михаил. – А таблетки эти можно в любом аптечном киоске на любой станции метро купить. И даже без рецепта.
Мы приняли по таблетке и отправились спать, но поначалу тихо поглаживали друг друга, обмениваясь короткими поцелуями. Потом пришел сон.
Наутро мы покинули наш временный приют, а потом несколько дней ходили, как помешанные, мечтая вновь остаться наедине. И обстоятельства нам благоприятствовали благодаря тетиному графику поездок. Да, да, меня уже не пугала возможность заняться любовью в ее комнате – а почему нет, если там нас никто не побеспокоит. И естественно, чаще всего мы встречались на «моей» территории, но в Мишиной квартире я все же побывала, но мне не понравилось то, что нужно ехать в метро, потом автобусом к черту на куличики на Гражданский проспект, тратя массу времени на дорогу. В метро давки, в автобус не сесть – ну уж нет, пусть лучше Михаилу пересчитывают кости в общественном транспорте. А я его буду ждать на загородном.
Квартира их произвела впечатление сожительства двух параллельных миров: в мире Мишиной мамы – уют и порядок, красивая стенка, стеллажи с книгами, ароматные флакончики духов возле зеркала в прихожей, в ишином мире уюта нет и в помине – тахта и секретер, гитара в углу, магнитофон на сломанном табурете, а все остальное – холсты, холсты, холсты.
Тогда, впервые войдя в его комнату и оглядывая обстановку, я впервые подумала, что он одержим живописью – ей было подчинено почти все в этом замкнутом пространстве, даже в запыленном тубусе для чертежей хранились книги. Я едва не опрокинула мольберт с новым холстом – Миша еще только собирался его грунтовать – и в страхе присела на тахту. Не могу пересказать, что было изображено на этих картинах, иначе не хватило бы этой книги, ноя была потрясена!
Не знаю, было ли это талантом – я и так в глубине души считала Мишу гением – но меня поразила его работоспособность. Столько успел написать! Когда? Но как здорово!!!
Помню, еще в октябре мы пару раз ездили на побережье Финского залива в Зеленогорск. Там мы отправлялись на пустынный берег, где Миша располагался с этюдником и сразу начинал работать, а я бродила в тишине, глядя на холодную воду и гряды валунов, уходящие вдаль, к горизонту. Таинственно шумели сосны, шуршал гравий под ногами, и в моей голове звучали стихи:
«На кустах зацветает крыжовник
И везут кирпичи за оградой.
Кто ты: брат или любовник
Я не помню и помнить не надо…«11
Я уходила, но возвращалась к Мише – он был точкой отсчета в моих блужданьях, но, кажется, он даже не замечал меня. Мазок за мазком – появлялся этюд, серая рябь холодной воды, небо с просветленными облаками, убегающие к горизонту. Иногда я выводила его из сосредоточенности, спрашивая о чем-то незначительном или предлагая чай из термоса, но даже оторвав на некоторое время от работы, я не могла полностью завладеть Мишиным вниманием. Он коротко отвечал и тут же возвращался к прерванной работе, так что я в течении долгого времени имела возможность наблюдать процесс творения.
Этюды с Финского залива тоже были тут, стояли на полу у стены.
Так вот, ноги меня не держали, как я уже сказала, я была потрясена увиденным в комнате Миши, и, очевидно, что-то изменилось у меня в лице, а Миша смотрел на меня с выражением испуга. Он предложил чаю, и я не отказалась: мне нужно было придти в себя. Мы пили чай в кухне из красивых чашек, насыпая сахарный песок серебряными ложками с такими же вензелями, какие я видела в квартире деда. Миша заметил, что я верчу ложку в руках и сказал:
– Я помню это серебро еще с детства. Довожу до вашего сведения, мадемуазель, что в еврейских семьях принято иметь серебро и много детей.
– Я это заметила, я имею в виду серебро, – отозвалась я, – но зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты знала, что тебя ждет.
– Что именно, чистить серебро или рожать детей?
