Вторым орудием пыток был корсет. К корсету прилагалась камеристка, которая не только затянула меня до объемов Барби в оригинале, но по ходу обсмотрела и общупала не хуже, чем Их Величество в первую встречу. Предрекаю: вскоре весь дворец будет обсуждать мои родинки и их сакральный смысл. Поверх корсета мне повязали кринолин. Если в этих юбках еще и пляшут, понятно, почему аристократки тонкие и томные. С таким утяжелением и ходить-то с непривычки непросто. А при аэробных нагрузках и вовсе попа как орех гарантирована.
Пока по мне садили бирюзовое атласное платье с открытыми плечами в обрамлении пены кружев, я заметила, с каким интересом модистка рассматривала мой халат. Который принадлежал таю Леонарду. А потом она обменялась понимающим взглядом с одной из помощниц. Я бы на их месте тоже подивилась, учитывая, в чьей постели обнаружили меня сегодня утром. Вероятность того, что фаворитка умолчала о такой пикантной детали, стремилась к нулю, как девушка на первое свидание. Если завтра кто-то всё еще будет предполагать, что я – чудотворная скитница, я пересмотрю свои взгляды на монашек.
На место первого, выходного платья, пришло второе, попроще, с мелким цветочным принтом по васильковому полю. Скромный вырез был прикрыт тканью типа газа. Широкие длинные рукава собирались на предплечьях под высокие манжеты. Его можно было не только носить, в нем можно было даже сидеть.
После домашнего платья пришла очередь пеньюаров. Не исключаю, что у каждого из них было свое тайное предназначение. Но судя по прозрачности и открытости, все они были как одно неприличными. Их я даже мерить на людях их не стала. Скромно сдвинула в уголок и забыла.
В этот раз я была вынуждена несколько раз подать голос. Не люблю, когда меня используют, как подушечку для булавок. Закончив с обновками, модистка почтительно замерла, ожидая приговора.
– Интересно, – произнесла я таким тоном, каким можно было и похвалить, и прикопать живьем.
Я тут слова лишнего без экспертов не скажу.
Еще бы экспертов найти независимых.
После ухода модистки камеристка еще какое-то время повынюхивала вокруг меня, но я несколько раз показательно зевнула, и до нее, наконец, дошло, что пора гоу хоум.
День был полон впечатлений. Пора устраиваться на ночлег.
В знак серьезности намерений я взялась за кушетку и поперла ее под окно гардеробной. Кровать лишилась одной подушки, я сняла лишнее, надела уже родной халат, и легла, сложив руки под голову.
И не думайте, что меня, Ваше Величество, волнует, где вы шляетесь. Меня интересует только здоровый сон в помещении без слепящего света, тишина и покой.
Сон № 5
Мне снилось, что я на каком-то огороде. Заборчик покошенный, из серого, побитого дождем и солнцем горбыля. И чья-то задница, обтянутая юбкой, над грядкой возвышается.
Словно заметив мое появление, хозяйка распрямилась и отряхнула о передник руки. Это была бабулька с повязанным на голове платком, в темной кофтейке и старомодной юбке под грудь. Колючий взгляд из-под нахмуренных бровей напомнил, откуда ее морщинистое лицо кажется мне знакомым. С семейных фотографий.
– Здравствуйте, Аграфена Никитична, – поприветствовала я.
Баба Граня была моей прабабкой по маминой линии. Суровая сибирячка, пережившая и первую мировую, и революцию, и коллективизацию, и Великую Отечественную. Баба Граня была из «бабок», к которым с окрестных сел ходили испуг воском снять, порчу молитвой отпеть да травок от колик прикупить. Советская власть таких не очень жаловала, только дальше Сибири особенно-то не сошлешь.
– Ты погляди-ка, кто к нам явился! – проворчала она. – Все дети как дети, а ента народилася!
Я не поняла, была ли это похвала или упрек.
– На-ка, огурчика откушай, – сорвала она зеленый пупырчатый плод прямо с земли, обтерла о передник и протянула мне.
Откуда-то всплыло, что нельзя во сне брать подарки от покойников. Не к добру. Я помотала головой.
– Ишь ты, какая осторожная! – процедила бабка. – Раньше нужно было осторожничать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Страшная догадка обожгла меня.
– Я что, умерла?..
– С чего бы? – пфыкнула вредная бабка. – Всему свой срок. Всему свой срок, – и она с хрустом откусила огурец, который предлагала мне.
– А когда... мой?
– Тут еще пока неясно, – покачала, будто с осуждением, баба Граня. – Може, ты его. Може, он тебя. П-шла отседова! – она отмахнулась от меня, словно от надоедливой мухи…
…И я оказалась на знакомой кровати с балдахином в самоцветах. И вокруг – темнота!
На кровати в белых подштанниках лежал мой знакомый красавчик.
– Ты пришла? – спросил он. Будто неясно.
– Нет. Прилетела. На метле.
Слава богу, это всё сон. Всего лишь сон. Я, наверное, перебрала вчера коктейлей. Или эти подонки два-в-одну мне какой-то галлюциноген в бокал подсыпали. Видимо, организм пришел в себя.
Я огляделась. На мне был халат Лео, завязанный на один узел.
…Видимо, шел, шел в себя, но пока не добрался. Застрял где-то. В пути.
– Мы тебя ждали, – удовлетворенно уведомили меня манечка с шизочкой. Надеюсь, не мои.
– А мы тебя – нет, – уведомила я и провела рукой по рельефной груди. – Даже жаль, что это – сон, – я подняла взгляд к лицу своему красавчику. – Это же сон, да?
– Конечно, – он потянул за конец пояса, и полы халата разошлись.
– И Лео, и наряды эти, и азиат в плаще – тоже сон?
– Кто такой «азиат»? – ихнее величество уже спускал одежду с моих плеч, внимательно ревизуя, что под ним. А ничего под ним!
– А, он же из другого сна, – вспомнила я и потянулась к губам красавчика, повинуясь его требовательной руке.
– Что значит, «из другого»?! – остановил меня величество возмущенно. – У тебя еще сны есть?!
– Не переживай, вместе кроватью мне снишься только ты.
Это было, как вернуться домой после долгой командировки, – оказаться в его объятиях.
Я заползла на него и потёрлась об его торс, такой мускулистый и горячий. Потом коснулась губ. Его пальцы зарылись в мои волосы, и голова закружилась.
– Ты такой сладкий, – прошептала я, отрываясь от поцелуя.
– «Сладкий» – это не про Нас, – недовольно заявил величество и подтверждение своих слов брутально перекатился на меня сверху. – Мы – твердый, волевой и решительный.
– Дай попробую, – попросила я.
– Что? – навис он надо мной, прижимаясь снизу внушительным аргументом твердости и решительности.
– Аргумент, – я повела пальцами по ребрам в нужном направлении, протискиваясь к животу. – Какой он на вкус? – я поиграла бровью.
– Ты уже пробовала, – в его глазах мелькнула насмешка.
– Я уже забыла. Память, знаете ли, Ваше Величество, у меня девичья. Мне бы еще разок. Лизнуть, м?
– Вот же девчонка хитролисая! – величество перевернулся на спину и заложил руки за голову. – Можешь Нас… дегустировать.
Я избавила красавчика от белья средневекового пошива и перешла к главному.
– М-м-м, – провела я рукой по «аргументу», – ты действительно твердый. Очень.
– А что Мы говорили? – самодовольно заявил величество и ткнулся мне в руку.
– И очень решительный, – зачла я попытку и, придерживая у корня ладонью, провела кончиком языка снизу до самой верхушки головки. – А еще сладкий!
– Тебе показалось. Мы требуем повторной дегустации! – возмутился он.
Я прошлась широкой спинкой языка по бархатисто-гладкой коже и обвела кончиком выпуклый, розовый ободок.
– Сладкий! – вынесла я приговор.
– Мы возражаем! – с высокомерной физиономией заявил этот сноб. – При таком поверхностном знакомстве невозможно вынести верное решение. Ты обязана провести более тщательную проверку!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я облизала головку и вобрала член в рот, насколько позволяла возможность. И повторила еще раз.
– Сладкий! – повторила я.
– Это попахивает государственной изменой! – он приподнялся на локтях.
Я демонстративно обсосала «аргумент».
– Как леденец на палочке! – сообщила я и вернулась к своему занятию, наблюдая, как сжимаются его пальцы, комкая простынь.
