бретелькам платья.
Он не возражал.
Лорел спала бесшумно, положив тонкие руки под голову и свернувшись клубочком. Она всегда прижималась к его боку спиной, будто старалась казаться меньше, впитать его силу, ощутить ее всем своим гибким и изящным телом. Он ее почти не чувствовал.
Аксель аккуратно выскользнул из-под девушки и встал у окна, расправляя затекшие после сна плечи. Потянулся. Запустил пальцы в волосы и посмотрел в потолок. Лорел была опасна и полезна. Опасна потому, что могла вытащить через него информацию, которую обнародовать пока нельзя. Он вполне допускал, что рано или поздно она попытается залезть в его ноутбук или бумаги. Но пока ее женская сущность брала верх над профессиональным стремлением получить эксклюзив. А полезна потому, что делилась с ним результатами журналистских расследований. Через нее он получил доступ к бесконечной сети, о которой только мечтает полиция. У журналистов свои методы работы с аудиторией, и денег здесь больше. Аксель не строил собственную цепочку глаз и ушей, ему это было не нужно. В работе с серийными убийцами знание улиц и отдельных личностей не всегда имеет значение, а поддерживать подобную сеть дорого и трудозатратно. Их союз был странным, но в конечном счете от него она получала то, что хотела на самом деле, — умопомрачительную близость. Такую же яркую и неистовую, как в первый раз.
Еще раз передернув плечами, будто разрывая путы, детектив нырнул в душ, где простоял минут пятнадцать, медленно сосредотачиваясь на предстоящем дне. Пять утра. Он уже давно просыпался в это время независимо от того, во сколько ложился. Его ждала двухчасовая тренировка, а потом планерка. Детектив рассчитывал, что минувшие часы команда не потратила зря. Теперь, получив информацию от Лорел, он мог не скрывать имени Анны. Осталось спрятать собственные эмоции по поводу ее смерти. По поводу ее жизни. Ведь все, что их связывало, осталось в далеком прошлом, но по-прежнему жило.
ПРОШЛОЕ. АННА
25 июля 1987 года, суббота
Вчера мне доставили письмо из Марселя. Там открыли большой центр психологической помощи, искали молодого новатора, подающего надежды специалиста с международным опытом и публикациями. Если бы это случилось месяца два назад, наверное, я бы прыгала от радости, ответила согласием и вернулась бы во Францию сразу по истечении контракта. Но последние полтора месяца мне сложно думать о том, что когда-нибудь придется вернуться. Я сосредоточилась на том, что происходит на базе, погрузилась в работу и в собственные чувства.
Я писала в дневник каждый день, но, перечитав, поняла, что наговорила лишнего, выдала слишком много информации, которую нельзя разглашать за пределами базы. Это, конечно, глупо, но ничего непоправимого не произошло. Доступа в мою комнату у обычного персонала нет, а дневник я сожгла.
А вместе с ним, надеюсь, сгорели и тревоги, и переживания. Акселя все нет. Он уехал на задание в начале июня. Все время до отъезда был так же мил, приходил каждый вечер, иногда позже. Он был страшно серьезен и молчалив. Впрочем, он всегда серьезен и молчалив. С каждым мгновением я думала о нем все больше. Пару раз даже отключилась на сессии, глядя на пациента, который рассказывал о влюбленности в сотрудницу полевого госпиталя, описывал ее внешность и свои чувства, а я явственно представила тот вечер на скамейке и горячие губы Акселя.
К счастью, пациент моей мечтательности не заметил. А я в обед решила найти парня, который вскружил мне голову, и обнаружила его на тренировке. Честное слово, я была в шаге от того, чтобы самой на него наброситься. Поймать в раздевалке и тут же соблазнить! Мой северный бог. Стремительный, неумолимый. Оказывается, его любимое оружие — нож, а из огнестрела — снайперская винтовка. Никогда бы не подумала, что он снайпер. Почему-то мне казалось, что такой мужчина должен быть на передовой. Я ошиблась. Он предпочитает выследить жертву и не оставить ей шансов. А уже если сближаться, то делать это из тени. Примерно так он поступил и со мной. Он так и не ответил на вопрос, почему подошел ко мне тогда. А я так и не рискнула спросить, что он думает по поводу того, что через полгода мне стукнет тридцать. Хотя, честное слово, это был самый важный вопрос. Может, он не знал? Он мог банально посчитать. У меня степень по психологии. Неужели он думает, что я вундеркинд, который закончил университет и защитил диссертацию в двадцать? Я обычный специалист. Может, лучше, чем другие, но обычный.
Мы обходили важные темы стороной, словно подростки. Говорили обо всем, но не о чувствах. Обсуждали Ницше, работы Юнга, его конфликт с Фрейдом (и откуда только Акс все это знает?), много говорили об истории, он рассказывал про тактику выжженной земли, про понравившиеся ему книги, про то, как прекрасна ночь в этих краях, и про то, что после службы хотел бы служить в полиции, потому что не понимает, как можно просто уйти на гражданку и забыть обязательства перед обществом.
Неиспорченный, прекрасный, добрый и не по возрасту холодный и рассудительный мужчина. Сейчас, когда прошло столько времени с нашей последней встречи, я отчетливо понимаю, что у меня не было ни единого шанса. Если в первое мгновение меня поразила его слишком яркая, слишком северная для этих краев внешность, то, как только мы начали общаться, меня поглотил его мир.
Его бездна. Холодность. Боль, которую я видела в синих глазах, которую мне так хотелось утолить. Я могла все изменить. Могла помочь ему, как никто другой. Эта затаенная боль и мрак во взгляде подписали мне приговор. Возможно, мне было бы легче, если бы он что-то сказал — что-то более личное — или если бы он еще раз меня поцеловал. Но он не сделал ни того ни другого. Он уехал.
На рассвете девятого июня он постучал в мое окно. Я не сразу поняла, что происходит. Сонная вылезла из постели, подошла. Он стоял в полной экипировке с рюкзаком на плечах.
— Не волнуйся, — сказал Аксель, — я скоро вернусь. — А потом послал воздушный поцелуй, оставил на подоконнике маленькую шоколадку и ушел, не оглядываясь.
Уснуть
