— Ура! — Гай подскочил, будто в диване сорвались все пружины. — Завтра утром, да?!
— За что мне такое несчастье... — печально отозвался Толик.
— Ура!! Толик! Я за это... Я буду самый-самый-са...
— Брысь в постель. А то завтра тебя не поднимешь.
Демонстрируя сверхпослушание, Гай стремительно скинул шорты и майку и влетел на раскладушку. Вытянулся под простыней и затих. Потом одним глазом глянул на Толика.
— Что? — сказал Толик.
— А ты завтра совсем-совсем не занят?
— По крайней мере, до вечера.
— Ой... а вечером опять пропадешь?
— Слушай, ты что за хвост! Как трехлетнее дитя...
— Да ничуть. Просто интересно. На свидание пойдешь?
— Не ваше дело, сударь!
— Ну и пожалуйста... А ее как зовут?
— Стукну!
— Странное какое имя. Она иностранка?
Толик со зверским лицом стал подниматься с дивана.
— Сплю, — хихикнул Гай и натянул на голову простыню.
Вторая часть
Под мачтами «Крузенштерна»
Встречи на палубе
Решили ехать в город, до Графской пристани, а там действовать по обстоятельствам. Вдруг встретятся курсанты или кто-то из экипажа «Крузенштерна»! Тогда можно будет завязать беседу и напроситься в гости. А есть и крайний вариант: зайти в диспетчерскую порта и выяснить, не пойдет ли к паруснику какой-нибудь служебный катер.
Но когда спустились от дома на причал ГРЭС, Толик придержал Гая за плечо.
— А ну, испытаем судьбу... — И громко сказал: — Дед! Напротив Голландии парусник стоит, знаешь? Подбрось, а?
В десятке метров от пирса на ялике с растопыренными по бортам удилищами сидел старичок с серебристой щетинкой на подбородке и в соломенной шляпе без донышка. Он отвечал Толику с ленивым непониманием, явно притворялся глуховатым. Но, услыхав, что платой за рейс будет трешка, проявил полную и даже несколько суетливую готовность...
Через две минуты ялик с Гаем и Толиком уже тутукал движком посреди бухты. Гай перегнулся через борт и, поддернув обшлаг новенькой желтой футболки, бултыхал в воде ладонью. В зеленой глубине колыхались медузы. Утреннее солнце старательно грело Гаю спину. Вода казалась почти гладкой, но незаметная глазу, очень пологая зыбь медленно приподнимала и опускала ялик. И внутри у Гая что-то приподнималось и опускалось.
Но это не от качки, конечно! От собственного волнения, от какой-то праздничной тревоги.
Гай не выдержал:
— Толик... А если не пустят?
— Весьма возможно. Если бы я один был, другое дело. А так скажут: куда с таким обормотом?
— Почему это я обормот?! Я — вот... — Гай пошевелил плечами в футболке. Он считал, что новой майки вполне достаточно для парадного вида. По крайней мере, в данном случае.
— А космы-то... Целыми днями шландаешь, в парикмахерскую зайти не можешь... И ухи все облезлые, кожура висит... Что за привычка: с собственных ушей шкуру драть...
— Ты ко мне придираешься, потому что сам боишься, что не пустят на «Крузенштерн», — проницательно сказал Гай.
— Боюсь. Потому что втравил ты меня в авантюру. Думаешь, на кораблях жалуют незваных гостей?
— А ты придумай что-нибудь...
Толик хмыкнул.
Утро было безоблачное. Рубки высоких теплоходов сияли такой белизной, что синева неба сгущалась вокруг них фиолетовым контуром. И даже старый тускло-сизый крейсер, ждущий ремонта, сегодня чисто и молодо голубел под солнцем.
«Крузенштерн» издали казался небольшим, как модель в музее. И приближался сперва медленно, незаметно. А потом вдруг стал расти, расти, взметнул опутанные такелажем мачты в бесконечную высоту и навис над Гаем громадой белого борта.
По борту косо опускался к воде трап — лесенка с леерным ограждением и площадкой внизу. Но, видимо, рассчитан был трап на катера с высокими палубами или просто приподнят. Когда ялик подошел, площадка оказазалась на уровне груди у вставшего Толика. Толик прочно положил на нее ладони.
Недавно признавшись Гаю в робости, Толик теперь вел себя уверенно. Вполне по-флотски. Гаю понравилось.
Вскинув лицо, Толик решительно крикнул:
— На «Крузенштерне»!
Высоко вверху перегнулся через планшир смуглый мужчина в белой рубашке с погончиками.
— Слушаю вас!
— Я инженер Нечаев с морзавода, — заявил Толик. — Разрешите на борт? Есть дело!
В словах Толика была лишь капелька правды. К морзаводу он имел самое-самое маленькое отношение. Но Гай не осудил дядюшку за хитрость.
— Прошу! — сказал наверху моряк. И оглянулся: — Ребята, приспустите трап!
— Не надо! —Толик легко метнулся на площадку, ухватил за руки Гая и дернул его к себе из качнувшегося ялика. Гай, разумеется, зацепился коленом и зашипел.
Деду Толик сказал быстро и вполголоса:
— Все, папаша, спасибо. Теперь давай от трапа подальше...
Борт был ой-ей-ей какой высоты, и Гаю казалось, что поднимаются они по дрожащему трапу страшно долго. Цепляясь за канат-поручень, Гай шагал за Толиком. Он прихрамывал, но про боль в колене уже не думал. Он был торжественно счастлив.
До сих пор Гай (сейчас-то он понимал это) жил здесь в ожидании какого-то необыкновенного случая. Все время шевелилось едва заметное предчувствие, что эти мелькающие приморские дни — предисловие к какому-то главному событию. К необыкновенному, похожему на сказку об острове.
И вот сейчас оно наступило. Наверно, в самом деле сказка. И уж по крайней мере — приключение. Ну, в самом деле: не из обычных же дней, не из простой жизни пятиклассника Гаймуратова такое сверкающее утро, синева бухты и белый корабль-великан!
Гай чувствовал, что эти мгновения у него уже никто не отберет. Пускай хоть что будет потом! Пускай хоть через пять минут скажут: выметайтесь с судна!.. Впрочем, куда выметаться-то? Умница Толик — спровадил яличника!
Они шагнули на палубу. Смуглый моряк сказал с какой-то полувоенной вежливостью:
— Вахтенный штурман Радченко. Слушаю вас...
У штурмана была повязка — синяя с белой полосой. Гай поймал себя на том, что ему хочется подтянуть шорты и опустить по швам руки. Он так и сделал.
— Инженер Нечаев... — опять сказал Толик. — Я здесь в командировке. Узнав, что на рейде стоит барк «Крузенштерн», взял на себя смелость приехать, чтобы повидаться с давним знакомым — третьим помощником Морозовым...
Гаю вспомнился Станюкович — в его рассказах офицеры корветов и клиперов объяснялись с такой же суховатой, но безукоризненной учтивостью. И правильно. Здесь тоже парусник...
Но штурман Радченко не выдержал стиля беседы:
— Да как же так?! Третий помощник — я! А Морозова у нас нет!
— Но...
— А до меня был Бурцев! Он сейчас второй!
— Какая досада, — произнес Толик без всякой досады. — В шестьдесят первом году, после капремонта...
— А, так это было вон когда! — Радченко виновато заулыбался. — Я-то здесь всего год. Я познакомлю вас с первым помощником, он у нас давно. Вы подождите...
Штурман ушел. Толик подмигнул Гаю. Тот рассеянно улыбнулся и посмотрел вокруг и вверх с ощущением чудес и простора.
Казалось, он не просто на палубе, а в каком-то корабельном городе. На площади, где белые дома с чисто-синими стеклами и медью иллюминаторов, вышки с локаторами и прожекторами, перекинутые в воздухе мостики со спасательными кругами на поручнях. А еще — громадные, повисшие на изогнутых балках шлюпки, наклонные грузовые стрелы, какие-то белые бочки, кольца толстенных тросов... Но «площадь», выложенная чистыми желтыми досками, не казалась загроможденной. Она была просторна, и десятки людей на ней были словно редкие прохожие.
Курсанты в робах с форменными флотскими воротниками и матросы без всякой формы возились с бухтой троса, красили борт у спущенного на палубу баркаса, сновали туда-сюда. Два растрепанных бородатых человека, не похожие ни на курсантов, ни на матросов, пронесли странное зеркало — обтянутый фольгой громадный щит в прямоугольной раме... В общем, корабль-город жил своей, непонятной для посторонних жизнью...
А над этой жизнью, над простором корабельной площади возносился окутанный переплетением тросов, лестниц, тонких концов с блоками и украшенных какими-то мохнатыми муфтами канатов мачтовый лес.
Мачт было всего четыре, но Гай все равно ощущал себя в лесу. Густота снастей создавала впечатление чащи. Сбегавшийся к верхушкам такелаж делал мачты похожими на острые, чудовищной высоты ели. Двадцатипятиметровая парашютная вышка в парке Среднекамска была малюткой по сравнению с ними. Чайка, севшая на клотик, с палубы казалась тополиной пушинкой.
Но эта громадность была не страшной. В ней чудился радостный размах — под стать синим ветрам и солнечным океанам. И Гай прерывисто, толчками, вздохнул, вбирая в себя эту высоту, этот простор, это счастливое великанское чудо.
