— Свети теперь ты, такой замок ногтем открывается. — Незнакомец передал мне зажигалку, склонился над замочной скважиной.
Я чиркнул кремнем. Полыхнувший огонек выхватил склоненную, наголо бритую голову с розовым шрамом в области темени. Концентрация шрамов зашкаливала. А голос приглушенный, чуть насмешливый… Конечно, это тот самый мужик из РУБОПа, который давал интервью журналистам у «Миллениума» сегодня днем. Днем? Мне казалось, что с того времени прошло несколько дней. Он вогнал в прорезь что-то блестящее, похрустел механизмом замка и распахнул дверь.
Мы вошли в комнату, зажгли свет. Мужчина, сложением напоминающий орангутанга, осмотрелся.
— Небогато. А стекла все-таки перебил, гаденыш. Если хозяева не пошевелятся, всю квартиру вынесут. Они, кстати, где?
Он даже не в курсе, в чью квартиру незаконно проник. Но я отчего-то не удивлялся. Просто промолчал.
Должно быть, сотрудник регионального управления по борьбе с организованной преступностью уловил в лице моем некое сомнение, а поэтому поспешил представиться, предъявив в развернутом виде свою ксиву: Вершинин Сергей Владимирович, подполковник. Подполковников, в одиночку устраивающих засады, я еще не встречал.
— Да не пялься ты так, не поддельная, — сказал он и нагнулся, чтобы поднять кобуру. — Твоя? А ствол где?
Пистолет, к счастью, валялся возле батареи, вероятно, выпал из-за пояса Клоуна, когда он сигал в окно.
— Уже хорошо, — прокомментировал Вершинин. — А то бы унес, положил из него пяток человек, вот и доказывай потом, что не верблюд. Ладно, хватит лирики, перейдем к неприглядной прозе жизни…
Легкомыслие подполковника оказалось напускным, он поджал полные обветренные губы, сурово обратился ко мне:
— Этот называл тебя ищейкой, я понял, что ты сыщик. Частный?
Я кивнул и тоже нагнулся, подобрал свое удостоверение, передал Вершинину.
— Чьи интересы представляешь? — спросил он, мельком взглянув в мой документ.
— Я обязан отвечать?
Вершинин пожал плечами:
— Как хочешь. Интересы клиента превыше всего, про это мы читали. Но с тобой все по-другому. Ты только что виделся с гадом, который безнаказанно терроризирует город. Если бы не я, ты бы уже был покойником. Ты можешь его опознать, а этого он не допустит. В конце концов, я, как лицо официальное и наделенное властью, могу доставить тебя в управление и потолковать там совсем по-другому.
Он говорил абсолютно спокойно, но именно это холодное спокойствие сламывало всякое желание перечить ему. Здоровый, уверенный в своих силах мужик. Волкодав. Зверь.
— Никаких секретов, — отмахнулся я. — Меня наняла администрация торгового дома для поиска убийц их охранников.
— А нам типа не доверяют, — хмыкнул Вершинин. — Чует кошка, чью сметану слизала. Раз там поработал кто-то из своих, им лишней шумихи не надо. Если бы не трупы, вовсе бы дело замяли, знаю я этих фирмачей. А частный сыщик… что ж… пусть покопает… станет невыгодно — отзовем. Деньги в зубы, сиди и помалкивай. Или я не прав?
Еще как прав. И это везде, не только в частном сыске. Скелеты, выпадающие из шкафов по вине слишком рьяного работника, становятся его же головной болью.
Тут Вершинин подумал, что слегка перегнул палку, забрался во внутренний карман короткой кожаной куртки, немногим поновее, чем моя, достал маленькую фляжку, глотнул, протянул мне:
— Приложись. После стресса не повредит, считай, что ты заново родился.
— Что там?
— Коньяк. Дагестанский. Лично оттуда пару ящиков привез после недавней заварушки. И несколько гробов в придачу, — добавил он буднично.
— Спасибо, я воздержусь, — сухо поблагодарил я.
— Ну, коли так, вернемся к нашим баранам. В первом случае я тебе, допустим, поверил. А почему притащился сюда?
— Вы же все слышали, — напомнил я.
— Будешь заливать, что тебя направил покойник?
— Вчера он еще не был покойником.
— И ты с ним встречался?
— Да. Он знал о готовившемся налете и хотел продать эту информацию моему клиенту. Я выступал только посредником. Но поговорить не успел. Несчастный случай произошел на моих глазах. Можете справиться у врачей со скорой помощи.
— Уже, — кивнул Вершинин. — Они подтвердили, что ты присутствовал на месте, но не более. Зачем выгораживаешь девчонку и где она сейчас?
Я не знал ни подполковника, ни его планов, а ощущение, что он сдает крапленые карты, не ослабевало.
— Где она, я не знаю, — твердо ответил я. — Мы виделись всего один раз прошлой ночью, но мне удалось разговорить ее. Мне стало известно, что ее брат состоит в банде Клоуна. Она проболталась мне, где они жили до побега. Когда я узнал, что «Миллениум» подвергся нападению, я понял, чьих рук это дело. И испугался за девочку. Она могла догадаться о том же самом, да ко всему прочему несколько раз видела Клоуна, а свидетелей он не оставляет. Я пришел сюда…
— Остальное я знаю, — оборвал меня сотрудник РУБОПа. Маленькая деталь — каким образом я открыл дверь квартиры — к счастью, ускользнула от него. Вполне возможно, что Вершинин полагал, что я такой же опытный взломщик, как и он. — Николину надо найти прежде, чем это сделает Клоун. Есть какие-нибудь предположения, где она может скрываться?
Я помотал головой.
— Дерьмово, — сплюнул на пол подполковник. — Остается положиться на авось. Ты небось ломаешь голову, почему здесь оказался я? Обязательно отвечу. Мне важно, чтобы ты, сыщик, доверял мне полностью. Если это дело кто и вытянет, то лишь мы с тобой. Слышишь, вдвоем. Я и ты. И лишних людей нам не нужно.
До сих пор я не задумывался, почему Вершинин оказался в нужное время в нужном месте, что он мог знать об этой коммуналке, если никогда не встречался ни с Николаем, ни с его сестрой, а его последнее признание вовсе поразило меня. Офицер РУБОПа сам предлагает мне сотрудничество и в своем расследовании надеется больше не на своих коллег, с которыми нюхнул всякого, а на частную ищейку, которую видит впервые. Бритоголовый явно вел нечистую игру.
— Дело, значит, обстоит так. Мы, — ткнул себя в грудь, — ничего про этого Клоуна не знали. Ни кликухи, ни внешности, ни лежбища. Единственное — что он полностью отмороженный и не в ладах с головой. Дружки соответственно такие же. Я заявил, что нам все о банде известно, лишь для того, чтобы успокоить общественность. Иначе журналюги, как обычно, подняли бы шумиху, что мы работать не умеем или, того хлеще, действуем в сговоре с преступниками. Правда, кое-какие наработки у нас имелись. Ну, во-первых, почерк убийц. Черные предпочитают резать глотки, а этот — рты. Теперь ясно с чего — детские комплексы и прочая дребедень, психиатры найдут, о чем здесь потрепаться. Далее — жесткая дисциплина внутри группировки, действуют уже год, — и не попались. А это подразумевает наличие сильного лидера. Третье — вряд ли были судимы. У воров нет на них выхода, а Клоун со товарищи перешли им дорожку не раз. И последнее, объясняющее, как я здесь оказался. Три месяца назад их чуть не взяли при налете на ночной магазин. Парни были в масках, положили охранника, продавщицу, само собой с красным смехом во весь рот, выходить стали и нарвались на ППС. Возникла перестрелка, первого мента убили, второго ранили, но и он успел завалить одного парня. Личность установили — бывший детдомовец. Вскоре аналогичный случай: стрельба в ресторане, убит вор в законе, при попытке скрыться ворами застрелен один из налетчиков. И тоже детдомовский. Еще случай — в лесополосе обнаружен обезображенный труп. Но опознать все-таки смогли. Выпускник того же самого детдома. И самое главное — все они раньше были знакомы. Было решено отрабатывать каждого из тех, кто воспитывался там. План казался беспроигрышным, но чтобы воплотить его в жизнь, нужно время, его, как всегда, нет. Наконец подобрались к Николину, а он возьми и окочурься. Как только сообщили из больницы, я заявился сюда, чтобы взять в оборот сестру — уверен, она не могла не знать о делах брата. И вот результат.
Подполковник еще раз приложился к фляжке, убрал ее в карман.
— У нас еще есть сосед, — подал голос я.
— Пойдем навестим его, — согласился Вершинин. — Повезет, застанем живым.
Дверь оказалась открыта. В комнате без обоев, без занавесок и почти без мебели стояла вонь общественного сортира. Хозяин, решивший не тратить драгоценное время на посещение уборной, справлял большую и малую нужду прямо здесь. Он валялся на брошенном на пол матрасе в разодранной тельняшке и заскорузлых штанах без признаков жизни. И все-таки был жив — худая впалая грудь еле заметно приподнималась в такт пьяному дыханию. Я побрезговал прикасаться к нему рукой — это было равносильно добровольному погружению в выгребную яму. Подполковник вышел из этого затруднительного положения, пнув тело ногой. Тело, всколыхнув застоявшуюся вонь дозой новых удушающих миазмов, перевалилось на другой бок.
