— А всё-таки хорошо было бы замуж за банкира выйти, — задумчиво сказала она.
— Ага, а он скажет — хрена ли ты круглые сутки среди красавцев вращаешься? И бросит тебя. Из ревности, — глубокомысленно сказал Кирилл, выковырявший всё-таки упрямый огурец из банки.
— Это где они, красавцы?
— Там же, где и большие зарплаты, — ехидно вставила Инна.
— Это мы-то не красавцы? Вон — Лекс, Махно, Тарас… Кирилл Деревнёв, в конце концов! Ваш покорный слуга.
Тарас сидел у видеомагнитофона и, надев наушники, расписывал синхроны и видеоряд. Рядом стояла банка с пивом.
— Вот, девки, Тарас. И трезвый, и работает! Чем не жених? Молодой, холостой, незарегистрированный! Скоро Парфёновым станет… местного разлива…
— Мы тут все скоро кем-нибудь, да станем, — раздражённо сказала Оксана и поглядела на часы.
— Что, не едет? — осведомился Кирилл. Оксана немедленно окрысилась:
— По мне, так пусть вовсе не появляется. Я его не жду.
Она встала и вышла из комнаты.
— А что я? — сказал Кирилл. — Мне по хрен. Хоть с Дедом Пахомом.
— Ой, да ладно, — пропела Инна. — Ну, клеится она к Борщу, и что?
— Он не Борщ! Он, в рот ему лягушку, ходячий псевдоним Марк Резкий, — недружелюбно пробормотал Кирилл. — Нет, девушки, пора мне идти… на холодное жёсткое холостяцкое ложе. Ты слышишь, Вика? Я по глазам вижу, что ты взволнована. В тебе уже зашевелилось сострадание?
— Это у тебя кое-что зашевелилось, — ответила Вика.
— Как зашевелилось, так и отшевелится, — вставила Инна.
— Ну, уж нет! — Кирилла сегодня несло. — Это самое… будет последним, чем я шевельну, покидая сей яростный мир. Я буду способен на любовь до последнего содрогания бренной оболочки.
— Что-то мало нас сегодня, — задумчиво сказала вошедшая Оксана.
— Так ить, матушка! Время-то позднее! Которые путёвые — давно уже по домам и по барам разбрелись.
— Ой, ты разбредёшься… на твою-то зарплату.
Кирилл помрачнел.
— Ты ударила меня по самому больному месту. Можно сказать, плюнула в душу и ногой растёрла… морда ты бессовестная, басурманская.
Прозвище "басурманка" с год назад приклеилось к Оксане, когда, после интервью с архиепископом, на укоризненное замечание архипастыря, мол, курить православной девушке должно быть неприлично, Оксана, невинно хлопая ресничками, созналась в том, что она — некрещёная, склонная к атеизму дамочка со стервозным характером.
— Не душа в тебе, Оксана, а пар один, — мрачно сказал разобиженный Кирилл. — Одно слово — нехристь.
— Парфёнов, на НТВ, говорят, пятьдесят тысяч баксов в месяц имел, — забубнили в углу.
— И что? Ершов, говорят, на выборах триста снял…
— Не триста, а двести восемьдесят. Зелёными.
— Так он тебе лично и поручил… посчитать. Слюни подбери, журка!
— Не мешай мне завидовать и наполняться ядом классовой ненависти.
Словом, всё сегодня было, как обычно по пятницам, только не так весело. Вчера все основательно наклюкались и сегодня, с бодуна, не веселило ни пиво, ни водка. "Ничего, зато голова перестала болеть", - подумала Вика.
Разговор шёл вяло. Архивариус Инна, зевая, уже осведомилась у Тараса, не собирается ли он сидеть здесь до утра, — ей нужно было взять у него две архивных кассеты и закрыть, наконец, помещение архива. Тарас поклялся, что ему остались сущие пустяки, и застенчиво улыбнулся в бороду.
Полчаса назад к ним заглянула Леночка-гримёр (сама она всё-таки предпочитала термин "визажист") и наскоро попрощалась со всеми. Сегодня она не оставалась на эфир, потому что завтра с утра субботы должна была прийти к 7-30 гримировать Алёнку для записи "Сказок на ночь от Алёнушки" и сидеть ей лишних полчаса совершенно не хотелось. Обещал вернуться Олежек с Земляникой и Кузей, да что-то их не было до сих пор. Впрочем, завтра они собирались на рыбалку — чёрта ли им сегодня здесь отсиживать?
Заглянул, было, и Дед Пахом — охранник. Прозвище ("Дед Пахом и трактор в ночном" — помните?) ему совершенно не шло. Скорее — мальчик-одуванчик, как сказал однажды Кирилл. С его непрестанно декларируемой, застарелой ненавистью к голубым, розовые щёчки и опрятные лапки длинного Деда Пахома раздражали Кирилла несказанно. Невинно оболганному Деду Пахому налили полстаканчика водки, дали пирожок и решительно вытолкали выполнять свой долг. Иначе бы он не ушёл. Работал он недавно и ему, похоже, нравились все, без исключения, девушки АТР.
— Ладно, — уныло сказал Кирилл, — вот ребята придут, и я с ними от вас уйду. В ночь и туман. "А в животе у крокодила — темно и скучно и уныло". И лишу вас своего молодого упругого тела. Вон, Деда Пахома вам оставлю. Для совращения малолетнего… пусть узнает, что с девушками — тоже можно!
В этот момент всё и началось…
А теперь это самое "всё" было просто и незатейливо — мелко, тоскливо, мерзко. Вика вспомнила бесланских детей, и ей стало совсем грустно: "Мы-то взрослые все… ну, за исключением Деда Пахома… а там… там они были маленькие…"
"Как Артёмка" — немедленно доложил услужливый внутренний голос…
"Да заткнулся бы, наконец!!! Заткнись, по-хорошему прошу! Слава Богу, Артёмка у мамы, в Алапаевске…"
"А зачем ты его туда отправила, коза? — ехидно осведомился внутренний голос. — Ты любви ждёшь, звезда ты… местного масштаба! И если нет на свете любви большой и чистой, то ждёшь хотя бы маленькой и похотливой… но — своей. Своей, понимаешь, да?
"Ну и что?"
"А то!.. Ты бы к Андрею прилепилась, если бы он вчера опять с этой тихоней не ушёл!.. Он тебе нравится… и Кирилл тебе нравится… а он не пришёл… и вообще, ты с кем была, помнишь?"
"Не помню"
"Ты с пьяненьким Махно была, дура ты ненормальная! А сейчас он около Оксаны-второй ошивается… утешает…"
"Ну, и что?"
"Это сейчас "ну и что", а ночью ты здорово ревела, помнишь? Ты же разобиделась на Махно, что он около тебя отирался, а провожать не пошёл! Потому что мужик… Потому что хочется, чтобы не просто Вику-отчаюгу, матершинницу и Мисс Строптивость в тебе видели, а женщину… чёрт бы их всех побрал!!! Женщину, а не военфельдшера или журналистку с красивыми ногами и фотогеничным лицом…"
"Да ты ЗАТКНЁШЬСЯ, или нет?!!"
Внутренний голос недовольно замолчал. Кряхтел что-то неразборчивое и тоскливое на самом краешке сознания, но и то — хлеб. И пусть бубнит, лишь бы не орал, как пожарная сирена.
Вика вдруг вспомнила, как визжала Оксана-вторая: "Ты чего? Вы чего? Ну, хочешь, боец, я тебе отдамся?! Тебе, лично! Только не трогай Пахома, слышишь?!.."
Впрочем, все мы визжали…
Кирилл матерился, орал. Солдат этот, Малый, стрелял в потолок коридора. Бегали все, дёргались… дурдом! Дед Пахом, бедный, с разбитой мордой сидит. Дамочка с прямого эфира… не знаю, как зовут… на ней вообще лица нет. У Малого коробка эта… страшная, с взрывчаткой и выключателем на боку. А, ведь, дети. Сущие дети!
Динамик громкой связи в студии ожил и пробурчал:
— Ты нормально?
— Нормально, Светик.
Только что влетел возбуждённый Мустафа. Он несвязно, путаясь в словах и оглядываясь, бормотал что-то про какую-то дверь. Андрей не сразу понял, что он выкрикивает, и теперь холодел, думая о том, что за этой дверью сидит перепуганная Ольга.
Из коридора доносились осторожные, но вполне внушительные удары. Два придурка пытались прикладами сковырнуть врезанный замок.
— Слушай, — не выдержал Роальд Вячеславович. — Там, около сортира, есть шкаф. Железный. Справа. В нём инструменты должны быть. А ключи, по идее, у Пахома, у охранника то есть. Впрочем, вру… от рекламы ключи на вахте не оставляют.
Москвич, демонстративно не обратив внимания на старого оператора, набычился, пристально разглядывая Андрея:
— А что это ты так ёрзаешь?
Андрей хотел уже сказать дерзость, но удержался.
— Жена у меня там сидела, — сухо сказал он. — Не знаю — ушла или нет.
… что сейчас подумала Ленка — бывшая жена?.. и дочь?.. Он мысленно взмолился, чтобы они ничего не видели, вообще не смотрели телевизор и ни о чём не знали. Всё-таки три года прошло, после того, как Ленка упорхнула от Андрея…
Мустафа выскочил обратно в коридор. Удары внезапно прекратились. Похоже этот… Филон, высадил-таки хлипкую деревянную дверь. Андрей вспомнил, что на днях её нечаянно выворотил массивный сын директора Ершова. Вместе с косяком. Так, мимоходом толкнул, балуясь. Эх, тоже мне, солдаты-воины.
— Что там? — заорал напрягшийся Москвич
— Ща… — донеслось из коридора, — посмотрим!..
— Филон, сами не лезьте! — ещё громче кричал взвинченный Москвич, вставая и судорожно поворачивая ствол от Роальда Вячеславовича к двери студии.
— Давайте, я загляну! — взмолился Андрей, путаясь пальцами в проводе петлички.
— Да любого давай! — испуганно орали из коридора. — Тут окно открыто!
Господи, хоть бы не убилась! — мелькнуло в голове. Всё стало ясно — Ольга всё-таки рискнула… молодчина!.. малыш мой любимый… хоть бы…
