даже могучего демона — легко. В Африке я повидал ещё многое, о чём в стихах не писал, и «Кольт» тоже довелось проверить. Так вот: Аба-Муда не солгал, он работает. Он убивает нечисть так же легко, как обычный револьвер — человека. Я абсолютно уверен, что и одарённые Эфраимом для него уязвимы. В один миг отберёт все жизни.
— Что-то вроде серебряных пуль.
— Гораздо лучше, чем серебряные пули. Только вот с пулями-то есть один нюанс…
Инсаров уже заметил, что полость в футляре, сделанная для патронов, наполовину пуста. Ну да, следовало догадаться: всё не так уж просто.
— Изначально при «Кольте» было тринадцать патронов. Сейчас осталось ровно шесть. Ах, Пётр Дмитриевич: если бы вы только знали, как я сейчас корю себя за одну оплошность! Будучи в страшном волнении, я не сообразил спросить Аба-Муду о важнейшем: состоит весь секрет только в самом револьвере или же пули важны в равной степени?
— И правда, досадно.
— Не то слово. Остаётся лишь гадать, что будет, если зарядить «Кольт» обычными патронами сорок пятого калибра — которые у меня тоже есть, конечно же.
Гадать, однако, было бессмысленно. Сейчас (а скорее, с утра) требовалось действовать, без всяких сомнений. Николай Степанович явно понимал это не хуже Петра Дмитриевича и никакого смятения из-за недостатка надёжных боеприпасов не испытывал.
— Что ж, Николай Степанович: хотя бы шесть магических выстрелов у нас будет точно. Полагаю, в стрельбе вы на фронте набили руку.
В конце концов, и бандитов тоже было шестеро.
Глава десятая: в которой история достигает кульминации
Это был большой дом на окраине Петрограда, когда-то давно — довольно богатый, теперь же — совсем обветшалый. Со стороны, если уж и занесло сдуру в такие края, не поймёшь: живёт кто внутри или совсем заброшено. Инсаров знал, конечно: живут. И очень непростые люди.
Дурацкая ситуация: с одной стороны, потребна здесь была настоящая облава. Пригнать летучий отряд, оцепить всё — а далее невелика отработанная наука. Но обстоятельства, детали… Пётр Дмитриевич рад был бы возразить доводами Гумилёва, но не получалось.
В итоге вышло просто: приехали сюда вшестером.
— Шестеро на шестеро: дуэль какая-то, а не задержание…
Это ворчал Трибунский, коллега проверенный и надёжный. Не в таких передрягах бывали они с Инсаровым, так что следователь Департамента в этом человеке ни на миг не сомневался. Трибунский давно уже не околоточным надзирателем служил, а имел чин более высокий, хоть и остался на участке. Постарел, конечно. Но «Маузер» при нём имелся прежний; хорошо Инсаров помнил этот пистолет…
— Та не боитися, хлопци: як в пэрший раз, ей-Боже!
Говор Дорошенко извечно смягчал впечатление от его крайне суровой внешности: сам больше на бандита похож, чем на полицейского. Он-то как раз в летучем отряде служил, а на большее не имел ни образования, ни желания. Зато опыта — вот уж точно, «ей-Боже». Ко всему прочему, Инсаров отлично знал: язык за зубами Дорошенко держать умеет, когда это важно. Не по делу — болтлив, а так…
Попов всю дорогу говорил с Гумилёвым: он-то слыл большим любителем поэзии, в отличие от своего начальника. Инсаров знал Попова давно и достаточно ценил, чтобы несколько лет назад забрать «с земли» к себе в Департамент. Выбил для талантливого следователя очень хорошую должность, так что выходило: старый коллега многим Петру Дмитриевичу обязан. Отказать в просьбе никак не мог — и позже точно не подведёт. Когда на ковре ответ держать придётся, расскажет заготовленную историю о проверке версии, связанной с экспортным «Маузером». И вот ведь, какая удача (или неудача): нос к носу с бандой… бывает же!
Кроме перечисленных, на непростое дело пошёл и Епифанцев, несмотря на попытки Инсарова отговорить. Пётр Дмитриевич сильно пожалел, что вообще поставил того в известность. Едва Владимиру Валерьевичу залатали разорванную пулей щёку, как из больницы он попросту сбежал — и хоть официально был пока не на службе, но всё равно рвался участвовать в расследовании. Понятное побуждение, учитывая обезображенное в схватке с Григорием лицо.
Теперь он, с перемотанной бинтами головой и «Браунингом» в руке, выглядел едва ли не решительнее всех прочих. Пятеро полицейских и один кавалерист почти свободно приближались к дому — пользуясь сумерками и туманом. Здание оказалось обнесено невысокой оградой, через которую двор вполне просматривался. Кажется, никого. Света в окнах тоже не было видно, но это вовсе не означало, будто бандиты спят: не такой уж маленький дом.
— Знать бы, как внутри устроен… — Трибунский всё бурчал себе под нос. — Полезем же туда, как кроты.
— Мня джугое беспокоит. — Епифанцев из-за ранения говорил совсем невнятно. — Жжут лы нас.
— Ждать могут, только если Григорий рассказал им и про свой «Маузер», и про Николая Степановича. — ответил Инсаров. — Но если так, то их здесь просто-напросто не окажется. Однако мне что-то подсказывает: Григорий на последней своей жизни сделался фаталистом. Судя по рассказу господина поэта и его поведению при встрече с нами.
— Яким-яким зробився? — Дорошенко явно не понял слова «фаталист».
— Помирать готов. — не совсем точно объяснил Трибунский, но суть донёс. — И дружкам своим того желает.
Гумилёв закрыл лицо намотанным на шею платком. Ему теперь, в военной гимнастёрке и с волшебным «Кольтом», для образа ковбоя только шляпы не хватало. На недоумённые взгляды поэт ответил исчерпывающе:
— Нельзя, чтобы меня узнали. Они не должны понять, что преимущество сделалось зыбким…
Инсаров только кивнул.
Через ограду перебрались легко, а главное — тихо. По-прежнему не было заметно ни людей во дворе, ни единого движения в доме, и это нервировало. Интуиция подсказывала сыщику: налётчики находятся внутри и перестрелки с ними избежать невозможно. Хоть бы что-то понять о расстановке сил…
Дорошенко, повинуясь знаку Инсарова, вместе с Поповым пошёл в обход: проникать в дом следовало с двух сторон. Оба двигались достаточно тихо, и Пётр Дмитриевич рассчитывал на их благоразумие: стараться подстрелить кого-нибудь, но особенно на рожон не лезть. Толк от их оружия будет, конечно, но не такой уж большой.
Остальные приблизились к двери. Ветхая, но ломать всё равно не следовало: Трибунский извлёк складной нож и оным принялся осторожно стараться отпереть. Епифанцев, с не меньшей аккуратностью, украдкой глядел в тёмное окно. Инсаров и Гумилёв встали чуть позади наготове.
И всё же недостаточно «наготове»: плохо
