Остановившись на миг, чтобы взглянуть вокруг на просветлявшуюся местность, Дремов заметил, как Зубков, пробегая стороной, не сдержался и вновь зашумел на солдат:
— Ну-ка, бросай елозить!
Со стороны блиндажа послышался голос Великого:
— Сейчас, сейчас, товарищ восьмой. Передаю.
Наклонившись к телефону, Дремов поздоровался с комдивом.
— Как себя чувствуем? — спокойно спросил генерал и после короткого разговора предупредил: — Я рядом. Следите за сигналами.
Дремов знал прямой, открытый характер Булатова и хорошо усвоил, что, раз генерал ограничивается коротким разговором, дела в дивизии обстоят нормально. Именно уверенностью комдива в успехе предстоящего наступления и можно было объяснить сейчас не только эту краткость, но и кажущуюся его непричастность к сути дела. Для Булатова же хватало и такой краткости, чтобы по каким-то лишь ему одному понятным ноткам в голосе подчиненного командира судить не только о его внутреннем, душевном состоянии, но и о положении дел в части. Острый, пытливый ум генерала, обогащенный большим опытом работы с разными по своим характерам людьми, позволял ему проникать в думы других и нередко разгадывать их суть чуть ли не безошибочно.
Перенимая все хорошее в практике работы комдива, Дремов вместе с тем понимал, что совершенствование командирских знаний и способностей не может быть ограничено постижением действительности лишь в отдельных ее частях. Ее надо познавать и в целом. Каждый командир обязан в совершенстве овладевать философскими знаниями.
Время перехода войск в наступление приближалось, и напряжение у людей, поглощенных ожиданием сигнала, с каждой минутой усиливалось.
То заслушивая последние доклады подчиненных, то оценивая противника и местность, Дремов старался полнее нарисовать себе картину предстоящего боя и точнее определить те меры, которые должны быть предприняты им как общевойсковым командиром для успешного развития наступления.
Послышались грузные шаги. Дремов поднял голову и увидел, как, выпуская клубы табачного дыма и поблескивая широким металлическим зубом, к нему приближался Сомов. Поздоровавшись, Захар обратил внимание на висевший у Дремова на шее бинокль.
— Примитив! — иронически пощупал он простой шестикратный бинокль. Оглянувшись на своего офицера, мигнул: — Сбегай!
Офицер исполнил приказание в один миг. Возвратившись со стереотрубой, вытянулся перед Сомовым.
— Вот она, товарищ подполковник.
Дремов усмехнулся, похлопал Захара по плечу.
— Люблю артиллеристов. Понимают толк в службе.
Сомов посерьезнел и, приняв положение «смирно», доложил:
— Артиллерийская группа к выполнению задач готова!
— Как эрэсовцы? [8] — спросил Дремов, вспомнив, как сетовал на недостаток времени на подготовку командир дивизиона.
— Все успели. Времени хватило с лихвой. Куражился для форсу. Ребята молодые, с гонорцом, а вообще грамотные артиллеристы. Первый залп дадут, как приказал, по опорному пункту перед первым батальоном. В последующем — куда прикажешь.
Спросив разрешения, Сомов ушел на свой НП, а через несколько минут оттуда послышалась команда:
— Натянуть шнуры!
Взглянув на часы, Дремов убедился, что идут они верно. «Да, да. Захар прав. Пора натянуть шнуры. Время», — подумал он и тут же увидел, как в небе над НП комдива вспыхнули красные ракеты. Через несколько минут прохладный утренний воздух вздрогнул, обдал стоящих в окопе своими тугими волнами. В сторону противника хлестнуло раскаленным металлом. Кто-то из солдат возбужденно выкрикнул:
— Теперь, гад, узнает!
Вслед за первым огневым ударом, оставляя за собой длинные шлейфы бурого пламени, пропороли небо наши реактивные снаряды. Через несколько секунд в расположении противника вздыбились столбы земли и дыма. Оставаясь какое-то время во взвешенном состоянии, они долго трепыхались взлохмаченными космами, а потом медленно гасли.
Наши пехотинцы, прижимаясь друг к другу в тесных ячейках, ждали сигнала атаки. Эти тяжелые минуты перед броском тянутся мучительно долго и ложатся на душу гнетущим камнем. Кажется, что-то острое зацепило ее, но нарочно не отпускает и тянет с опаской, страшась, как бы она не оборвалась. Душа. Люди молча сидят. Каждый думает о своем, но ни один из них не допускает мысли, что атака, в которую он сейчас поднимется, будет для него последней. Нет! Нет! Об этом он не думает, хотя не сомневается, что уже через несколько минут погибнут многие из тех, кто сейчас находится рядом с ним, кто сейчас думает о том же. Но то они, а не он — думающий о них. И ему становится их жалко, у него появляется желание выразить каждому из них — тем, кто погибнет, свое сострадание. И лишь в самый последний миг он ожесточается, ему становится противно чувствовать свою расслабленность. «К черту! — отбрасывает он эту гнусную мысль. — Они тоже не погибнут. Никто не погибнет! Они будут атаковать вместе со мной долго-долго, а когда враг будет разбит, мы все вместе, исполнив свой солдатский долг, счастливо посмотрим друг другу в глаза».
За спиной из-за горизонта выглянул краешек солнца и осветил росистую траву розовыми лучами. И тут третий, наиболее мощный огневой налет обрушился на врага, а когда налет подходил уже к концу, с НП комдива передали сигнал: «Буря! 333… 333… 333…»
Дремов с нетерпением ожидал этого сигнала и, услышав его, скомандовал:
— Пламя! Пламя! В атаку, впере-ед!
Команда понеслась по окопам и, подняв людей, бросила их вперед, вслед за разрывами снарядов, на штурм вражеских позиций.
Чтобы атака была успешной, путь наступавшей пехоте прокладывали массированным огнем артиллеристы, а для подавления опорных пунктов в глубине обороны врага поднялась авиация. Над НП командира полка на бреющем полете пронеслось одна за другой несколько эскадрилий штурмовиков.
Атака полка была дружной, и Дремов вскоре увидел, как первый батальон, рота к роте, устремился вперед, показывая пример другим подразделениям. В окуляр стереотрубы Ивана Николаевича попал комбат Заикин, бежавший с поднятым над головой автоматом. Справа, слева и позади него стремительно продвигались бойцы батальона. Перед цепью наступающих рвались снаряды. Вражеская пехота, изредка отстреливаясь, поспешно отходила за высоту.
— Молодец комбат! Идет на полном заряде. Пора и нам двинуться вперед, — сказал Дремов майору Великому.
— Понял, — коротко ответил майор и скомандовал: — Свертывать НП! Зубков, рацию за командиром.
Прежде чем тронуться в путь, Дремов внимательно посмотрел по сторонам. Соседние полки не отставали, также подходили к гребню высоты. Дремову было неизвестно о том, что в наступление было брошено лишь несколько правофланговых дивизий, в то время как на левом крыле фронта продолжалось ожесточенное оборонительное сражение. Не знал он и конечных целей предпринятого наступления, но ясно понимал, что сам факт перехода в наступление свидетельствует о том, что ударная группировка противника потеряла шансы не только развить кое-где начатое продвижение, но и удержать свои заранее подготовленные позиции. «Следовательно, от каждого командира требуется предельное напряжение, чтобы закрепить перехваченную инициативу», — думал он.
Прибыв на новый НП, Дремов узнал, что первый батальон, достигнув речушки, был встречен сильным огнем противника.
— Вот видишь? — обратился он к начальнику штаба. — Тут мы с тобой допустили промах. Знать бы, что он здесь засядет, можно было бы готовить прорыв с ходу.
— Так разведчики, дивизионные…
— Не знал, говорят: на бога надейся, сам не плошай!
Противник обосновался прочно: поставил проволоку, минные поля, организовал систему огня. Особенно вредными оказались его минометчики, укрывшиеся в глубоком овраге, сползавшем черной пиявкой с высоты к речушке.
На этом рубеже полк столкнулся и с рядом других неожиданностей. Одной из них был залп реактивными снарядами шестиствольных минометов по правому флангу второго батальона, после которого группа бойцов из находившейся в том районе роты дрогнула. Сорвавшись с места, солдаты скопом бросились в тыл.
Увидев бегущих, Дремов не поверил своим глазам. «Галлюцинация, что ли?» — мелькнула у него мысль.
Ни к кому не обращаясь, Иван Николаевич выскочил из окопа и быстро побежал им наперерез. За командиром полка выпрыгнули несколько офицеров штаба во главе с Великим. Послышались выкрики:
— Стой! Ложись!
Оказавшись совсем рядом с НП, солдаты остановились, явно не зная, как себя вести. Молчал и Дремов. Обходя бойцов и вглядываясь в их лица, дал возможность им прийти в себя. Только после этого, не повышая голоса, спросил:
— Далеко ли, братцы, собрались?
Ответа не последовало. Некоторые взглянули на Дремова исподлобья.
