– Не пойму – осуждаешь ты меня, нет?
– Я хвалю тебя, Алеша. Может, и неуклюже. Человека надо хвалить больше, чем ругать, а человека, которого любишь, хвалить еще больше. А я так тебя люблю… Полгода как познакомились, а родней тебя у меня нет никого. Нет и не было… Недавно, после приема, осталась я одна в кабинете, подошла к окну, приблизила губы к стеклу и стала повторять: «Алеша, Алешенька…» Пока морозец не отогнала. Гляжу в лунку – ходят люди по улице, и никто ничего не знает о нас с тобой. А потом воротилась сестра из регистратуры и говорит мне: «Елизавета Григорьевна, глянь, какие пошли больные, на стекле имена свои пишут, точно маленькие. Прощаются, что ли? Память хотят оставить». Я гляжу от стола – батюшки, во все стекло пальцем расписано – «Алешенька» – и знак восклицательный. Представляешь?
Елизавета поднялась и вытянула вверх белые полнеющие руки. Голубое платье спадало по ее фигуре, слегка обозначая все изгибы такого знакомого тела. Босая, в этом легком платье, она была вдвойне желанна и привлекательна…
– Я люблю тебя, Лиза. Я буду любить тебя всю жизнь, – чуть растерянно проговорил Свиридов и добавил горячо: – А когда придет конец, я хочу уйти из этой жизни раньше тебя.
Елизавета наклонилась. Оттого, что лица их были сейчас так близки, глаза Елизаветы, цвета размытого дождем неба, слегка косили, и это придавало им особую прелесть и какую-то незащищенность.
– Неужели это ты, Алеша? Мой генерал, мой солдат, мой начальник, мой слуга, – выговаривала Елизавета, опуская руки на затылок Свиридова и прижимаясь губами к его сухим и горячим губам…
Они лежали тихо, боясь шевельнуться. И странный цветок лукаво накинул на них свою сеть из лунных светотеней.
– Что это за растение, Алеша? – спросила Елизавета.
– Азалия индига. Видишь, красные цветочки… Я привез ее из дому.
– Из Кинешмы.
– Из Кинешмы, – улыбнулся Свиридов.
Он потянулся к тумбочке, на которой стоял полупустой бокал. Испустив пузырьки, шампанское казалось обессиленным и напоминало вкусом разбавленную щавелевую кислоту, раствором которой еще на студенческой практике Алеша Свиридов мыл вагоны.
– Дать тебе шампанского? – спросил Свиридов.
– Спасибо, не хочу, – отозвалась Елизавета.
– И я не буду, – Свиридов оставил бокал и, обернувшись, коснулся щеки Елизаветы кончиками пальцев. – Нам надо отсюда уехать, Лизанька.
– Да, да, Алеша, – подхватила Елизавета. – Только не просто это. С твоей работой.
– В том-то и дело… есть шанс… Эх, сейчас бы сигаретку, – Свиридов бросил курить лет десять назад, когда врачи обнаружили что-то в легких. Но сейчас ему хотелось закурить, да так, словно он и не бросал никогда. Он с надеждой взглянул на Елизавету.
– Есть, – ответила Елизавета. – Я брала в загс…
– Ты мое чудо, Лиза! – воскликнул Свиридов. – Давай быстрей, у меня сердце разорвется от охоты.
Прикрыв глаза, он с наслаждением втянул в себя дымок и с ленцой выпустил его к слепому ночному потолку.
– В прошлом году мне предлагали переехать в Москву, принять один из главков Министерства. Я отказался. Да и наши, в Чернопольске, меня не отпускали, приструнили по партийной линии…
– Теперь отпустят, – уверенно проговорила Елизавета. – Ты такой же человек, как и все, со своими страстями, со своей личной жизнью, со своей совестью… Ну, не можешь ты работать в городе, где живет бывший муж твоей жены.
– Лизанька… Если бы каждый после развода переезжал бы в другой город, к билетным кассам нельзя было бы пробиться.
– Не каждый, Алеша. А ты и я… Я, Алеша… Нашу с ним семейную жизнь в городе за образец подавали. Мне так тяжело будет встречаться с ним, с нашими общими друзьями, а их чуть ли не полгорода. И все его любят… Это тебя, из Кинешмы, тут никто не знает, да и работа у тебя не на виду. А он на виду, Алеша… Он и член художественного совета театра, и главный архитектор… Вам же встречаться придется, Алеша, на заседаниях всяких. Мука-то какая для вас. А сплетни? Не уезжать же ему отсюда, где у него братья-сестры… Конечно, со временем образуется… но только внешне.
Свиридов знал, что Елизавета права.
Глава третья
1
Поезд тянулся вдоль платформы. Вагоны виновато покачивались, словно извиняясь за досадную задержку. Платформа разом зашевелилась, взъерошилась, подобно рассерженному ежу. Люди, поднявшись со своих коробок и чемоданов, чем-то и впрямь напоминали колючие ежовые иглы…
Елизар стоял в распахнутых дверях вагона и перебирал взглядом толпу. Среди сотен людей на посадке он каким-то образом безошибочно выделял своих будущих пассажиров. Эта игра забавляла. Бывало даже так: приметит какое-то лицо, и поезд уже в пути, и пассажиры расположились, успокоились, вдруг ведут к нему человечка – в соседнем вагоне на одно место два билета продано. Усмехается Елизар, радуется про себя: тот самый, которого он при посадке отметил. И сейчас его взгляд споткнулся о старика, что толковал о чем-то с носильщиком. Еще взгляд задержался на женщине в светлом пальто и голубой шапочке. И кого сегодня в превеликом множестве, так это «дедов морозов», тех, кто намерен переправить посылки с проводником. Их сразу отличишь по беспокойному взгляду. Проводник не брезгует подобным заработком. Иной раз так заставит служебку, что столика не видно…
Елизар развел плечи, в спине что-то сладко хрустнуло. Совсем он взмок с этими матрацами. Едва успели с Магдой вернуть часть в подменный вагон, остальные так и остались у Елизара – в пути перенесет, пассажиры помогут. Вообще пассажиры не мешают проводнику, если, конечно, не задаваться, а быть с ними на равных. Взять те же чурки для растопки титана, вечно их не хватает. А бросишь клич пассажирам на какой-нибудь станции – глядишь, столько тебе понатащат всякой древесной мелочи, что хоть вместо угля в топку бросай. Как-то один доброхот даже лестницу деревянную приволок на дрова, дежурный по станции прибегал, скандалил: «Верните! На балансе лестница, мало вам ящиков, ворюги!» Или взять щекотливый момент, когда с ревизорами не найдешь общего языка и надо безбилетников прятать. Если с пассажирами на ножах, враз тебя продадут с потрохами… Нет, с пассажирами Елизар дружил. Конечно, всякое бывало. Иной раз такие зануды попадались – никаких нервов не хватало, но все равно Елизар старался наладить контакт. Не то что Магда – мигнуть не успеешь, как та с половиной вагона перессорится. Приходилось Елизару и у нее мосты дружбы наводить. Характер у Магды не пряник, но ничего не поделаешь – томится душа Елизара, когда он думает о Магде, а если видит рядом, так вообще исходит весь…
– Почему второй вагон?! А где семнадцатый? – раздались крики с платформы. – Какой это вагон? Раскидали номера, как лото!
«Неграмотные, что ли? – подумал Елизар. – Ведь фризка висит». И тут он вспомнил, что в запарке не поменял номер вагона, как значился вагон под номером прибытия, так и сейчас значится. Правда, насадки с трафаретом вообще не было, просто патлатый Вадим нарисовал фломастером па листке цифру «2» и прислюнявил в служебке к оконному стеклу. Так листок и висит, вводя в заблуждение пассажиров, ждущих вагон под номером «17».
– Семнадцатый, семнадцатый! – крикнул Елизар в ответ. – Ошибка!
– Семнадцатый! – облегченно передавали весть друг другу пассажиры, бросаясь вслед за медленно идущим вагоном.
– Семнадцатый! Валя, Федор! Тащите сюда чемоданы! – воскликнула женщина в светлом пальто и голубой шапочке.
– Какой вагон? Семнадцатый?! А написано второй! – набегали пассажиры, волоча поклажу. – Ах, ошибка! Вечно у них ошибки. И так опоздали, сократили посадку, а тут еще и путаница…
И прохладный майский воздух теплел от снующих по перрону людей, от криков, рукопожатий, мелькающих чемоданов, узлов, ящиков, недоговоренных фраз, сдержанных слез, тележек носильщиков… Елизар при главной посадке билетов не проверял. А что их проверять? Времени в пути достаточно, разберется. Пусть каждый занимает свое место сам, а Елизару и без того хватает работы…
– Слушай, прихвати до Баку. Две коробки, – шепчет в ухо усатый парень. – Там встретят.
Елизар принял под мышку коробки и, оттолкнув застрявшую в дверях тетку, ринулся в служебное купе. Едва закинул коробки на полку, как в дверях выросла фигура мужчины в кожаном пальто.
– Возьми до Махачкалы, будь другом. – Мужчина держал обшитый брезентом громоздкий круг. – Резина для «Жигулей». Сам встречу, самолетом вылетаю.
Расплатившись, мужчина ушел. Елизар решил забросить покрышку в глубь антресолей. Если сунется ревизор, коробки он еще спрячет, а с покрышкой хлопот не оберешься. В тесном купе покрышка почему-то увеличилась в диаметре, за все задевала, ну никак не упрятать. А тут еще сунулась женщина в светлом пальто и голубой шапочке.
– Проводник! Все купе завалено матрацами, окна не видно! – у женщины был приятный поющий голос.
