— А кто-то спорит? Вы же детишек должны воспитывать в революционном духе или нет? Покажите пример классовой борьбы. Что, слабо? Как революционные лозунги произносить, обвинениями сыпать — так все горазды, а как до дела доходит, то все в кусты. Или вы всегда все хотите чужими руками сделать?
Немиров надулся, а Панкратова, как это водится у некоторых женщин, начала рыдать, а потом вообще выскочила из-за стола заседаний и убежала.
Не желая пререкаться дальше, я сказал:
— В общем, так, товарищи. Если у губернского исполнительного комитета есть желание задействовать заключенных в общественно-полезном труде — я вас поддерживаю. Но для этого мне необходимо знать — когда и в каком количестве. Плюс я должен быть уверен, что они получат не только полфунта хлеба, но и еще какую-нибудь пищу. Думайте, уважаемые коллеги.
Среди членов губисполкома поднялся нездоровый шум, но мне было уже некогда вникать. Прямо на заседание влетела секретарша Попова. Вытаращив перепуганные глаза, женщина выпалила:
— Товарищ Аксенов, срочно на станцию. Белые в городе! Авиапоезд взорвали!
Глава 6
Неизвестные диверсанты
Паника — штука страшная, и неприятная. А «белые в городе» или «англичане высаживаются» за последнее время в Архангельске кричали уже раза три, если не больше. Но мне-то проще, потому что я твердо знал, что англичане с американцами появятся здесь через двадцать лет с небольшим хвостиком, когда станут поставлять продукцию по ленд-лизу. А народ-то о том не знает. Вон, недавно в Северной Двине водолазы мину рванули — десант высаживается! — так в городе сразу же ринулись скупать «моржовки» и «керенки», а совзнаки, что и так-то уже ни шиша не стоят, обесценились еще больше. Красный флаг на губисполкоме ветром сдуло — Миллер вернулся! Кто-то пугается, а кто-то радуется.
Авиапоезд — это не паровоз с крыльями, а подвижная ремонтная база для ремонта фронтовой авиации. И не авиапоезд взорвали, а вывели из строя паровой котел. Разумеется, тоже хорошего мало, но все-таки не целый состав. Паровоз можно отремонтировать.
Самолетов в шестой армии немного, штук сорок, в основном, «Ньюпоры» «Фарманы» и гидросамолеты, но и они выполняли важную работу — бомбили вражеские подразделения, сбрасывали листовки, вступали в схватки с «Де Хэвиллендами» и «Ариэйтами» англичан, и со своими вчерашними товарищами по оружию, вставшими на другую сторону. Увы, чаще всего красные военлеты проигрывали воздушные схватки, но случались и победы.
Командовал авиаций Иван Адольфович Буоб[6], бывший подпоручик. Говорили, что он воздушный ас.
Как человек, отслуживший срочную службу в ВВС и хотя и не имевший прямого отношения к авиатехнике (оператор АКЗС[7]), я знал, что даже новенькие самолеты имеют обыкновение ломаться, чему способствует скорость и давление воздуха. «Бэушные» «Ньюпоры», поступавшие в Россию, из строя выходили частенько, а еще проблем добавляло топливо. Приличного бензина нет, и для заправки самолетов использовали ту же жуткую смесь, что и для моего «Роллс-ройса», из-за чего моторы постоянно загрязнялись, добавляя работы авиатехникам, а у летчиков постоянно болела голова, словно с похмелья.
Посему специально для обслуживания авиации Северного фронта еще в девятьсот восемнадцатом году на базе обыкновенного поезда создали ремонтные мастерские. В вагонах авиапоезда имелись токарные и фрезерные станки, верстаки, собственная электростанция и двигатель. Наверное, нет такой детали, которую не смогли бы воссоздать здешние умельцы. Особенно нахваливали талантливого авиамеханика Сергея Ильюшина. Я все собирался зайти, познакомиться с будущим гениальным авиаконструктором, создателем «летающего танка», но пока собирался, его перевели на Кавказ.
После освобождения Северной области от белых для военной авиации работы не осталось, и ее перегнали на другие аэродромы, оставив нам пару гидросамолетов, для обслуживания которых задействовали старую баржу. Надобность в передвижной ремонтной базе миновала, и авиапоезд планировали отправить в Москву, а уж там для него бы нашли применение, благо гражданскую войну еще никто не отменял.
И вот, как выяснилось, отъезд авиапоезда задерживается из-за диверсии.
Когда я вместе со специалистом по взрывотехнике Исаковым (одним из саперов, отобранных мной в ХЛОН) прибыл в железнодорожное депо, там было не протолкнуться от начальства: тут тебе и начдив с комиссаром дивизии, командиры бригад, полковые командиры и свита: всякие порученцы и ординарцы, но отчего-то никто не подходил близко к самому паровозу. Завидев меня, армейцы расступились, и я понял причину — вдоль локомотива метался из стороны в сторону дивизионный особист Тютюнник, размахивая маузером, время от времени стреляя в воздух, а матерился так, что перекрывал карканье перепуганных ворон.
— И давно он так? — поинтересовался я.
— Минут пятнадцать, — грустно отозвался Петя Мошинский, заместитель особиста. — Авиапоезд на особом контроле стоит, а тут, вишь, такое дело. Начальник мой как сюда приехал приказал караул под арест взять, выстроил всех возле паровоза и орать начал, а потом принялся в воздух палить. Караульные с перепугу разбежались, попрятались.
Не везет восемнадцатой дивизии с особистами. И чего бы Кругликову не назначить на должность начальника Петю Мошинского? Правда, он еще слишком молод, лет двадцать пять, так подрастет.
— Сколько патронов высадил? — спросил я.
— Одну обойму уже расстрелял, а из второй штуки три, — принялся пояснять Мошинский, но тут Тютюнник выстрелил еще раз.
Значит, в маузере осталось шесть патронов. Ждать, пока их не расстреляет? Интересно, у Тютюнника просто истерика или спятил? Но не дело это, если чекист бегает по платформе, пугает народ. Ладно, что пока в воздух палит, а если в людей начнет? Будь это не особист, а кто-то другой, уже застрелили бы. А начальник особого отдела — зверь пострашнее комиссара. Видимо, потому-то меня и ждали.
— Петр, ты стрелять хорошо умеешь? — поинтересовался я.
Мошинский, сразу поняв, что от него требуется, покачал головой:
— Не-а, если стреляю, то в туловище попаду, насмерть.
— Хреново, — вздохнул я, прикидывая: сумею ли сам попасть с пятнадцати метров в главного особиста, но так, чтобы только покалечить, а не убить? Нет, не рискну. Попасть попаду, но куда? В живот или в голову. Зафигачить бы в него чем-нибудь, как в ту полоумную гимназистку, так далеко, не докину.
— Владимир Иванович, давай-ка я попробую, — предложил начдив, открывая кобуру. Похвастался: — Я в нашем выпуске вице-чемпионом училища был, из ста восемьдесят
