и в узкую щель заглянул дежурный:
— Товарищ начальник губчека, Книгочеев прибыл. Впускать?
Когда бывший жандармский ротмистр уселся, вольготно расположившись на стуле для посетителей, я спросил:
— Александр Васильевич, есть что-то такое, чего я о вас не знаю?
— Как я полагаю, вы много чего обо мне не знаете, — ответил господин бывший жандарм, глядя невинными васильковыми глазками, под цвет его прежнего мундира.
— А поподробнее? — вздохнул я.
Книгочеев развел руками.
— Вас же не мои пристрастия интересуют, а дела служебные, так?
— Именно, — подтвердил я, а потом добавил: — Колитесь, Александр Васильевич, иначе я могу сильно обидеться. Репрессиями грозить не стану, сами знаете.
— Знаю Владимир Иванович, знаю, — кивнул Книгочеев. — Вы не из тех людей, что любит угрожать, вы сразу делаете. Вроде, из того, на что имел право, я все рассказал.
— Значит, останется рассказать мне о том, что рассказывать не имеете права, — заключил я. — Неужели слово чести давали или подписку?
— Знаете, Владимир Иванович, иногда у меня возникает такое чувство, что у вас жандармский опыт поболее моего будет. И что служили вы в жандармерии или в КРО в чине не меньше полковника. А ведь по вашему виду и возрасту никак не скажешь.
А ведь угадал, паршивец. И про стаж, и про звание. Правда, третью звездочку я обмыть не успел, но представление-то подписано. Всем хороша должность начальника губчека, но ее надо бы подкрепить званием и соответствующими регалиями.
— Считайте, что так оно и есть, — повеселел я. — Считайте, что старший по званию и выслуге разрешает вам нарушить подписку. Более того — ваш непосредственный начальник. Да вы ничего особо-то и не нарушите. И самое главное мне известно.
— Владимир Иванович, только не примите за оскорбление — для нас с вами это не оскорбление, а комплимент, вам не говорили, что вы очень большая сволочь? — через силу усмехнулся Книгочеев.
— Даже не представляете, сколько раз, — не стал я спорить и даже не подумав обидеться. Чекист — он сволочь не потому, что сволочь по жизни, а потому что работа такая.
— Вот вы сейчас даете понять, что все вам уже известно, хотя на самом-то деле вы ничего не знаете, но вид делаете внушительный. Право слово, будь на моем месте кто-то другой, купился бы.
— Хорошо Александр Васильевич, — вздохнул я. — Сейчас я предъявлю вам доказательства вашей неискренности, но дальше у нас с вами выйдет уже не беседа, а допрос. Вы готовы к этому?
— Подождите, — вздохнул теперь уже и сам Книгочеев. — Я действительно не хочу становиться для вас врагом, но я давал честное слово, что о существовании внешней разведки Северного правительства никто не узнает. Скажете — отчего же я так подробно рассказывал вам о своей службе в жандармерии, а здесь ломается, словно гимназистка. Я когда-то давал присягу на верность императору, но его отречение освободило меня от этой присяги. Поймите, после февраля семнадцатого года я чувствовал себя половой тряпкой, о которую вытерли ноги. Нет, даже хуже. А здесь, мне — бывшему жандарму, доверили такой важный пост! Может, для вас слово бывшего жандарма — это смешно, но для меня-то моя честь имеет значение. Если я его нарушу, то единственное, что могу потом сделать, застрелиться.
— Александр Васильевич, можно задать вам нескромный вопрос? — грустно поинтересовался я.
— Да? — насторожился Книгочеев.
— Александр Васильевич, вы дурак?
От такого грубоватого вопроса бывший жандарм растерялся и голосом обиженного ребенка попросил:
— Поясните.
— Внешняя разведка подчинялась Военной канцелярии. Стало быть, вы давали слово генералу Марушевскому, так? И где теперь ваш генерал? Подождите, не горячитесь, — остановил я бывшего ротмистра, пытавшегося что-то сказать. — Вы не простой исполнитель, а руководитель. Вы отправляли людей на задание. И что дальше? Я почему-то считал, что вы служите России, а не конкретному человеку. Я не прав?
— Хорошо, — сказал Книгочеев, склонив голову. — В бытность мою руководителем разведки в Норвегию отправили одного человека, и двое ушло в Финляндию. В Финляндии у меня была своя агентура еще со времен службы в жандармерии, но она ориентировалась на работу с политическими преступниками. Кто ж знал, что Финляндия станет независимым государством? В Норвегию же отправили человека под легендой торгового представителя с задачей просто познакомиться с обстановкой и вернуться. Никаких глобальных целей никто не ставил. Считать количество кораблей, численность вооруженных сил? Да не смешите меня. В Норвегии это можно узнать, прочитав газеты. Во время Мировой войны Норвегия заняла нейтральную позицию, но реально она пляшет под дудку англичан. На норвежцев у бриттов имеется самый мощный рычаг воздействия — каменный уголь, не говоря уже о флоте. Я вообще считал, что создание внешней разведки для государства, обреченного на гибель, нелепица, но генерал Махрушевский на что-то надеялся. Агенты, отправленные в Финляндию, при первой возможности сдались властям, а с тем, кого отправляли в Норвегию, прервалась связь. А позавчера он вернулся, сумел отыскать меня, хотя я и не давал ему своего адреса. И что я должен был сделать? Я приказал ему отправляться в чека и сдаться самому Аксенову, вот и все. И то, что вам стало известно о разведке, вы узнали не от меня.
Мне очень захотелось встать и дать товарищу жандарму в ухо! Ишь, какой мне здесь спектакль устроил.
— Александр Васильевич, а вам говорили, что вы не просто сволочь, а очень толстая, жирная и большая сволочь?
— Ох, Владимир Иванович, вы не представляете, сколько раз.
Мы с бывшим жандармом переглянулись и расхохотались. Отсмеявшись, я спросил:
— Ваш поручик может мне пригодиться?
— Потылицын профессиональный военный, закончил Михайловское артиллерийское училище, прошел войну, награжден орденами, знает четыре европейских языка. Умен. Умеет выходить сухим из воды в любых ситуациях. Но он авантюрист. Любит пощекотать нервы, ходить по краю. В жандармерию мы таких не брали, может повести себя непредсказуемо. В губчека он вряд ли способен что-нибудь сделать. Вот, если бы направить его в разведку, цены бы ему не было.
Умный авантюрист с артиллерийским образованием, да еще со знанием четырех языков? Берем! Дайте двух.
Глава 8
Смена имиджа
