Груз на место будущего геолого-разведывательного лагеря забрасывали вертолетом. Летали ранним утром и поздним вечером, потому что днем арендовать летное время не было никакой возможности. Вначале прямо в реку, на мелководье сбросили разведку и первую партию груза.
— Другие вещи мочить можно? — спросили вертолетчики.
— Не хотелось бы.
— Тогда топчите площадку на берегу. Где-нибудь вон там. Чтобы мы сесть могли.
— Как топтать?
— Квадратом. Сорок на сорок. Выломайте кусты и срубите вон те деревья. Успеете до второго рейса?
— Успеем.
Следующие тюки бросали уже на землю и откатывали под навес, наскоро сколоченный из тонких жердин, густо накрытых сверху еловыми ветками. Артельщики работали споро, без перекуров и обычных для таких дел суеты и мата. Пилоты вначале сильно удивлялись тишине на разгрузочной площадке, но потом привыкли. Понятное дело — артельщики. Это вам не обычные геологи, за которых государство платит. Эти денежки из своего кармана вынимают. Им каждая лишняя минута простоя вертолета в прямой убыток. Здесь, прежде чем языки чесать или сигаретки крутить — сто раз подумаешь. Здесь работать надо. В прямом смысле — не покладая рук.
— Все?
— Все! Фюзеляж чист. Можно взлетать.
— Тогда от винта.
— Сколько еще сегодня ходок успеете сделать?
— Если такими темпами — то еще рейса два.
— А если темпы увеличить?
— А не сдохнете?
— Не сдохнем.
— Тогда три.
— Тогда четыре.
— Ладно, четыре. Нам что? У нас коробка железная, — удивлялись вертолетчики.
Это же какие деньги должны мужикам платить, чтобы они так пупы надсаживали! Интересно было бы узнать.
— Эй, ребята, вам помощники в бригаду не требуются?
— Да вроде нет.
— Смотрите. Если вдруг будет вакансия — шепните. Может, и мы переквалифицируемся.
Еще четыре заброски. И еще три на следующий день.
— Все. Эта ходка последняя. Аэродром пуст.
— Ну, значит, шабаш.
Артельщики уселись на сброшенные тюки, закурили. Подошли, встали рядом вертолетчики. Тоже закурили, на дорожку. Предложили за-ради шутки:
— Может, передумаете? Может, с нами обратно9 Пока мошка вас не сожрала?
— Нет, не передумаем. Поздно уже.
— На все лето?
— На все. Возможно, еще и на осень.
— Как же вы будете шесть месяцев без свежего пива? И без баб?
— А мы привычные.
— Ох, мужики, не завидуем мы вам.
— Мы сами себе не завидуем. Раскрутились винты, обдали траву и сидящих на ней людей ветром.
— Счастливо!
— И вам того же.
Вертолет набрал высоту, завис на мгновение, развернулся и взял курс на базу. Последняя ниточка с внешним миром оборвалась. До ближайшего населенного пункта от места десантирования геолого-разведывательного отряда было сто верст. Это если по прямой, если через непроходимую тайгу, болота и урманы. А если по реке, то и все сто пятьдесят. Глухое место. Глуше не бывает.
Артельщики оттащили поклажу поглубже в лес и, не откладывая в долгий ящик, принялись за обустройство лагеря. Если бы вертолетчики увидели их сейчас, они бы удивились еще больше, чем раньше. Дело было даже не в том, что, не успев завершить разгрузку, артельщики вновь принялись за работу (простые работяги непременно отметили бы день приезда и второй день и после еще дня два приходили в трудоспособное состояние), — дело было в характере этих работ. Другие бы непременно начали с землянок или палаток, с кухни, с продуктового склада. Эти — с господствующих над местностью высот.
На макушках двух самых высоких сосен они сколотили импровизированные «вороньи гнезда», навесили веревки с подъемными механизмами, вкрутили в стволы дополнительные ветки. На дальних подступах к лагерю навесили на кусты тонкую, почти не различимую глазом проволоку. Такую же проволоку растянули вдоль реки. Палатку поставили только потом. Но опять-таки не для того, чтобы втащить туда раскладные походные койки, которые обычно используют геологи, а для того, чтобы установить какую-то непонятную аппаратуру. Похоже, эта аппаратура была им важнее их самих. В первую ночь спать они легли не в палатке, палатка была занята, а под открытым небом, накрывшись полиэтиленом. Не все легли, двое остались нести сторожевую вахту продолжительностью три часа. Через три часа они будили смену и заползали под полиэтилен.
А чего им, спрашивается, сторожить? У геологов на что, бывает, хранятся в лагере взрывчатые вещества, запалы, оружие и немалые суммы денег, и то они ночью дрыхнут без задних ног. А эти бродят по тайге, выпучивая глаза словно совы. Впрочем, даже и не глаза, а приборы ночного видения, надеваемые на лицо словно очки. Откуда у простых артельщиков взялись такие аппараты?
— Запад-север — чисто.
— Восток-юг — все нормально. Без происшествий.
А что должно случиться, что приходится вот так, ни сна ни отдыха не зная, мотаться по округе и лазить по соснам?
Видно, что-то должно. Только что — посторонний знать не может. А артельщики не скажут.
Глава 22
— Все, — сказала жена отставного полковника, а нынче уже совершенно опустившегося бытового алкоголика Зубанова Г. С. — Всякому терпению приходит конец. Моему пришел сегодня. Я развожусь!
— С кем?
— С тобой. Алкаш!
— Я не алкаш! Я под забором не валяюсь.
— Будешь валяться! Потому я и развожусь сейчас. Пока до забора дело не дошло.
— Ну и хрен с тобой! — сказал Зубанов Г. С. — Но только — что это ты сейчас надумала? А не раньше, когда ты как сыр в масле… Раньше ты отчего не хотела разводиться? Денег было жалко? И автомобиля персонального? А сейчас, когда я никем стал, тебе свободу подавай! Чтобы по кобелям бегать? Стерва ты! Причем меркантильная!
— Ну при чем здесь деньги! При чем автомобиль! Ты же другим стал. Ты же горьким пьяницей стал! Неужели тебе самому не противно?
— Противно иметь женой такую подколодную змеюку, как ты! С жалом вместо языка! Я, может, и сам хотел на развод. Давно. Да тебя, дуру, жалел!
— Ты?! Меня?!
— Тебя! Кому ты такая будешь нужна! Антикварная вешалка.
— Я? Вешалка?!
— Ну не крючок же!
— Ох, какой же ты гад стал!
— Я гад? А ты тогда жена гада! Значит, гадина! В общем, тварь ползучая. С ядовитыми зубами.
— Завтра же заявление! Сегодня же! Сейчас же!
— Ну и не очень-то напугала! — сказал Зубанов и пошел в ближайшую пивную заливать горе.
— Главное, пока я был в силе, она ни-ни. Козой вокруг ходила. А как я, а как меня… она сразу рожу кривить. Плохой я сразу стал. А раньше хороший. А чем я изменился? Что, у меня рожу перекосило?
— Бабы сволочи! — отвечал сидящий рядом оппонент. — И проститутки.
— Моя нет. Моя сволочь! Но не проститутка.
— Проститутка! — убежденно говорил собу… собеседник. — Они все проститутки. С пеленок. И в пеленках проститутки!
— Ты считаешь?
— Знаю!
— А я тогда кто? Я тогда, получается, сутенер?
— Ты дурак.
— Почему?
— Потому что женился. На проститутке!
— Ты так считаешь?
— Знаю!
— Откуда?..
Вечером Зубанов приползал домой и долго тарабанил в закрытую дверь.
— Открой, стерва! Открой, проститутка! Я здесь живу! Я здесь прописан…
Из соседних дверей выглядывали соседи.
— Ну, чего надо? — спрашивал Зубанов. — Не видите, я домой пришел. К стерве. А она не открывает…
Соседи качали головами и захлопывали двери.
— Открывай давай! А то дверь выломаю… Но жена дверь не открывала, и Зубанов, утомившись, затихал. И засыпал на пороге.
— Совсем опустился. А каким приятным мужчиной был, — вздыхали идущие на работу жильцы. — Наверное, так всегда бывает: кто долго держится, потом очень быстро наверстывает…
Утром жена открывала дверь.
— Проспался?
— Я тебе развод Не дам. Вот тебе развод, — говорил трясущийся от холода и похмелья Зубанов и тыкал снизу вверх в нос жене грязную фигушку.
— Дашь. Куда ты денешься?..
— Не дам! Если ты мне ящик не поставишь! Жена одевалась и собиралась уходить.
— Ну, или за пол-ящика, — уступал половину страдающий от похмельного синдрома муж. Жена выходила на лестничную площадку.
— Ну дай на бутылку. Ну чего тебе стоит, — кричал вслед Зубанов. — Стерва старая!
Дверь захлопывалась.
Пора было что-то предпринимать.
Зубанов шел в ванную и совал голову под ледяную струю. А потом шел в спальню и перетряхивал женину тумбочку. Находил шкатулку с украшениями, вываливал их на постель и выбирал самые ее любимые сережки. На бутылку и скандал хватит, прикидывал он. И шел на улицу толкать домашнюю ценность.
— Ну, на бутылку всего. Это же чистое серебро. С пробой. Оно же вдесятеро стоит! Ну, точно тебе говорю. Сам супруге на именины покупал. Ну, возьми, мужик. Для своей возьми. Потом, когда прижмет, тоже продашь…
С противоположного тротуара за действиями объекта наблюдал лениво читающий газету молодой человек.
«С… по… на пересечении улиц… объект продавал какие-то домашние вещи, по всей видимости, украшения, с целью приобретения ликеро-водочных изделий…»
