Каролина и Арсений Липатовы не выбрали его из десятков других детей, они его нашли, узнали — так потом говорили ему родители, и он верил, потому что сам чувствовал то же самое. Им не надо было привыкать друг к другу, учиться вместе жить; как-то сразу, с первого взгляда, всем троим стало понятно: они — одна семья.
Конечно, иногда он думал о родившей его женщине, но без обиды, без злости, скорее с недоумением. Она оставалась фикцией, бесплотным символом начала его жизни. Только после смерти родителей в какой-то момент он действительно подумал о том, чтобы ее разыскать. Но взрослый разумный человек быстро взял верх над одиноким тоскующим мальчиком.
Жизнь сложилась, и они — всего лишь два чужих, взрослых, незнакомых человека. Так зачем обрекать себя и неизвестную ему женщину на неловкость и тягостные переживания?
Только может ли это понять усталый лейтенант, не склонный к пустым размышлениям о счастье и боли. А сможет ли это понять Валерия? Валерия… Наверняка она тоже считает его виноватым. Бедная издерганная женщина, вряд ли слишком счастливая. Даже теперь, когда образ родительницы вдруг приобрел знакомые черты, он не чувствовал ничего, кроме щемящего сочувствия. Слабые люди заслуживают жалости, так всегда говорила его мать, Каролина…
Павел решительно встал. Он должен увидеть Меркулову.
Дверь распахнулась, едва не налетевшая на него Валерия резко отшатнулась, замерла на пороге. Павел механически протянул руку, она таким же привычным жестом подала свою. И только когда ладони соприкоснулись в рукопожатии, сознание вдруг оценило всю неестественность ситуации. Валерия вздрогнула, глаза беспомощно заметались.
Когда она сидела в машине, поднималась по лестнице, шла по непреодолимо длинному коридору, думала, что должна сказать: «Прости». Она твердила про себя это слово, как заклинание, как какой-то зомбирующий звуковой код, помогающий не сбиться с пути…
Какая глупость! Можно извиняться за пролитый кофе, сломанный фен, разбитый бампер, но только не за такое! Для нее сейчас ни в одном человеческом языке не найдется слов.
— Н-наверное, кто-то из нас должен что-нибудь сказать, — наконец выдавила Валерия.
— Да, — согласился Павел, с удивлением вглядываясь в такое знакомое лицо.
Как он раньше не замечал, что она уже немолодая, уставшая женщина? Не видел беспомощный близорукий прищур, нервное подрагивание уголка губ, будто она все время готова засмеяться или разозлиться, неженскую вертикальную складку на лбу… Или раньше она такой не была? Великолепнейшая, неуязвимая, насмешливая Валерия…
— Заходи, — опомнился он. — Заходи, садись. Сейчас… Сейчас мы… поговорим. Чай будешь?
Валерия молча помотала головой. Не интересуясь ответом, он достал кружки, вместо чая плеснул коньяка.
— Валерия, — Павел глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. — Утром приходили из милиции. До этого я ничего не знал, честное слово.
Она вскинула голову, с невнятным облегчением вслушиваясь даже не в слова — в интонацию, смятенную, успокаивающую и совсем-совсем не враждебную.
— Я ничего не знал, — повторил Липатов. — И я никогда не стал бы тебе мстить…
Валерия бездумно смотрела на своего безнадежно чужого сына. Он все что-то говорил, говорил, великодушно давая ей возможность не слышать и не отвечать. Ни в чем не виноватый, относящийся к ней с деловой симпатией партнер по бизнесу… Все вдруг стало на свои места.
Валерия криво улыбнулась, вздохнула, собираясь что-то сказать, и прерывисто всхлипнула, пытаясь проглотить неожиданно возникший комок в горле. Плакать она не умела. Слезы, тяжелые, кажущиеся почему-то густыми, как бы нехотя накапливались в пересохших глазах, текли по щекам, не принося никакого облегчения, оставляя после себя тупую головную боль.
— Все будет хорошо, — убежденно сказал Липатов, неправдоподобно естественным жестом обнимая ее за окаменевшие плечи.
Валерия выпрямилась, вымученно кивнула.
— Спасибо.
— Подожди, — как же трудно сосредоточиться теперь, когда все ее жесты, все черты кажутся слишком знакомыми, своими собственными! — Наверное, надо сразу все решить… Валерия, мы взрослые люди… И у нас уже сложились определенные отношения, довольно неплохие… Это всегда очень важно в деле… В общем, я хочу сказать, что, если ты не против, я буду рад сотрудничать по-прежнему.
Валерия горько усмехнулась. Разве может теперь быть по-прежнему, когда они оба знают… Если бы она могла в это поверить! Поверить, что все пройдет и можно будет сделать вид, будто ничего и не было.
— Да, — кивнула она и повторила сказанную им фразу: — Все будет хорошо.
ГЛАВА 11
Дела семейные
Изабелла Яковлевна наряжала елку. Доставала из потрепанной коробки старые, оставшиеся еще от ее родителей шишки, домики и сосульки, бережно протирала от пыли специальной мягкой тряпочкой, поднимала ближе к люстре, любуясь игрой света на цветном стекле. Для каждой игрушки находилось свое место, откуда ее нельзя было перевесить, не нарушив целостности и гармонии созданного женщиной шедевра. Да, ее новогодние елки всегда были произведением искусства, дизайнерской работой, и на их украшение обычно уходил целый вечер.
Резкий звонок в дверь заставил подпрыгнуть, желтая стеклянная белочка выскользнула из рук. Торопливо бросаясь к двери, Изабелла Яковлевна все-таки успела заметить, что игрушка упала на ворох разноцветной мишуры и не разбилась.
Когда дочь, бледная, с потерянным взглядом, ввалилась в прихожую, мать на мгновение ощутила торжество. Наконец-то! Все-таки, когда плохо стало, прибежала к ней! Но тут же эгоистичная радость сменилась тревогой. Валерии действительно было плохо, это стало понятно с первого взгляда.
— Что случилось? — Изабелла Яковлевна всем телом подалась навстречу дочери, пытливо впилась в нее взглядом. — Опять взлом?
— Нет, мам. Все нормально.
— Нормально? Я же вижу!
— Что ты видишь? — несмотря на наваливающуюся апатию, Валерия невольно усмехнулась. — Я устала. Была у следователя. Ты не представляешь, какая тягомотина.
Изабелла смягчилась. Конечно, она помнила, что дочь всегда смущал ее напор. Та терялась, замолкала, упрямо отнекивалась от расспросов. Это было странно, непонятно, обидно, но со временем она привыкла. Даже не привыкла, а просто поняла, что давить на Валерию бесполезно.
— Что тебе сказали? Кого-нибудь нашли? — небрежно поинтересовалась она.
— М-м… Мам, я хочу отдохнуть. Если б ты знала, как мне тошно. Можем мы поговорить о чем-нибудь хорошем?
Изабелла Яковлевна беспомощно вздохнула. Она всегда хотела воспитать дочь гармоничным, уверенным в себе человеком, способным спокойно и решительно разбираться с проблемами, не отвлекаясь на непродуктивные эмоции. Она приложила к этому столько усилий, и что в итоге? Как в далеком детстве, ее крошка приходит, чтобы похныкать и вырвать порцию утешений.
