Все это было странно и ново для Казана. Руки Пьера касались его головы так же, как и руки молодой женщины. Этот же человек принес ему и каши с салом и заставлял его есть, в то время как Иоанна сидела тут же на корточках и, подперев руками подбородок, смотрела на собаку и заговаривала с ней. А когда все было устроено и все перестали друг друга бояться, то Казан услышал вдруг странный плач, раздавшийся вдруг из мехового свертка, лежавшего на санях, и он с удивлением вздернул голову кверху.
Иоанна заметила это его движение и услышала, как он ответил на этот плач ребенка слабым подвыванием. Она быстро подошла к свертку, заворковала и заговорила с ним, а затем взяла его на руки, откинула назад рысью шкуру и поднесла к Казану. Он никогда еще не видел ребенка, и Иоанна протянула его к самому его носу, так что он мог отлично разглядеть это удивительное создание. Ребенок смело протянул к нему свое розовое личико, замахал кулачками, взвизгнул на него, а затем вдруг весь задрыгался от радости и удовольствия. От этих звуков Казан совсем размяк и потянулся к ногам молодой женщины.
– Смотри, ему понравился ребенок! – воскликнула она. – Давай, папа, дадим имя этой собаке! Какое бы придумать?
– Подождем до утра, – ответил отец. – Уже поздно, Иоанна. Иди в палатку и усни. Теперь у нас уже нет больше собак и мы должны путешествовать пешком. Поэтому необходимо завтра встать пораньше.
У самого входа в палатку Иоанна обернулась.
– Он прибежал вместе с волками, – сказала она. – Давай назовем его Бирюком!
И, держа на одной руке маленькую Иоанну, она протянула другую к Казану.
– Бирюк! Бирюк! – позвала она.
Казан повернул к ней глаза. Он знал, что она обращалась к нему, и сам сделал попытку подползти к ней.
Еще долгое время после того, как она вошла в палатку, старый Пьер Радисон сидел на краю саней, смотрел на огонь, и Казан лежал у его ног. Внезапно тишина была снова нарушена жалобным воем Серой волчицы, донесшимся из леса. Казан поднял голову и заскулил.
– Это она тебя зовет, приятель, – сказал Пьер, поняв, в чем дело.
Он закашлялся и прижал руку к груди, к тому месту, где у него внутри болело.
– Застудил легкое, – сказал он Казану. – Еще в молодости; как-то зимою; на озере Фонд. Думали, что вовремя доберемся домой на собаках, и вот…
В одиночестве и пустоте громадных северных пространств каждый человек ищет, с кем бы поговорить. Казан лежал, высоко поднявши голову и широко раскрыв глаза, и потому Пьер и стал с ним разговаривать.
– Нам придется доставить их домой, – говорил он, – и теперь это должны сделать только я да ты.
Он затеребил себе бороду и вдруг сжал кулаки. Его глубокий, мучительный кашель снова заставил его скрючиться.
– Домой! Пора! – застонал он, поглаживая себе грудь. – Еще восемьдесят миль прямо к северу, к Чорчиллю, – и я так молил бога, чтобы мы успели добраться туда на собаках раньше, чем лопнут мои легкие!
Он поднялся на ноги и неуверенной походкой немножко прошелся. На Казане уже имелся ошейник, и он привязал его на цепь к саням. После этого он подбросил в огонь еще три или четыре небольших полена и отправился к себе в палатку, где уже спали Иоанна и ее ребенок. Три или четыре раза за эту ночь до Казана доносились издали вопли Серой волчицы, звавшей его к себе, но что-то говорило ему, что он уже не должен был ей откликаться. Перед рассветом Серая волчица сама пришла к нему и стала невдалеке от лагеря, и на этот Казан ей ответил.
Его вой разбудил человека. Он вышел из палатки, посмотрел на небо, развел костер и стал приготовлять завтрак. Погладив Казана по голове, он бросил ему кусок мяса. Несколько позже вышла и Иоанна, оставив спавшего ребенка в палатке. Она подбежала к отцу и поцеловала его, а затем опустилась на колени перед Казаном и стала разговаривать с ним точно так же, как разговаривала и со своим ребенком. Он заметил это. Когда она поднялась, чтобы помочь отцу, то Казан последовал за ней, и, увидев, что он уже твердо стоял на ногах, она обрадовалась.
Это было затем довольно странное путешествие к северу. Пьер Радисон сбросил с саней все, кроме палатки, одеял, пищи и шкур, составлявших гнездо для маленькой Иоанны. Затем он сам впрягся в сани и потащил их за собою по снегу. При этом он беспрерывно кашлял.
– Я захватил этот кашель в начале зимы, – солгал он Иоанне, боясь, как бы она не увидела кровь на его губах и бороде. – Когда придем домой, то я целую неделю постараюсь не выходить на воздух.
Даже Казан со своей странной звериной способностью догадываться, которую человек, не умея объяснить ее, называет обыкновенно инстинктом, и тот понимал, что он говорил ложь. А может быть, это и потому, что Казан и раньше слышал, как люди кашляли так же, как и Радисон, как слышали такой же точно кашель и целые поколения его предков, возивших сани, и потому научился понимать, чем обыкновенно кончался подобный кашель.
Несколько раз он был свидетелем смерти в палатках и в хижинах, в которые он никогда не входил, но чуял смерть издали и много раз уже обонял эту смерть в воздухе еще раньше, чем она случалась. Он так близко чуял ее, что, казалось, мог бы ее схватить в пространстве, точь-в-точь как предчувствовал еще заранее бурю или пожар. И эта странная штука казалась ему близкой именно и теперь, когда он брел на своей цепи за санями. Она внушала ему беспокойство, и несколько раз, когда сани останавливались, он обнюхивал маленькое живое существо, завернутое в шкуры. Всякий раз, как он делал это, Иоанна была уже тут как тут и даже два раза провела рукой по его изгрызенной острой морде.
Самой главной вещью за весь этот день, которую он силился понять, да так и не понял, было то, почему именно это маленькое создание, лежавшее на санях, было так дорого для молодой женщины, которая в то же время ласкала и его самого и заговаривала с ним. Он понял, что Иоанна была очень довольна, что у нее было это существо, и что ее голос был с ним нежнее и трогательнее всякий раз, как он, Казан, обращал особое внимание на это маленькое, теплое, живое существо, завернутое в медвежью шкуру.
Долгое время спустя они остановились на отдых. Пьер Радисон сел у огня. В этот вечер он уже не курил. Он уставился прямо на огонь. А затем, в самом конце, когда он уже отправлялся вместе с дочерью и с ребеном в палатку, он по дороге нагнулся над Казаном и осмотрел у него раны.
– Завтра я уже запрягу тебя, приятель, – сказал он. – Завтра, еще до вечера, мы должны добраться до реки. А если это нам не удастся…
Он не докончил фразы. Он откинулся назад в таком сильном припадке кашля, что от него даже заколебались позади него полы палатки. Казан лежал в крайнем напряжении, со странным беспокойством в глазах. Ему не понравилось, что Радисон вошел в палатку, так как в этот вечер для него настойчивее, чем раньше, висела в воздухе та давящая тайна, частью которой казался ему Пьер.
