Давясь табачным дымом, он сам себя убеждал:
— А что, старик, там тебя, конечно, будут регулярно иметь, но, по крайней мере, в открытую и по взаимному соглашению. Опять же и платят не в пример больше, хотя романтики меньше.
О романтике он вспомнил не случайно, имелся такой грех у него за душой по молодости, когда он только пришел в органы. Сказывалось обостренное чувство справедливости, детский восторг от бессмертного сериала «Следствие ведут знатоки», а может, и нечто другое. Теперь без разницы — романтика была, да вся вышла.
Вот так он совершенно неожиданно для самого себя в одночасье стал свободным человеком, со всеми вытекающими отсюда проблемами. Главная — куда девать образовавшееся время? Месяц-другой назад он бы использовал его для налаживания личной жизни. Теперь же — так совпало — и налаживать было нечего. Вспыхнувший было интерес к женщине, с которой он познакомился в дружеской компании (у него было подозрение, что их встреча произошла не случайно, а в соответствии с планом, заранее разработанным женой его приятеля), как-то сам собой пропал. Наверное, думал он, ничего путного из этого так или иначе не получилось бы, если он уже три недели ничего о ней не знал и не стремился узнать. Как раз столько времени прошло с тех пор, как она звонила ему в последний раз, а он сослался на занятость и пообещал ей перезвонить, да так и не собрался, в глубине души сознавая — незачем. Она тоже больше не подавала о себе вестей, ибо была женщиной умной, воспитанной в старых традициях и обремененной такой разорительной роскошью, как чувство собственного достоинства. Всем известно, старых холостяков, подобных Ремезову, нужно энергично брать в оборот, а она желала, чтобы брали ее.
Вспомнив про нее, Ремезов поморщился и подсыпал соли на свежие раны:
— Вот и сиди теперь, старый барбос, и хлопай ушами. Тебе осталось последнее удовольствие — выкусывать собственных блох.
«Выкусывание блох» грозило затянуться, и он с тайной тоской посматривал на телефон. Ну хоть бы какая-нибудь сволочь позвонила, вспомнила про друга Валерку, а еще лучше притащилась с бутылкой водки. Ладно, можно и без бутылки, он бы сам сгонял в гастроном. Желание «принять на грудь» постепенно все отчетливее выкристаллизовывалось из сомнений, разочарований и неприятностей незадавшегося дня, но не пить же в одиночестве? Во-первых, он не алкоголик, а во-вторых, не бирюк. Кроме того, для чего еще существуют приятели, если разок в месяц совместно под неспешные разговоры и легкий матерок не раздавить бутылку?
Слава Богу, что-то там все-таки произошло, в сферах, ответственных за высшую справедливость, ибо телефон слабо и робко звякнул. Звякнул и замолчал, у Ремезова засосало под ложечкой: неужели просто ошиблись и положили трубку? Но тут телефон раззвонился как оглашенный, на радость хозяину.
Звонил его старый однокашник Витька Барсуков, в последнее время довольно успешно подвязавшийся на ниве журналистики, что, кстати, во многом предопределило продолжение их школьной дружбы. Они встречались практически еженедельно, когда Витька заявлялся за очередной сводкой происшествий. Несколько раз Ремезов брал Барсукова на плановые операции, после чего тот строчил удивительно бойкие репортажики. Кто бы мог подозревать в нем подобные таланты, ведь в школе он ни разу даже заметки в стенгазету не сочинил!
— Привет, — громыхнул басом Витька, — мне сказали, что ты загулял.
— Есть такое дело, — кратко подтвердил Ремезов. Распространяться по телефону ему не хотелось. Ладно бы еще за бутылкой…
— Слушай, — подозрительно бодреньким тоном начал Барсуков, — что, если я сегодня приеду к тебе в гости? Только не один, а с дамой.
— С какой еще дамой? — заподозрил недоброе Ремезов. Дама в сегодняшние его планы не входила.
— Да есть такая Светлана Коноплева из нашей редакции…
Коноплева, Коноплева, знакомая фамилия, хотя «Курьер» он не читал. Ага, вспомнил, это в связи с ней полтора месяца назад, аккурат в канун Дня милиции, отдел стоял на ушах и кипел благородным возмущением, а начальство срочно сочиняло цветистый панегирик в собственный адрес.
— Это не та, что обозвала нашу контору статистическим бюро? — уточнил он.
— Она, — упавшим голосом подтвердил Барсуков и пожаловался: — Я тогда в отпуске был, а она воспользовалась моментом и наворочала дел, до сих пор расплеваться не можем. Но вообще она девка неплохая и толковая, только чересчур горячая. Но этот недостаток, сам знаешь, с возрастом искореняется подчистую.
— Это уж точно, — согласился Ремезов: Барсуков клал, что называется, в масть. — А что ей нужно? Если интервью, то, звыняйте, ни за какие коврижки.
— Да нет, у нее несчастье — племянница пропала.
— Это тоже не по моей части, пусть топает в отделение и пишет заявление. В общем, все там объяснят. — Ремезов прекрасно знал, как обстояли дела с пропавшими — практически никак.
— Будь человеком, Ремезов, девка отличная, хоть поговорить с ней, посоветовать ты что-нибудь можешь? — слезно взмолился Витька.
Ну вот, сразу бы говорил, что это по его кобелиной части, подумал Ремезов. Любвеобильность старого приятеля была широко известна, в том числе и его собственной жене, которая смотрела на такие «полеты» с философской невозмутимостью. И Витька после каждого «виража», по его же выражению, неизменно возвращался на «базу».
— Личный интерес, что ли? — осведомился Ремезов.
Ответом послужил характерный смешок, понятный каждому бывалому мужику.
— Ну ладно, — милостиво согласился Ремезов, — тащи свою возмутительницу спокойствия. Только учти: с тебя бутылка.
— О чем говоришь! — заржал Витька.
И ржание перешло в короткие гудки.
* * *
Они пришли после шести вечера. Девка оказалась на редкость складной: длинноногая, в черных джинсах в обтяжку и простеньком свитерочке. Лицо не то чтобы красивое, но и без особых изъянов, а буде такие имелись, то, наверное, с лихвой компенсировались бы живостью выражения и какой-то особенной бесовщинкой в глазах, которую не могла замаскировать даже общая ярко выраженная подавленность. Здороваясь, она при всей своей субтильности по-мужски крепко дернула его руку и отчаянно тряхнула стрижеными белокуро-пепельными волосами.
«Однако! — не без зависти подумал Ремезов. — Неужели Витек и ее уже успел обработать?» Легкую добычу она мало напоминала.
— Коноплева, — представилась она официально и без тени смущения стала его рассматривать.
Честно говоря, это ему не понравилось, уж слишком беспардонно. Закончив осмотр и, судя по выражению ее лица, не слишком им удовлетворившись, она с не меньшей откровенностью принялась разглядывать его холостяцкое жилище. Слава Богу, если его физиономия и не отличалась свежестью чайной розы в росе, то в квартире, по крайней мере, был порядок.
— Я думаю, можно и проще, — встрял Барсуков, — можно просто Светлана, ведь правда?
— Можно, — согласилась она без особенного энтузиазма, — если это имеет какое-нибудь значение.
Не очень-то она приветлива, впрочем, пока все соответствовало образу «сопливой нахалки», как ее за глаза называли в отделе. Наверное, если бы прежде ему пришло в голову ее представить, он нарисовал бы ее в мыслях именно такой.
— Прошу вас, — Ремезов пригласил Светлану и Барсукова в комнату.
Они устроились в креслах возле журнального столика. Атмосфера оставалась натянутой.
— Я вас слушаю, — предложил он ей наконец рассказать свою историю, и прозвучало это приблизительно так же, как «На что жалуетесь?» в устах врача.
— Можно я закурю? — спросила она и, не дожидаясь приглашения, достала пачку «Мальборо». Небрежно бросила на стол, предварительно вынув одну сигарету.
Барсуков посмотрел на Ремезова с тревогой, он хорошо знал, что хозяин не любит, когда курят в его квартире. Ремезов, в свою очередь, вздохнул и, с горестью вспоминая, как утром он сам курил в форточку, пошел на кухню за пепельницей.
Светлана курила, нервно затягиваясь, стряхивая пепел мимо пепельницы, и рассказывала. Рассказывала четко, по-деловому, без пауз и всхлипов. История получалась очень нерадостная, если не сказать больше. О девочке ничего не было известно уже около суток, родственники, знакомые и подруги ничего о ней не знали. Утром гостья, а по совместительству тетка пропавшей девочки вместе с ее отцом побывали у инспектора Селезнева и оставили у него заявление и фотографию пропавшей.
«Можно себе представить, чего несчастный Селезнев натерпелся, когда попытался отделаться от заявителей привычным способом», — подумал Ремезов. Заявления о пропавших обычно в первый день старались не регистрировать, справедливо полагая, что исчезнувший может вернуться и без помощи милиции. Впрочем, со взрослыми так частенько и случалось, хотя статистика подобных случаев была весьма неутешительной. Известное дело, если труп найдут в другом городе, районе, а тем паче области, то скорее всего так и похоронят неопознанным. Как говорится, издержки несогласованности и недостаточной слаженности в работе. Но сие, понятное дело, не для прессы и в особенности не для столь ярких ее представительниц, успевших прибавить головной боли любимому начальству. Впрочем, за это ей отдельное спасибо.
