– А если я куплю у мясника бифштекс, вы его поджарите?
Миссис Каин неожиданно ответила согласием и, к еще большему удивлению Флоры, добавила, что может предложить той «чего мы сами едим».
«Чего мы сами едим» оказалось яблочным пирогом и вареными овощами, так что Флора утолила первый голод и отправилась в мясную лавку. Мясник поначалу решил, что она сошла с ума, но Флора после долгих объяснений получила-таки свой бифштекс, и скоро он уже лежал перед нею, сочный и золотистый, на столе в «Висельнике».
Даже мрачное присутствие хозяйки не могло испортить Флоре аппетит. Во взгляде миссис Каин сквозило даже не отчаяние, а скорее обреченное покорство судьбе, которое лондонцы выражают фразой: «Ну, не стоит ныть», хотя Флора и не надеялась услышать эти милые и привычные слова в Воплинге, где все считали, что ныть нужно постоянно.
– А теперь я пойду готовить обед другому моему джентльмену, – сказала миссис Каин, убедившись, что у Флоры есть соль, перец, хлеб, вилка и все остальное, что может понадобиться.
– У вас есть другой джентльмен? – спросила Флора.
– Да. Остановился здесь. Книжки пишет, – ответствовала Мэри Каин.
– Разумеется, – пробормотала Флора. – А как его зовут?
(Она подумала, что может знать этого писателя.)
– Мистер Клоп, – был неожиданный ответ.
Флора просто не поверила своим ушам, но она как раз принялась за бифштекс, так что не стала пускаться в утомительный разговор, а решила про себя, что мистер Клоп наверняка гений. Просто талантливый автор струсил бы и официально сменил фамилию.
У Флоры упало сердце. Мало ей «Кручины», так нет – в миле оттуда живет гений по фамилии Клоп, который наверняка в нее влюбится! По опыту она знала, что гении-интеллектуалы редко влюбляются в женщин своего склада, которые носят чудны2е платья и прически. Почему-то им по душе нормальные, хорошо одетые девушки вроде нее, которым назойливость упомянутых гениев-интеллектуалов неприятна и утомительна.
– И какие же книги он пишет? – спросила она.
– Да про одного молодчика, который тоже писал книги, а его сестры выдавали их за свои, и потом все они умерли от чахотки, бедные нюнечки.
«А! Жизнь Брануэлла Бронте, – подумала Флора. – Надо было сразу догадаться. Мужчин-интеллектуалов последнее время возмущает мысль, что «Грозовой перевал» написала женщина. Кто-нибудь из них рано или поздно должен был сочинить опровержение. Теперь мне главное с ним не встретиться».
И она принялась доедать яблочный пирог, немного давясь от спешки, чтобы уйти, пока мистер Клоп не вошел и не влюбился в нее.
– Не торопитесь, он никогда не приходит раньше половины третьего, – успокоила миссис Каин, с пугающей легкостью читая ее мысли. – Он бродит по холмам в любую погоду, а потом приносит сюда грязь на башмаках. Вам все понравилось? Шиллинг и шесть пенсов, пожалуйста.
На обратном пути Флора чувствовала себя гораздо бодрее. Она решила, что сегодня будет разбирать свои книги.
На скотном дворе, судя по звукам, шла своим чередом какая-то жизнь. В одном хлеву брякали подойники, из другого доносился хриплый рев. («Неужели бедного быка никогда не выпускают на луг?» – подумала Флора и мысленно включила его в список тех, о ком ей предстоит позаботиться.) Из курятника доносились звуки борьбы, однако никого видно не было.
В четыре она спустилась поинтересоваться насчет чая и даже не заглянула в маленькую гостиную проверить, накрыто ли там для нее, а отправилась прямиком на кухню.
Разумеется, никакой подготовки к чаепитию там не обнаружилось: огонь в камине едва тлел, на столе после обеда валялись крошки и морковные огрызки.
Однако Флора не пала духом. Она подбросила дров, налила чайник и поставила его на огонь, протерла стол кухонным полотенцем Адама (которое держала каминными щипцами) и расставила чашки с блюдцами вокруг помятого оловянного чайника для заварки. Хлеб и масло ей найти удалось, но джема, разумеется, не было, как и других подобных излишеств.
Чайник на огне как раз закипел, и Флора бросилась его снимать, когда свет из открытой двери заслонила высокая темная фигура. Рувим стоял на пороге и наблюдал за хлопочущей Флорой со смесью недоумения и гнева.
Та решила первой нанести удар.
– Здравствуй, – сказала она. – Ты, наверное, Рувим. А я – Флора Пост, твоя кузина. Очень приятно. Я так рада, что хоть кто-то заглянул на чай. Садись. Тебе с молоком? Без сахара, конечно?.. Или все-таки с сахаром? Я пью сладкий, а почти все мои друзья – несладкий.
***Крупная фигура Рувима, угрожающе застывшая на фоне блеклого света из низких окон, не шелохнулась. Мысли неслись по серым бороздам его лица, словно ручей в половодье. Женщина… Проклятие! Проклятие! Приехала отнять у него землю, чьи соки, как брага, бродят в его крови. Девка. Молодая, светленькая, наглая. На миг во взгляде зажглась животная чувственность. Сломать ее. Сломать, придавить. Удержать землю: чугунные борозды промерзшей земли под оплодотворяющим дождем, медленное набухание семени, запах и мычание коров, грозный топот быка в пору брачной охоты… Все это его, его…
– Хлеба с маслом хочешь? – спросила Флора, протягивая чашку. – И не смотри на свои ботинки. Адам потом выметет грязь. Давай, заходи же.
Побежденный Рувим вошел.
Он стоял, глядя на Флору через стол и ожесточенно дуя на чай. Флора не обижалась. Это было даже занятно: все равно как пить чай в обществе носорога. К тому же ей было его жаль. Из всех Скоткраддеров он выглядел самым несчастным. Почти у всех остальных есть хоть что-нибудь. У Амоса – религия. У кузины Юдифь – ее любовь к Сифу. Адам тетешкает бессловесную скотину, Сиф кохопутит, Эльфина танцует в тумане на холмах. А вот у Рувима нет даже и такого.
– Не слишком горячо? – спросила она, с улыбкой протягивая ему молочник.
Белая струя медленной дугой излилась в ало-коричневую глубину чашки. Рувим продолжал дуть на нее и смотреть на Флору. Той хотелось его успокоить (да бывает ли он спокоен хоть когда-нибудь?), поэтому она принялась за свой чай, жалея, что нет бутерброда с огурцом.
Молчание длилось целых семь минут (Флора проверяла, украдкой поглядывая на часы), и наконец по лицу Рувима одна за другой прошли медленные судороги, а из глотки вырвалась череда подготовительных звуков, означающих, что он скоро заговорит. Флора замерла, словно фотограф, снимающий семейный портрет четырнадцати львов.
Ее выдержка оказалась вознаграждена. Еще через минуту Рувим изрек следующее:
– Я седни взгридлил две сотни борозд от холма до пяти часов.
Флора не знала, как ответить. Это жалоба? Тогда уместно сказать: «Ах какой ужас! Ты, наверное, устал?» А если похвальба, то тут нужно другое: «Молодчага!» или даже «Ну ты даешь!» Она выбрала самый безопасный вариант – непринужденно-заинтересованное: «Да неужели?» И тут же поняла, что ошиблась.
Рувим вскинул брови и выпятил нижнюю челюсть. О ужас! Он решил, что Флора усомнилась в его словах.
– Да. Две сотни. Две сотни от Полевичного залома до Крапивной закраины. Один, никто мне не собил. Ты бы так смогла?
– Нет, конечно, – от всей души отвечала Флора и, повинуясь голосу ангела-хранителя, шепчущего ей на ушко, добавила: – Но я бы и не взялась.
Эта невинная фраза произвела на Рувима удивительное действие. Он грохнул чашку на стол и подался вперед, глядя Флоре прямо в глаза.
– Не взялась бы? Уж конечно, заплатила бы работнику, чтоб тот гридлил за тебя, отдала бы денежки чужому.
Наконец-то стало ясно, откуда ветер дует. Рувим уверен, будто Флора покушается на ферму!
– Нет, – быстро ответила она. – Мне вообще все равно, взгридлен Полевичный залом или нет. И я не хочу иметь ничего общего с Крапивной закраиной. Я бы… – тут она улыбнулась Рувиму, – оставила все это тебе.
Увы, вновь ее слова лишь подлили масла в огонь.
– Оставила бы! – Рувим грохнул кулаком по столу. – Мне! Мне, который тетешкал ферму на груди, как больную нюнечку, который знает каждую пядь земли, каждый кустик живохлебки… Да уж, хорошенькое дело!
– Думаю, нам стоит объясниться начистоту, – перебила Флора. – Так будет гораздо проще. Мне не нужна ферма. Совсем не нужна. И даже… – она чуть было не сказала, что не может вообразить человека, которому это ферма нужна, но побоялась задеть чувства Рувима, – такая мысль мне и в голову не приходила. Я ничего не понимаю в сельском хозяйстве и понимать не хочу. На мой взгляд, им должны заниматься люди, которые в нем разбираются, например, ты. Только представь, сколько глупостей бы я понаделала, если бы взялась за уборку живохлебки и за все остальное. Никто в мире не гридлил бы хуже меня, уж в это-то ты поверишь?
Вторая серия судорог, чуть более сложных, чем в первый раз, прошла по лицу Рувима. Он уже почти открыл рот, но так и не заговорил – только резко поставил чашку, в упор взглянул на Флору и, тяжело ступая, вышел из кухни.
Встреча, начавшаяся так хорошо, закончилась неудачно, однако Флора не унывала. Очевидно, кузен хотел ей поверить, даже если не поверил сразу, а значит, половина битвы выиграна. Он почти поверил уже тогда, когда она удачно заметила, что не взялась бы гридлить. Помешала лишь его всегдашняя подозрительность. В следующий раз она повторит, что не претендует на «Кручину», и Рувим оставит последние сомнения.
