За чтением я не заметил, как наступил вечер. О его начале возвестил хлопок входной двери и последовавшее за ним появление моего друга Мелифаро. Он выглядел настолько взбудораженным, что я даже не стал комментировать его новый наряд, хотя сочетание зеленого, оранжевого и розового цвета, безусловно, заслуживает долгого, вдумчивого обсуждения, плавно переходящего в смертельную вражду. Однако, увидев его лицо, я сразу спросил:
— В Доме у Моста что-то случилось?
— Как раз там, вроде, ничего особенного, — буркнул Мелифаро.
Он рухнул в кресло и налил себе камры, полдюжины кувшинов которой я каждый вечер предусмотрительно заказывал в «Обжоре Бунбе», чтобы не дать окопавшемуся на моей кухне Королевскому повару ни единого шанса нас всех отравить.
Некоторое время Мелифаро загадочно молчал. Тянул паузу, драматург хренов. Наконец, спросил:
— Ты Кофу сегодня днем видел?
Я кивнул. И уточнил:
— Вскоре после полудня.
— Наряд его оценил?
— Наряд как наряд, — хладнокровно откликнулся я. — Вроде, все наемные няньки в подобных ходят. Нет?
— Вот и пусть бы себе дальше ходили, — проворчал Мелифаро. — А нормальным людям погремушками обвешиваться — это ни в какие ворота.
— Ну так никто, вроде, и не обвешивается, — рассеянно отозвался я.
Несколько часов, проведенных за чтением мемуаров Гохиэммы Фиаульфмаха Дрёя, давали о себе знать. Сейчас я мог наизусть перечислить все тридцать восемь незнакомых мне прежде сортов Укумбийского бомборокки (из них в Ехо, как правило, попадает только довольно низкосортное пряное, да и то крайне редко, поскольку укумбийские пираты никогда не унижают себя честной торговлей). Мог относительно грамотно обсудить отличительные особенности парусной оснастки укумбийской шикки, воспроизвести близко к тексту добрую дюжину специфических пиратских проклятий, назвать по именам все ветры Укумбийского моря и довольно много рассказать о характере каждого. А все остальные темы казались мне незаслуживающей внимания ерундой. Давно я так не втягивался в чтение.
Но Мелифаро твердо решил вернуть меня к реальности.
— Я тоже сперва думал, Кофа просто нянькой оделся. С него станется, он же по дюжине раз на дню внешность меняет. Но Джуффин говорит, он в таком виде из замка Рулх вернулся. Там уже добрая половина придворных одета подобным образом. Король зачем-то решил возродить моду конца эпохи правления Клакков, когда все ходили, увешавшись погремушками. Всегда знал, что у Его Величества очень своеобразное чувство юмора, но не подозревал, что до такой степени.
Я начал понимать, что произошло. Сэр Джуффин Халли, Почтеннейший Начальник Малого Тайного Сыскного Войска, мудрый государственный деятель, самый могущественный колдун нашего времени, гроза мятежных Магистров, видный политик, незаурядный мыслитель и, теоретически, чертовски занятой человек, не погнушался вероломно слямзить мою идею дурацкого розыгрыша. И, кстати, правильно сделал. Мне бы Мелифаро вряд ли поверил, а шеф, похоже, был чрезвычайно убедителен.
Но вслух я сказал:
— Ну и пусть себе во дворце одеваются, как хотят. Нам-то какое дело?
— По моим наблюдениям, для того, чтобы дворцовая мода стала столичной, требуется всего несколько дней, — вздохнул Мелифаро. — Еще около полугода понадобится, чтобы она расползлась по всему Соединенному Королевству. Ну, то есть, в Гажине новую моду подхватят в тот же день и станут потом утверждать, будто это мы им подражаем, а в графстве Шимара, скорее всего, опомнятся не раньше, чем лет через сорок, но в среднем — вот такая скорость. Мы, к сожалению, не в графстве Шимара, а это означает, что лоохи с погремушками появятся в лавках буквально на днях.
— Ну и прекрасно, — откликнулся я. — На моей Мантии Смерти погремушки будут смотреться просто потрясающе.
— Да уж, — невольно ухмыльнулся Мелифаро. Но тут же снова приуныл.
— Если мода не нравится, ей не обязательно следовать, — примирительно сказал я. — За это, насколько мне известно, не бьют плеткой на площади Побед Гурига Седьмого.
— С моей точки зрения, человек в одежде, вышедшей из моды, выглядит, как полный придурок, — сухо сказал Мелифаро. — Впрочем, человек, увешанный погремушками, выглядит ничуть не лучше. И как в такой ситуации сохранить достоинство? Мне совсем не нравится выбирать, к какой разновидности придурков примкнуть.
— Брось монетку, — посоветовал я.
Я бы, скорее всего, милосердно проболтался, поскольку сознательно мучить людей — не мое призвание. Но тут сверху спустились Хейлах и Хелви, а в дверь постучала их сестра Кенлех, которую я не так давно собственными руками выдал замуж за Мелифаро; впрочем, она, как ни странно, была совершенно этим довольна. Заполучив столь заинтересованную и благодарную аудиторию, Мелифаро снова завел трагическую песнь о входящих в моду погремушках, не жалея цветистых, как его гардероб, подробностей. Девочки внимательно слушали, кивали и ахали с деланым сочувствием, но выглядели скорее заинтересованными, чем шокированными. Зная их, я не сомневался, что нынче же вечером на лоохи Хейлах появится первая, очень скромная погремушечка, Хелви, как всегда, посмеется над сестрой, но завтра же нашьет себе, как минимум, дюжину. А бедняжка Кенлех еще немного потерпит из солидарности с мужем. Возможно, целых два дня. Все-таки они — очень дружная пара.
Так они общими усилиями, чего доброго, действительно введут в моду эти грешные погремушки, — подумал я. — И вот тогда шеф придет в ужас, покается и навеки заречется тырить мои идеи. Или нет?
Словом, вечер начался просто отлично. И продолжился соответственно. Как всегда.
Я уже говорил, что в те дни коллеги старались по мере возможности не оставлять меня в одиночестве. Они ходили в Мохнатый Дом, как на работу, и, я уверен, охотно являлись бы сюда вместо нее, с утра пораньше, если бы нашим начальником был не сэр Джуффин Халли, а какой-нибудь другой, более мягкосердечный человек.
Сказать, что я был бесконечно благодарен друзьям за эти вечеринки, — пустой звук, жалкий лепет, бессмысленное бормотание в сравнении с тем чувством, которое я испытывал. Однако в этот вечер я то и дело ловил себя на том, что с нетерпением жду, когда они наконец отправятся по домам, а я смогу спуститься в подвал, где обитает Гюлли Ультеой. Вчера призрак обещал рассказать мне, почему в Мире нет художественной литературы, и я погибал от любопытства, предвкушая встречу.
Теперь, задним числом, я понимаю, что это был переломный момент. Тягостное существование, которое я влачил без Теххи, внезапно закончилось. Жизнь снова стала интересной, и это оказалось важнее привязанностей, потерь и прорех, которые они оставляют в ткани бытия. «Мне интересно» — именно так выглядит моя персональная формула счастья, точнее, формула необходимой мне дыхательной смеси; весьма вероятно, что именно поэтому я до сих пор жив и, если верить моим ощущениям, вполне бессмертен. Или почти.
А тогда я, конечно, обо всем этом не думал, а просто ждал наступления ночи, еще не осознавая, но уже ощущая себя счастливым. То есть, бескомпромиссно живым.
Наконец-то.
Меж тем, все шло своим чередом. Хелви и Хейлах понемногу начали зевать и наконец, распрощавшись со всеми, отправились к себе; Мелифаро и Кенлех ушли домой, так что со мной остался только Нумминорих Кута. И, конечно, Шурф Лонли-Локли — как всегда, в подвале, среди старых книг. Именно сегодня это было чертовски некстати, и я понятия не имел, как его оттуда выкурить. Зато избавиться от Нумминориха было легче легкого. Он, собственно, и сам уже давно хотел ехать домой, но только после отправления важнейшего ритуала — прогулки с Друппи по ночному городу. Мой пес весь день ждал этого выхода втроем. Меня он просто бескорыстно любил, как положено хорошей собаке, а Нумминориха, похоже, считал своим лучшим другом и идеальным товарищем для игр. Для того, чтобы составить с ними совсем уж гармоничное трио, мне явно недоставало природной жизнерадостности, однако и так получалось неплохо: я неторопливо шагал по улице в сопровождении двух небольших, но разрушительных условно разумных смерчей, которые носились вокруг меня, сметая на своем пути если не все, то очень многое, включая немногочисленных прохожих. Сбитые с ног бедняги даже рассердиться толком не могли — такова была сила обаяния этих двух обалдуев.
Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась от прочих, но, конечно, показалась мне самой долгой из всех. Библиотечные тайны тянули меня домой, как магнитом. Впрочем, прогулка все-таки закончилась — когда я уже практически потерял надежду.
Оказавшись дома, Друппи тут же завалился спать, даже не добравшись до своей миски — немудрено, после таких-то скачек. А я вернулся в гостиную и принялся думать, что мне делать с засевшим в моем подвале Шурфом Лонли-Локли. Я не раз говорил, что с радостью умер бы ради него, и был при этом вполне искренен, но, конечно, совершенно не предполагал, что в один прекрасный день придется подтвердить слова делом. И уж точно не был готов к мучительной смерти от любопытства.
