Я слушал, отчаянно завидуя древнему колдуну Хебульриху и членам его почтенного клуба, и одновременно содрогался от ужаса при мысли о таких развлечениях. «Пока они не исчезли» — ишь ты! А если вдруг прекрасное видение окончательно исчезнет именно в тот момент, когда я буду его осматривать? Такого исхода я боялся больше всего на свете. Исчезнуть вместе с реальностью, частью которой в данный момент являешься, — это казалось мне чем-то вроде смерти, возведенной в какую-то невиданную степень. Гораздо более окончательной и непоправимой, чем обычная гибель.
— Не знаю, каким способом члены Клуба Странствий сообщали друг другу маршруты своих удивительных путешествий, — говорил, тем временем, Гюлли Ультеой. — Возможно, у них существовало какое-то подобие лоцманских карт, а возможно, они просто обладали умением пересекать границы реальностей, ступая по незримым следам своих предшественников. Так или иначе, но возможность показывать друг другу дорогу у них, безусловно, была. Поэтому сразу же после заседания Клуба Хебульрих Укумбийский отправился поглазеть на заинтересовавший его пустынный Мир. Дошедший до нас фрагмент его отчета гласит: «То был самый печальный день моей жизни, проведенный в месте столь прискорбном, что в сравнении с ним даже похороны трех тысяч сирот, умерших от дурного обращения, могут показаться радостным событием. И, если во Вселенной существует хоть какое-то подобие справедливости, судьбе следует предоставить мне возможность прожить этот день еще раз»..
— Хитрый какой, — невольно улыбнулся я.
— О да. Хитроумие Хебульриха Укумбийского прославлено в легендах, — серьезно согласился призрак. — Но я, по правде сказать, сомневаюсь, что ему удалось добиться своего и прожить тот неудавшийся день заново, ибо представление о справедливости существует лишь в фантазиях образованных людей, природе же она совершенно не свойственна.
Я в очередной раз пожалел, что так и не позаимствовал у сэра Шурфа привычку всюду таскать за собой тетрадь. Или хотя бы самопишущую табличку. За Гюлли Ультеоем записывать и записывать.
— А сведения о том, что именно так опечалило Хебульриха Укумбийского, сохранились? — спросил я. — Или на этом месте я должен дать волю своему воображению?
— Без помощи воображения вам определенно не обойтись, ибо дошедшая до нас информация скудна и противоречива. И, кстати, еще вопрос, достоверна ли. Нет никаких доказательств, что знаменитые «Записки Хебульриха Укумбийского о некоторых необычайных происшествиях» действительно написаны им самим. Так или иначе, но, согласно дошедшему до нас тексту, Хебульрих оказался среди бескрайней плоской равнины, кое-где засаженной чахлыми деревцами; несколько не то еще недостроенных, не то уже разрушенных зданий, маячивших на горизонте, органично дополняли унылый пейзаж. Время от времени на глаза путешественнику попадались люди разного возраста и пола, одетые и причесанные, как жители современного ему Кумона. Они обладали плотью, однако, цитируя Хебульриха, даже в зеркальном отражении призрака куда больше жизни, чем во всех обитателях той печальной равнины вместе взятых. Некоторые из встреченных им молчали, другие громко выкрикивали бессмысленные фразы, не имеющие ни начала, ни конца, третьи, похоже, беседовали с отсутствующими собеседниками и страдали от невозможности получить ответ. А некоторые произносили длинные и гладкие монологи; беда в том, что рано или поздно оратор умолкал буквально на полуслове, а потом начинал все сначала. Больше ничего там не происходило, хотя Хебульрих затаился и долго ждал хоть какого-то развития событий. Когда же он, потеряв терпение, вышел из укрытия и показался людям, они не обратили никакого внимания ни на его речи, ни на прикосновения, даже довольно грубые. Тогда Хебульрих Укумбийский призвал на помощь свое магическое искусство. Вотще. Он даже не сумел превратить ни одного из этих людей в зверя или птицу; о более сложных вещах и говорить нечего. После нескольких неудачных попыток Хебульрих сдался и вернулся домой, исполненный изумления и глубокой печали. Дома он первым делом превратил одного слугу в пестрое покрывало, а другого заставил говорить на невообразимом языке духов пустыни; убедившись, таким образом, что не утратил свои магические умения, Хебульрих несколько утешился и снял с бедняг чары.
Призрак помолчал, собираясь с мыслями, и наконец продолжил.
— Все это не возымело бы никаких последствий, если бы Не одно обстоятельство. Некоторые монологи обитателей вышеописанной печальной реальности показались Хебульриху смутно знакомыми. И даже вернувшись домой, он, как это часто бывает, пытался припомнить, где и при каких обстоятельствах их слышал. Ответ пришел сам собой, когда Хебульрих, увлекавшийся, помимо прочего, чтением, взял полистать один их своих любимых романов. Оказалось, что бессмысленные, но неподвластные чарам существа разговаривали фрагментами цитат из этой книги. И облик их, как теперь ясно понимал Хебульрих, вполне соответствовал описанию персонажей романа. Единственное разумное объяснение этих фактов не понравилось Хебульриху до такой степени, что он, по его собственному признанию, потратил немало времени и сил, убеждая себя, что такого быть не может. Однако его пытливый разум оказался сильнее желания закрыть глаза на неприятную правду. Хебульрих потратил не одну дюжину лет на проверку своей гипотезы, отыскал чуть ли не сотню недоосуществленных реальностей, в той или иной степени соответствовавших известным ему романам, и наконец сообщил о результатах исследований на очередном заседании Клуба Странствий. Сказать, что его слушатели были глубоко шокированы, — значит не сказать ничего. И первым их желанием было во что бы то ни стало опровергнуть выводы Хебульриха. Однако, будучи людьми знающими и искушенными, они предпочли не спорить впустую, а проверить его гипотезу самолично. На это ушло всего около года: поскольку коллеги Хебульриха путешествовали по его следам, им не пришлось тратить время на поиски Миров, в которых он успел побывать… Знаете, — неожиданно признался призрак, — мне очень жаль, что я не моту закурить. При жизни это занятие всегда меня успокаивало, а сейчас я очень взволнован и огорчен, словно бы только сегодня узнал все, о чем вам рассказываю, и еще не успел с этим примириться.
— Если хотите, я могу принести и уничтожить курительную трубку, — предложил я. — Возможно, тогда она окажется в вашем распоряжении, как книги?
— Мне это тоже пришло в голову, — улыбнулся Гюлли Ультеой. — Причем еще при жизни. Поэтому у меня есть несколько прекрасных трубок. А что толку, если невозможно разжиться табаком? В отличие от нас, книг и трубок, он просто сгорает, не оставляя следа, сколько заклинаний ни читай. А я-то в свое время так старался запастись призраком хорошего табака!
Я сочувственно развел руками. Чем тут поможешь. И осторожно напомнил:
— Вы так и не рассказали, что это была за гипотеза, которая так всех шокировала, что вам даже закурить хочется?
— Боюсь, тут вам все-таки придется призвать на помощь свое воображение, потому что последующие фрагменты записок Хебульриха Укумбийского утрачены задолго до появления нашей Незримой Библиотеки. Доподлинно известно лишь, что по его инициативе сперва в Куманском Халифате, а потом и в других государствах Уандука был принят закон, запрещающий записывать вымышленные истории и распространять эти записи. Сочинителям предлагали ограничиться устными пересказами. За ослушание писателю грозило пожизненное заключение среди собственных недовоплощенных фантазий; причем сам Хебульрих Укумбийский публично выразил согласие исполнить, при необходимости, скорбную обязанность палача и препроводить ослушников к месту наказания, поскольку больше заниматься этим было некому. Только очень могущественный колдун способен увести в иную реальность обычного человека, не предназначенного природой и судьбой для подобных путешествий. Не удивлюсь, если Хебульрих устроил для недовольных новыми порядками сочинителей несколько кратких познавательных экскурсий, поскольку доподлинно известно, что ни до, ни после принятия закона никто из них не протестовал против такого ущемления своих прав…
— Значит, «заключение среди собственных недовоплощенных фантазий», — задумчиво повторил я. — Ну и дела.
— Вы совершенно правы, эта формулировка в общих чертах проясняет чудовищную суть открытия Хебульриха Укумбийского. Он выяснил, что вымышленная реальность, запечатленная в письменных текстах, получает некоторое подобие физического воплощения, причем столь неполное и несовершенное, что такое существование мучительно как для нее самой, так и для ее отдельных фрагментов, которые, по предположению одного из современников Хебульриха, чувствуют себя подобно человеку, вынужденному на протяжении многих столетий видеть один и тот же сон и не иметь возможности ни проснуться, ни заснуть еще крепче, ни даже умереть, чтобы избавиться от бесконечно повторяющегося наваждения и самого себя.
