Второй пример. В 1928 году бывший слушатель ИКП и преподаватель философии в Академии коммунистического воспитания им. Н. Крупской М. Б. Митин представил на обсуждение кафедры новейшей философии ИКП трактат под необычным тогда названием: "Ленин и Сталин, как продолжатели философского учения Маркса и Энгельса". Руководитель кафедры А. Деборин, профессор Луппол и профессор Карев забраковали работу и даже высмеяли Митина, отважившегося называть Ленина и Сталина "философами": единственная работа Ленина по философии "Материализм и эмпириокритицизм" — не философский трактат, а популярные критические заметки, а Сталин вообще ничего не написал на философские темы. Другого мнения оказался секретарь ячейки философского отделения слушатель Юдин — он решительно восстал против своих профессоров и довел дело до ЦК.
Из ЦК последовал довольно загадочный ответ: — Сообщите Юдину и Митину, что тема весьма интересная, но не актуальная.
Но через три года она стала актуальной — начали появляться главы из этой работы на страницах "Правды", "Под знаменем марксизма" и "Большевика" за подписями Митина, Юдина и Ральцевича. Но мы несколько забегаем вперед.
Как бы там ни было, Сорокин был введен в состав бюро общеинститутской ячейки и должен был работать вместе с Юдиным. Я не знаю, догадывались ли в ЦК, что в своем критическом отношении к нынешнему официальному курсу партии Сорокин начинал переходить границы и связывался на этой почве со многими из правых в МК и ЦК. Я не сомневаюсь, однако, что Юдин свои обвинения против Сорокина повторил и в ЦК, и тем не менее Сорокин был рекомендован в состав партийного руководства института. Даже больше, нам стало известно, что в ЦК нотацию читали как раз Юдину и Орлову за "перегиб", а не Сорокину. Это сказывалось и в отношениях Юдина к Сорокину — если в Сорокине нельзя было заметить каких-либо внешних перемен, то Юдин стал весьма предупредительным и корректным. Он бегал за Сорокиным, угождал ему, советовался с ним, а слушатели, наблюдая эту невероятную метаморфозу у Юдина, говорили:
— Юдин пал жертвой второго закона диалектики Гегеля — количество "взорвалось" в качество и он влюбился в Сорокина!
Поскольку же Сорокин не отвечал особенной "взаимностью", мы, знающие и Сорокина и Юдина, предвидели новые "взрывы", но пока все шло нормально. Через какой-нибудь месяц мы вновь были поставлены перед загадкой — исчезло новое бюро ячейки, будто в воду кануло. Выясняется, что отсутствуют и некоторые из преподавателей. По институту пошли разные слухи и толки. Покровский не давал никаких справок, а жены отсутствующих сами справлялись у нас — не знаем ли мы, куда "командированы" их мужья. Слухи нарастали:
— К Бородину послали, в Китай, для работы в штабе Чжу Дэ…
— Коминтерн откомандировал на Запад…
— ОГПУ арестовал…
Паникеры нервничали: если так пойдут дела и дальше, то на воле останется только Дедодуб!
Наконец Покровский решил успокоить людей: члены бюро и некоторые преподаватели находятся в отпуске. Разгар учебного года, а целое бюро в отпуске — этому, конечно, никто не поверил. Я за Сорокина особенно не беспокоился, зная, что в такой компании он в ГПУ, по крайней мере, не попал. Я догадывался, что отъезд Сорокина был внезапным, иначе он бы мне сказал, в чем дело, но почему от него нет писем?
Я навестил Зинаиду Николаевну. Когда я ей сообщил об отсутствии Сорокина, она побледнела и недоуменно спросила:
— Вы думаете, что он арестован?
Я ей ответил, что хотя в Институте и были подобные слухи, но я им не верю, так как отсутствует не один Сорокин, а весь новый состав бюро. Зинаида Николаевна заметно успокоилась, но все же позвонила Резникову и передала ему новость. Резников, по-видимому, был в курсе дела и сообщил причину отсутствия Сорокина. Зинаида Николаевна только повторяла в ответ одно и то же слово: "бесподобно!". Разговор кончился, и я видел, что она совершенно успокоилась.
— Резников говорит, что наш друг находится вне Москвы и занят важным делом. Приедет и расскажет сам…
Я не стал допытываться, в чем дело, и уехал.
Через полтора месяца — это было в конце октября 1928 года — почти все члены бюро вернулись. Вернулся и Сорокин. Мне бросились в глаза резкие перемены в нем. Он стал задумчивым, похудел, на лице исчез природный румянец сибиряка, щеки впали и, казалось, что он даже немножко осунулся. Я не замедлил передать ему это свое впечатление.
— Натуги перед прыжком, — ответил он многозначительно и быстро перешел на тему об институтских делах.
Услышав от меня, что некоторые предполагали, что они арестованы, Сорокин расхохотался:
— Юдин и Митин арестованы?! Нет уж, лучше увольте ГПУ!
О своих делах Сорокин не говорил ни слова. Я не стал допытываться, будучи убежден, что он сам расскажет. Так и случилось.
Вечером он пригласил меня к себе, а от него мы вместе поехали к Зинаиде Николаевне. Она, видимо, уже ожидала гостей. Мы приехали первыми. Скоро прибыли один за другим Резников и "Генерал". Зинаида Николаевна подала чай, но "Генерал" потребовал водки, а ее не оказалось. Я вызвался пойти за водкой. Когда я вернулся, беседа была уже в разгаре. Из дальнейшего рассказа я понял, что Сорокин отсутствовал "по мобилизации" ЦК. Случилось это так. Вскоре после назначения нового бюро ЦК вызвал группу слушателей старших курсов (почти весь состав нового бюро) и некоторых преподавателей. С вызванными, с каждым лично, имел беседу заведующий отделом печати ЦК — И. Варейкис. Под строжайшим секретом он сообщил им причину их вызова: ЦК решил (на самом деле такого решения ЦК вынесено не было, а было указание Молотова, исходящее, несомненно, от Сталина) создать "теоретическую бригаду" для пересмотра и критического анализа всех статей, речей и книг, написанных Н. И. Бухариным до и после революции. В Секретариате ЦК была разработана и подробная тематика предстоящей работы. Каждый из участников "бригады" был обязан взять на себя одну из предложенных тем. Темы были самые различные. Некоторые работы, названные Сорокиным, помню, вышли потом в виде отдельных брошюр: "Философские основы правого оппортунизма", "Кулачество и правый уклон", "Правые реставраторы капитализма", "Классовая борьба и теория равновесия", "Социал-демократия и правый оппортунизм", "Коминтерн и правый уклон" и т. д.
Н. Бухарин был членом Политбюро, а о той борьбе, которая происходила внутри Политбюро между группами Бухарина и Сталина, в партии ничего не было известно. Как я уже упоминал, еще в сентябре 1928 года Сталин категорически отрицал наличие правых и даже "примиренцев" в Политбюро.
Оказывается, правые там были, но не будучи подготовленным теоретически (разоблачения) и организационно (репрессии) для немедленной расправы с ними, Сталин не давал этому факту огласки и исподволь готовился к предстоящей схватке.
Поскольку Бухарин считался официальным и главным теоретиком партии, надо было первый удар нанести с этой теоретической стороны.
ИКП в целом находился под сильнейшим влиянием "школы Бухарина", но были отдельные профессора и старшие слушатели, которые могли быть полезными ЦК в борьбе с Бухариным. Ни талантом, ни тем более научной подготовкой эти недоучившиеся "красные профессора" не отличались, но этот недостаток легко восполнялся их претенциозным "всезнайством", а главное — приказом ЦК.
— Требуется доказать, — заявил мне Варейкис, — рассказывал Сорокин, — одну простую аксиому: Бухарин — теоретически ничто, а политически — дрянь!
Видимо, этот же тезис он повторил и другим профессорам.
Через неделю все вызванные, в том числе и Сорокин, исчезли из ИКП для выполнения этого "специального задания ЦК.
Под страхом исключения из партии члены бюро были предупреждены, чтобы они не разглашали ни характера своей работы, ни места нахождения "бригады". Бригада была откомандирована в Ленинград и работала под непосредственным руководством С. Кирова и Б. Позерна. Из членов Политбюро о работе бригады знали, кроме Сталина и Кирова, только Молотов и Каганович. Через полтора месяца работа в основном была закончена и Сталину доложили результаты — до десяти больших статей на вышеназванные темы и полный список "сочинений Бухарина" с подробным предметным указателем: когда, где и что писал или говорил Бухарин по тому или иному вопросу. В связи с этим был разработан специальный "указатель" и к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина, чтобы легко было сравнивать марксо-ленинские высказывания с утверждениями Бухарина. Весь этот материал был предназначен пока что не для печати, а лично для Сталина. Члены бригады обязывались уже индивидуально продолжать свою работу для издания отдельных брошюр в будущем, но опять-таки соблюдая необходимые предосторожности.
Еще до своего отъезда Сорокин сообщил Резникову, а через него и Бухарину, какую ему Сталин готовит "бомбу" на очередном пленуме ЦК. Бухарин не придал особого значения этому факту, кажется, даже взял его под сомнение. Он не допускал, чтобы Сталин мог заниматься сведением с ним теоретических счетов, когда разногласия внутри ЦК идут по линии политики, а не теории.
