В отсутствие Яромира Войгнев сумел незаметно захватить власть, поставить всюду своих наместников, заполонить своими людьми княжеский двор. Он стал ходить по пятам за Этайн, пытаясь уговорить её предать мужа. Слишком поздно поняла княгиня коварные замыслы негодяя, слишком чиста и невинна, слишком благородна она была. Войгнев отрезал её от всех близких людей, не допуская верных слуг. Этайн день ото дня теряла силы, она плакала по своей дочери и супругу, по своему народу и отцу, по своей земле, по всему, что больше никогда не увидела. Она зачахла, словно нежный росток, лишённый солнца и дождя. Войгнев погубил свою любовь, и ему оставалось лишь рыдать над бездыханным телом. Этайн умерла от тоски, так и не дождавшись своего мужа.
До князя всё же дошли слухи о том, что творится в его дворе, и он со всей возможной и невозможной скоростью поспешил домой. Увы, было слишком поздно. Яромир нашёл лишь могилу, уже заросшую молодой травой.
Велик был гнев и безгранично горе князя. Но он очень торопился, и вернулся в Стародуб лишь с малой дружиной. Слишком скудны были его силы, и он не мог противостоять захватчику. Войгнев очерствел, свою скорбь он утопил в жажде власти и только одного желал теперь: уничтожить род Яромира, вырвать с корнем все воспоминания о нём и самому править землями.
Велика была ненависть между ним и князем. Оба винили друг друга в гибели Этайн.
Всё происходило слишком поздно в этой череде несчастий, и я не успел предотвратить беду. Когда мы с братьями Этайн прибыли в Стародуб, всё самое худшее уже произошло. Я нашёл твоего отца в своей опочивальне, истекающим кровью. Перед смертью он успел сказать, что его ранил Войгнев. Умирающий князь попросил меня лишь об одном. Защитить свою дочь.
Гнеда сидела, уставив невидящий взгляд перед собой.
— Моё настоящее имя, — осипшим голосом вымолвила она и остановилась, словно собираясь с силами, чтобы произнести его вслух, — Яронега?
Фиргалл улыбнулся одним уголком рта и кивнул.
— Ты не любил моего отца? — тихо спросила она.
— Не любил? — Губы сида сомкнулись в жёсткую черту. — Твой отец был храбрым и отважным воином. Не самым лучшим правителем. Плохим супругом. Но его любили люди. Ты очень похожа на него. — Он пристально посмотрел на Гнеду. — И гораздо меньше на мать, — добавил он вполголоса, отведя взор от девушки. — Мне не за что любить его. Он забрал у меня женщину, составлявшую весь смысл моей жизни, и не сберёг её.
Голос Фиргалла стал тихим, и в глубине янтарных глаз Гнеда увидела отсвет такой чёрной ненависти, что она невольно съёжилась.
— Что случилось после того, как отец… князь… когда его не стало?
— Яромир умер на моих руках, но я не успел погрести его тело, как подобало упокоить князя. В ближних покоях уже слышался топот ног и бряцание оружия. Войгнев дал приказ схватить единственную оставшуюся в живых из рода его врага. Мне не оставалось ничего иного, как спрятать младенца за пазуху и выбираться с княжеского двора.
Я был готов к подобному исходу, поэтому мой конь и горстка преданных людей ждали внизу. Чудом я ушёл от преследователей, чудом сумел увернуться от мечей, обрушавшихся на меня со всех сторон. Провидение вело меня и защищало тебя. Прорвавшись через стражей у ворот, я вскочил в седло. Я знал, что за мной немедля снарядят погоню, и замучил коня до полусмерти. Мои враги были позади, а силы на исходе. Я боялся погубить тебя, ведь ты была совсем крошкой и нуждалась в питании и сне. Но в твоей груди бьётся сердце князей, и оно помогло выдержать скачку. До владений сидов было слишком далеко, и ни одна лошадь не домчала бы нас туда. Я добрался до Суземья и решился на единственно возможное: мне было известно, что в одной из деревушек в старой веже, оставшейся там ещё от крепости Первых Князей, живёт достойный человек по имени Домомысл. Слава врачевателя и учёного мужа шла впереди него, достигнув и меня, и, хотя я никогда прежде не встречался с ним, мысль о том, что я могу поручить ему твою жизнь, родилась мгновенно. Так ты и оказалась в глуши вдали от родной вотчины и воспитывалась как подкидыш.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не мог быть до конца уверен, что враги не найдут тебя, но и вернуться за тобой не посмел — так я ещё больше грозил погубить тебя. Мне оставалось лишь ждать и внимательно, но тайно наблюдать за тем, как ты растёшь. И я понял, что не ошибся в выборе. Домомысл чувствовал, что ты не простое дитя, и старался вложить в тебя как можно больше. Ты ведь и сама ощущала свою особость, не так ли? Но если раньше это угнетало тебя, отдаляя от людей, то теперь всё изменилось. Теперь я беру тебя под свою опеку.
— Значит, всадники, что ищут меня, — люди Войгнева? — вымолвила Гнеда.
— Нет. — Фиргалл сцепил обе руки в кулак перед собой. — Войгнев искал тебя первое время, но после до него стали доходить слухи о гибели младенца. Кроме того, рассудив, он справедливо посчитал, что ты не представляешь для него опасности. Даже если дочь Яромира вырастет, она будет всего лишь женщиной, не имеющей прав на престол, не умеющей сражаться и не отваживающейся мстить. Нет, Гнеда, тебя ищут другие люди. Родичи твоей матери. Твой двоюродный брат Финтан.
— Финтан, — повторила Гнеда, запоминая имя своего врага. — Но почему? Чем я помешала ему?
— Боюсь, одним своим существованием, — мрачно усмехнулся Фиргалл. — У Аэда не осталось прямых наследников, Этайн и оба его сына умерли, поэтому престол должен перейти к кому-то из внуков. По старшинству ты стоишь перед Финтаном.
— Но разве женщина может наследовать?
— Нет, но только если она не замужем. Самому жениться на тебе Финтану не позволяет близкое родство, а дожидаться, пока это сделает другой охотник за наследством деда, он не станет.
— Другой охотник?
— У Аэда было три брата, и младший из них сделался княжичем-изгоем, лишённым надежды на престол Ардгласа. Ему досталась Корнамона, надел на окраине княжества, пустынный клочок земли во мху, болотах и камнях. Он был горько обижен судьбой и воспитывал своих детей в упрямой вере в необходимость восстановить, как ему казалось, попранную справедливость. И кажется, такая возможность, наконец, представилась. Детей у Аэда не осталось, зато у изгоя вырос внук по имени Бран, имеющий надежду на заветный стол двоюродного деда. Так между Финтаном и Браном началась незримая война. И они вспомнили о тебе.
— Бран, — прошептала Гнеда, запоминая ещё одно имя из своего рода.
— Ворон, если переводить на ваш язык. Пока ещё воронёнок. Он имеет законное право на престол, лишь женившись на тебе. Вы — троюродные брат и сестра, и между вами, по обычаям сидов, возможен союз. Став мужем старшей внучки, Бран станет старшим внуком, а, значит, оставит Финтана ни с чем.
— Но зачем убивать меня? Я не собираюсь становиться ничьей женой, я просто скажу им, что отказываюсь и не буду никому мешать… — Девушка запнулась, прерванная неожиданным смехом своего собеседника.
— Твоё простодушие могло бы сойти за добродетель, но теперь оно будет стоить тебе жизни. Неужели ты полагаешь, что кто-то станет спрашивать твоего согласия? Речь идёт о власти, о богатстве, о старых обидах. Для обоих братьев ты не ценнее рабыни. Ты — вещь, которую один старается заполучить, а второй — уничтожить.
— Но ведь ты сказал, что мой дед жив? Почему он не забрал меня?
Сид отвёл взгляд и мрачно усмехнулся.
— Твой дед… Что ж, верно. Стоило ему лишь пошевелить пальцем, как его внучка оказалась бы под княжеским покровительством, на которое бы никто не смел посягнуть. Но вместо этого она должна была расти вдали от родичей, у чужого человека, без надежды вернуть своё истинное имя и место. — Уста сида сжались, а глаза злобно заблестели из-под прищуренных век. — Сильнее меня Этайн мог любить только её отец. Когда он узнал, что его единственной дочери не стало, с ним произошло потрясение. Это не выразить словами. Мир перестал для него существовать. Была одна лишь боль. Тупая, наполняющая сердце до самых краёв боль. — Гнеда нахмурилась, неловко сознавая, что слышит случайную исповедь. — Но даже боль не может быть бесконечной. На смену ей пришёл гнев. Ожесточение. Жажда мести. Главным виновником случившегося для него стал Ингвар, увёзший Этайн, а затем оставивший на погибель с этим псом. — Верхняя губа сида дёрнулась. — Но Ингвар уже понёс свою кару. — Его глаза мстительно сверкнули. — Когда я прибыл ко двору Аэда с вестью о том, что его внучка жива, он не захотел меня слушать. Для него девочка была не внучкой, не дочерью Этайн, нет. Она была «отродьем Северянина».
