А теперь, если еще раз внимательно перечитать два абзаца, выделенных мной в гоголевском рассказе о счастливом браке Маниловых, то становится совсем ясно, ЧТО хотел сказать Гоголь о тайной жизни Лизаньки (то есть о помещике Лидине двадцати трех лет). Весь комический эффект в том, что Гоголь об этом как бы не осмелился сообщить, оба раза пресекая жгучее желание сделать это.
Конечно, все это ТОЛЬКО мое предположение… Но уж больно странно выглядят эти попытки Гоголя сказать о Маниловой… что-то очень-очень важное. И другого объяснения у меня нет.
Вообще, духовная связь с Пушкиным у Гоголя была огромная. Всю его жизнь. Начиная от поклонения и кончая… Но об этом в следующей главе.
Глава-провокация
Хлестаков и… Пушкин
![]()
Хлестаков
Сразу оговорю один важный момент. В этой главе я ничего не утверждаю. Только даю сухие факты. А прочитав их, вы сможете сами судить о том, прав ли я. Если прав, то в какой степени. Только не ругайтесь, если вам покажется, что я посягаю на святое. В крайнем случае, совершенно не согласившись со мной, вы еще раз с особым вниманием прочтете такие любимые и давно знакомые тексты и… улыбнетесь.
Уф-ф-ф… Начинаю.
Вы, конечно, знаете, что вся жизнь Николая Васильевича Гоголя прошла под знаком Пушкина. Можно сказать, что Гоголь с самых юных лет воспитывался на его творчестве. Преклонение было столь велико, что Гоголь однажды (уже впоследствии) напишет:
Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет.
И не случайно, приехав в Петербург, Гоголь первым долгом желал увидеть кумира своего детства и юности.
Из воспоминаний П. В. Анненкова:
Тотчас по приезде в Петербург [вероятно, зимой или весной 1829] Гоголь, движимый потребностью видеть Пушкина, который занимал все его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему. Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «дома ли хозяин?» услыхал ответ слуги: «почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал, — отвечал слуга, — в картишки играл». Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения.
Так поклонение образу Пушкина столкнулось с прозой жизни. Пушкин спит днем не потому, что он всю ночь ВДОХНОВЕННО ТВОРИЛ… Он ночью играл «в картишки». В восторженном восприятии гоголевского гения появилась двойственность восприятия Пушкина как совершенства и Пушкина же как человека с житейскими слабостями. (О пушкинской страсти к картежной игре в Петербурге ходили легенды.)
Да Пушкин и сам об этом пишет. Жестко и самокритично!
…Но мне досталася на часть Игры губительная страсть. Страсть к банку! ни любовь свободы, Ни Феб, ни дружба, ни пиры Не отвлекли б в минувши годы Меня от карточной игры — Задумчивый, всю ночь, до света Бывал готов я в эти лета Допрашивать судьбы завет, Налево ль выпадет валет? Уж раздавался звон обеден, Среди разбросанных колод Дремал усталый банкомет. А я, нахмурен, бодр и бледен, Надежды полн, закрыв глаза, Гнул угол третьего туза.
(Дополнение к 17-й строфе второй главы «Евгения Онегина», не вошедшее в текст романа в стихах.)
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В течение многих лет эти строки были неизвестны читателю. И понятно почему. Помните это?
И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю.
…Гоголь, интересуясь ВСЕМ, что есть в творчестве Пушкина, об этом знал. Узнал и многое другое (не только картежное). Отсюда родился особый внутренний конфликт в отношении к кумиру. Ничто не могло поколебать преклонения Гоголя перед Пушкиным. Даже когда духовник Гоголя отец Матфей требовал у умирающего писателя отречься от «безбожника» Пушкина.
И все же… осмелюсь… рассказать об одном странном литературном (и не только литературном) парадоксе.
…Когда цензура категорически запретила гоголевскую пьесу «Ревизор», произошло невероятное. Николай I неожиданно дал августейшее разрешение на постановку пьесы.
Это одна из величайших загадок в истории российской цензуры и литературы. Царь РАЗРЕШИЛ поставить пьесу, в которой как в капле воды отразились все проблемы России. До этой гениальной комедии (да, пожалуй, и после) в России никогда не было произведения, которое так цельно и остроумно высмеяло все устройство России николаевского времени. Как могло случиться: после того, как цензура запретила постановку комедии, защищая царя и его правление, главный виновник не только настоял на постановке, но и сам присутствовал на премьере.
Как это все уложить в рамки логики?
Возможно, нам помогут эти несколько цитат из Пушкина и из Гоголя:
На станциях клопы да блохи Уснуть минуты не дают. (Пушкин «Евгений Онегин»)
Хлестаков: Скверная комната, и клопы такие, каких я нигде не видывал: как собаки кусают.
Городничий: Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться.
(Гоголь «Ревизор»)
Пушкин об Онегине:
…Непостоянный обожатель Очаровательных актрис, Почетный гражданин кулис… («Евгений Онегин»)
Гоголь:
Хлестаков: С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все…» Большой оригинал.
(«Ревизор») (
Онегин) Вошел: и пробка в потолок, Вина кометы брызнул ток; Пред ним
roast-beef окровавленный, И трюфли, роскошь юных лет, Французской кухни лучший цвет, И Страсбурга пирог нетленный Меж сыром лимбургским живым И ананасом золотым. («Евгений Онегин»)
Хлестаков: На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах.
(«Ревизор»)
