вас, и ваши же слуги сказали мне войти. Чем я вызвал такое обращение?
– Вы путаетесь под ногами, – объяснил лорд Альфред.
– Несусветная наглость, – возмутился Мельмотт. – Убирайтесь.
– Прежде чем я уйду, скажите только, молиться мне о вас как о человеке, идущем истинным путем, или как о том, кто еще пребывает во тьме и заблуждении?
– Что за бред он несет? – спросил Мельмотт.
– Хочет знать, папист ли вы, – сказал лорд Альфред.
– За каким дьяволом он спрашивает? – почти завопил Мельмотт.
Отец Бархем поклонился и вышел.
– Удивительно. Просто удивительно, – проговорил Мельмотт. Даже визит бедного священника и тот еще больше подогрел его самомнение. – Думаю, он искренне хотел получить ответ.
– Полоумный, – объявил лорд Альфред.
– Но почему он в своем безумии пришел именно ко мне? Вот что я хочу знать. И я вам объясню. Вся Англия сейчас думает о… вашем покорном слуге. Быть может, его подослала «Вечерняя кафедра» выведать мое вероисповедание.
– Полоумный, – повторил лорд Альфред. – И ничего больше.
– Дорогой мой, вы не слишком проницательны. Суть в том, что они не могут меня раскусить – и мне это на руку. Я веду свою игру, и никто, кроме меня, ее не понимает. Я не могу сидеть здесь – отсюда не выйти. Как я доберусь до вас, если мне что-нибудь понадобится?
– Что вам понадобится? Здесь полно слуг.
– Эту загородку я все равно уберу.
И Мельмотт действительно сорвал перила, установленные нарочно, чтобы он не мог пробиться к гостям в собственном доме.
– Полагаю, приход этого малого – характерная примета времени, – продолжал он. – Скоро они захотят узнать, где я заказываю платье и кто снимает мне мерки для обуви!
Возможно, самым примечательным в карьере этого примечательного человека было то, что он почти верил в свою исключительность.
Встреча произвела на отца Бархема очень гадкое впечатление, но не вполне его разочаровала. Мельмотт не ответил «нет» на вопрос о своей принадлежности к католической вере. Он показал себя грубияном. Чертыхался. Возмутительно обошелся со служителем Божьим. Священник, английский джентльмен по воспитанию, видел, что Мельмотт не джентльмен. И все равно он может быть добрым католиком – во всяком случае, таким католиком, который поможет правильной стороне. Мельмотт, при всей своей вопиющей вульгарности, внушал отцу Бархему куда больше надежд, чем Роджер Карбери.
– Он меня оскорбил, – сказал отец Бархем собрату по вере в клуатре Святого Фабриция.
– Намеренно?
– Безусловно. Но что с того? Великие труды свершаются не руками учтивых. Он готовился к какому-то большому празднику и не мог думать ни о чем другом.
– Он сегодня принимает китайского императора, – сказал другой священник. Как лондонец, он время от времени слышал о городских событиях.
– Китайского императора! Что ж, тогда понятно. И я действительно думаю, что он на нашей стороне, хотя мне он этого не сказал. В Вестминстере за него проголосуют?
– Наши люди – да. Они думают, что он богат и сможет им помочь.
– Полагаю, в его богатстве сомнений нет, – сказал отец Бархем.
– Некоторые сомневаются. Но другие говорят, что он богатейший человек в мире.
– Он похож на богача – и ведет себя как богач, – заметил отец Бархем. – Только подумайте, что он может сделать, если и впрямь так богат! И будь он против нас, разве бы он не сказал этого сразу? Хоть он и был невежлив, я рад, что его повидал.
С той простотой, которая удивительно совмещалась у него с религиозными ухищрениями, отец Бархем еще до отъезда в Беклс убедил себя, что мистер Мельмотт – несомненно римский католик.
Глава LVII. Лорд Ниддердейл вновь пытает удачу
Лорд Ниддердейл наполовину согласился возобновить сватовство к Мари Мельмотт – во всяком случае, пообещал с этой целью зайти к Мельмоттам в воскресенье. Обещание свое он, впрочем, нарушил – в воскресенье его на Брутон-стрит не было. При всей свой несклонности утруждать мозг он чувствовал, что тут надо крепко подумать. Имение его отца было не слишком велико. И отец, и дед жили расточительно, а он сам еще увеличил семейные долги. Лорд Ниддердейл всегда знал, что должен жениться на богатой. Когда такие семьи, как его, близки к разорению, все знают, что дела надо поправить женитьбой. Это стало правилом, почти как майорат, и почти так же хорошо служит сохранению порядка вещей. Знать проматывается, торговцы копят, а затем покупают титул. Старый маркиз всецело одобрял такую систему – ведь она позволяла ему спокойно проживать имение, которое женитьба сына непременно восстановит. Сам Ниддердейл никогда не бунтовал, не мечтал пойти наперекор, ни разу не встревожил отца ухаживаниями за бесприданницей, однако выговорил себе право «погулять на воле», прежде чем возьмется за возрождение семейного достояния. Отец счел, что противиться столь естественному желанию глупо и, возможно, бесполезно. На то, как сын «гуляет», он смотрел снисходительно. Правда, они разошлись во взглядах на то, как долго ему можно гулять. В конце концов маркиз объявил сыну, что дальнейшее промедление приведет к междоусобной войне. Ниддердейл со всегдашней своей покладистостью заверил, что не станет «артачиться» и готов жениться на богатой невесте, как только ее ему предоставят. Все было слажено в замке Олд-Рики прошлой зимой, и читатель знает итог.
И тут дело неожиданно осложнилось. Быть может, маркиз напрасно замахнулся на богатство, несметное по слухам, но какое-то не совсем надежное. Двести тысяч фунтов можно было бы заполучить куда проще. Здесь маячили неисчерпаемые деньги – наследство, которое, возможно, сделает Олд-Рики одним из богатейших аристократических родов. Старик поддался искушению, и вот итог. Девица предпочла другого джентльмена, кроме того, поползли неприятные слухи – не только что деньги добыты нечестным путем, но и что их вообще нет.
Маркиз, впрочем, не любил терпеть поражение. Насколько он сумел выяснить, деньги будут – во всяком случае, обещанные. Значительная сумма – довольно, чтобы спасти мужа от полного краха, хотя далеко не такая, чтобы сделать этот брак блестящим, – и впрямь была уже записана на Мари. Отец, впрочем, вооружился доверенностью, чтобы получать с них доход; тем не менее он действительно переписал эти деньги на дочь, дабы в случае непредвиденных обстоятельств не остаться на мели и, возможно, начать все заново с чистого листа. Разумеется, тогда он не подозревал ни о своем грядущем величии, ни о том, что заплывет в столь опасные воды, где в случае крушения такая сумма не спасет его тонущий корабль. Однако Мари сказала возлюбленному чистую правду. И поверенный маркиза убедился, что, если Мари до замужества сама не отдаст деньги отцу, ее избранник их получит – их
