Я вспомнил майорские глазки, то бегающие, то смотрящие недвижно куда-то через твое плечо, заодно его слова, наполненные радением за отчетные показатели, а также его идеально черные башмаки. Фанат — это тот, кто ставит форму выше содержания (цитата). Майор был фанатичным борцом за эти самые идеальные башмаки, отчетные показатели и мир-дружбу с «Дубками» и «Вязами». Вполне традиционный типчик, и опять же демону незачем расходовать на него заветное семечко.
— Человек, который жмотился мне выдать лишнюю премию, вряд ли расщедрится в своем ответе. Рассчитывать тут не на что и незачем. А у Шошаны?
— У нее такое же право. Есть ли у вас какие-нибудь просьбы ко мне? — больше ничего интересного для себя заявить Калл Марс не смог и решил закругляться.
— Так, последняя просьба должна быть чрезвычайно содержательна. Спойте мне, Калл. Пожалуйста.
— Я не умею. — По-моему, помпрокурора даже застеснялся своей певческой беспомощности.
— А вызвать космотеистского пресвитера можно?
— Такую услугу мы не оказываем.
— А как насчет того, чтобы мне радостно смотреть информационную программу меркурианского широковещания?
— Это пожалуйста. Головизер вам принесут.
В запасе осталось три дня, на большее чрезвычайники поскупились. Я был даже рад, что суматоха закончилась и мне уже не надо спасать меркуриайских балбесов — чтоб их демон сожрал! Да жевал побольнее. Для начала я решил почувствовать Шошану. Попробовал отключиться и разглядеть окрестности «исподлобья». Можно было убедиться лишний раз, что мои сверхспособности в значительной степени провоцировались Плазмонтом — я паразитировал на нем, так же как и он на мне. Теперь же я едва-едва растормошил пространственный полюс. Слабенький вихрь стал раскручиваться по спирали.
Вначале окрестности напоминали то, что наблюдается в темной комнате — некоторая рыхлая мгла, испещренная прожилками. Плазмонт уже вовсю присутствовал в городе, его скользкие и сосущие щупальца образовывали плетенье над моей головой. Однако среди прожилок затесалось одно волоконце, по которому приходило ко мне мягкое дружественное биение. Ну, вот и все, что мне осталось от Шошаны. Никогда бы раньше не подумал, что угрюмая фемка запустит свой каналец в погреб моей души. Может, и тут набаламутил закон каких-то симметрий? Проведя рукой по этому волоконцу, получил в ответ импульс, который разгладил меня изнутри, словно до того я был скомканным пакетом.
И тут очередной выпуск новостей удостоился моего пристального внимания. Вернулся снабженческий планетолет из Порт-Ананаса — летучий фургон спешно вывалил там груз и еле унес лыжи, набившись беженцами, как консервная банка горошком. Грунт возле Порт-Ананаса был похож на ленту, или даже на плод южного воображения — сверхзмею Ананту, которая спирально вползала куда-то внутрь планеты. Причем мобильные платформы города, как ни карабкались упорно против течения, все равно неумолимо съезжали вниз. Однако возле места происшествия не было замечено ни сейсмической активности, ни повышенной радиации, ни тепловыделения, В общем, никаких симптомов, а кончина близка. (Все как в анекдоте: больной перед смертью не потел — это хорошо.)
Все-таки, чем отличается Космика от Земли — у нас нельзя скрывать серьезные природные происшествия от публики, потому что события разворачиваются слишком быстро. И если публика чего-то не узнала вовремя, то неожиданные события могут весьма отрицательно сказаться на ее здоровье.
И если пострадавшая публика частично все ж уцелеет, то она потом скрывальщиков важной информации живыми в стенку вобьет. Разгонится на тракторах или ракетах и — трах-тарарах. Ничем не остановишь.
Через полчаса передали с плато Блэк-энд-Уайт, что и там поверхность почла возможным заскользить по-змеиному. Заодно это смахивало на распускание лепестков какого-то цветка-переростка.
Еще пару сигарет спустя кибердикторы передали: орбитальные спутники отнаблюдали, что на ночной поверхности Меркурия нарисовалась хорошая язва. Между плато Блэк-энд-Уайт и Порт-Ананасом образовалась воронка непонятной глубины и диаметром километров в пятьдесят. Странная безмолвная воронка. Раскручивается с приличной скоростью, а не слышно ее — не окатывает сейсмическими волнами остальную планету.
Похоже, Плазмонт распоясался и собрался сожрать Меркурий, вернее, вывернуть его наизнанку. Для сторонних же наблюдателей будет казаться, что планета как бы вымаралась из Солнечной системы, оставив лишь зону искажений, слабенько излучающую сверхдлинные волны, и более ничего. А в вывернутом Меркурии, лишившемся атомов и молекул, в этой сверхколбе, Плазмонт устроит экспериментальный полигон для Новой Жизни.
Вот опять новости. Воронка на ночной стороне с чавканьем заглотила поселок 3–62. На солнечной половинке Меркурия проклюнулось еще одно жерло-жрало и тоже взялось за планету.
Но вот цензура-таки осела на доступном мне широковещании полным затмением — начальники решили рискнуть будущим здоровьем. Вместо сообщений с меркурианских полей кибердиктор заявил, что по просьбам трудящихся НПО «Дубки» скучные и малопонятные передачи заменены на интересные и развлекательные.
Тут же, радуя «дубков» своим искусством, закружили-зарябили мастера народной песни и пляски с Марса. Стали с большим чувством исполнять «Прощание анабиозника» и прочее.
«…Ой, мороз, мороз, заморозь меня, во жидкой азот положи коня…»
Стало скучно. Поэтому, ни много ни мало, я попытался своими силами прощупать самочувствие бедного Меркурия. Для начала представил его маленьким теннисным мячиком, который стал катать в сфере действия своих полюсов без особой надежды на успех. Но планета как бы сама откликнулась на мой зов, наверное, по причине своих страданий. Мячик разбух, сделался громадиной, чем-то геометрически невнятным, туманностью, составленной из тяжелых и легких вибраций разных полюсов. Был братишка Меркурий скреплен многообъемной гравитационной сетью, которая разбивала непрерывность истечения сил на устойчивые ячейки. Ячейки субнуклонов, атомов, молекул.
Какой-то зубастый гад прогрыз сеть в двух местах. Там пропали ячейки сети и безвольно хлобыстали наружу силы. Меркурий «истекал кровью».
Я спроецировал туманность в свое любимое трехмерное пространство, планета стала напоминать пузырь, к которому присосался червяк сразу двумя своими концами. Пузырь худел, червяк быстро набухал, как пиявка, усиленно занимающаяся кровососанием.
Тут, отрывая меня от наблюдения за печальной картиной, замок на двери защелкал и вошли двое унылых типов в униформах прокуратуры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
