любовь, и высокие стремления, и чувство самостояния.
К реальной психологии сообщества свободы и равенства: что при этом идет на убыль?
Воля к ответственности перед собой — знак упадка автономии; отмобилизованность, внутренняя вооруженность — в том числе и в духовной сфере: командная сила; смысл почитания, подчинения, умения молчать; великая страсть, великая задача, трагедия, веселость.
437. Огюстен Тьерри, прочтя в 1814 году суждение, высказанное де Монтлозье в его книге «De la monarchie franaise»[109], издал крик негодования и немедленно взялся за свой труд. В записках этого эмигранта было сказано: «Race d’affranchis, race d’esclaves arrachs de nos mains, peuple tributaire, peuple nouveau, licence vous fut octroye d’etre libres, et non pas а nous d’etre nobles; pour nous tout est le droit, pour vous tout est de grace, nous ne sommes point de votre communnaut; nous sommes un tout par nous-memes[110].».
438. До чего же аристократический мир сам себя все больше и больше обескровливает и ослабляет! В силу своих благородных инстинктов этот мир отметает собственные привилегии, а в силу своей утонченной сверх-культуры обращает свой интерес к народу, слабым, сирым, бедным, поэзии всего убогого и т. д.
439. Бывает такая благородная и опасная неосторожность, позволяющая сделать глубокие выводы: это небрежность избыточно богатой души, которая никогда не утруждала себя ради друга, а знает только дружелюбное гостеприимство, только его практикует и умеет практиковать: сердце и дом открыты настежь для всех и каждого, входи, кто хочешь, будь то нищий, калека или король. Это и есть настоящее радушие к людям: кому оно свойственно, у того множество «друзей», но, вероятно, ни одного друга.
440. Учение µηδεν άγαν[111] обращено к людям с изобилующей силой, — не к посредственностям. Εγμράτεια и ἄσμησις — только одна ступень высоты: выше стоит «золотая природа».
«Ты должен» — принцип безусловного послушания у стоиков, в христианских и арабских орденах, в философии Канта (неважно, послушание ли это высшему существу или понятию).
Выше, нежели «ты должен», стоит «я хочу» (герои), выше, нежели «я хочу» — «я есмь» (боги греков).
Варварские божества не выражают никакого стремления к мере — в них нет ни простоты, ни легкости, ни соразмерности.
441. Смысл наших дворцов и парков (а вместе с тем и смысл всякого стремления к богатствам): убрать с глаз долой беспорядок и пошлость и создать родину для благородства души.
Большинство, правда, полагают, что и впрямь станут возвышенными натурами, если испытают воздействие этих прекрасных и покойных предметов: отсюда повальная мода на Италию, путешествия и т. д., отсюда же вся мания чтения, походов в театр. Они хотят подвергнуться формовке — вот весь смысл их культурной работы! Тогда как сильные, властные хотят формовать сами и не иметь вокруг себя ничего чуждого!
Вот так же люди уходят и к великой природе, не ради того, чтобы найти себя, а чтобы потерять в ней себя и забыться. «Быть вне себя» — как желание всех слабых и недовольных собой.
442. Есть только урожденная знать, знать по крови. (Пояснение для ослов: я имею в виду не словечко «фон» и не календари из Готы.) Когда же заходит речь об «аристократии духа», то тут обычно не бывает недостатка в поводах для утайки; ибо это, как известно, нечто вроде почетного титула среди честолюбивых евреев. Но один только дух не облагораживает; скорее ему самому потребно нечто, что его, дух, облагораживает. Что же ему для этого потребно? Благородство кровей.
443. Что такое благородство?
— Тщательность во всем внешнем, пусть даже с некотором оттенком фривольности в слове, одежде, поведении, если этот оттенок отделяет, держит на расстоянии, не позволяет не отличить.
— Замедленность жеста, а также долгий взгляд. Истинно ценных вещей на свете не так уж много, и они сами собою тоже тянутся к чему-то ценному. Мы скупы на восхищение.
— Достойное перенесение бедности и лишений, а также болезни.
— Уклонение от мелких почестей, недоверие к тому, кто легок на похвалу: ибо хвалящий всерьез полагает, будто понимает, что он хвалит: однако понимать — Бальзак, этот типичный честолюбивец, хорошо это разгадал — comprendre c’est galer[112].
— Наши сомнения в сообщительности сердца уходят в самую глубь; одиночество не как избранный удел, а как данность,
— Убеждение в том, что обязательства можно иметь лишь перед равными себе, с прочими же придерживаться той мысли, что только inter pares[113] можно надеяться (к сожалению, далеко еще не рассчитывать) на справедливость.
— Ирония к «одаренным»; вера в урожденное благородство также и в нравственном.
— Все время чувствовать себя тем, кто привык «раздавать» почести, тогда как сыскать того, кому дозволено чествовать тебя, отнюдь не просто.
— Все время в маскараде: чем выше разбор, тем более нуждается человек в инкогнито. Бог, если бы таковой существовал, хотя бы из соображений приличия объявлялся бы в миру только человеком.
— Способность к otium[114], безусловная убежденность в том, что ремесло, труд в любом смысле хотя и не позор, но, конечно, вредят благородству. Не «прилежание» в буржуазном, мещанском смысле, как бы высоко мы его ни чтили, и не как те беспрерывно кудахчущие художники, что творят, словно куры: покудахчут, снесут яйцо, и снова кудахтать.
— Мы «покровительствуем» художникам и поэтам и вообще всяким мастерам своего дела: но как существа высшие по роду, нежели те, которые только что-то умеют, нежели просто «продуктивные люди», — мы себя с ними не смешиваем.
— Привязанность к формальному: желание брать под защиту все сопряженное с формой, убежденность в том, что вежливость одна из величайших добродетелей; недоверие ко всем видам самораспускания, включая всяческую свободу прессы и мысли, ибо при них дух начинает самодовольно и с удобствами прохлаждаться, раскинув члены.
— Благосклонность к женщинам, как к существам, возможно, более мелкого, но более тонкого и легкого рода. Какое счастье встречаться с созданиями, у которых на уме только танцы, глупости и наряды! Они всегда были предметом восхищения всех истинно глубоких и серьезных мужских душ, чья жизнь отягощена огромной ответственностью.
— Благосклонность к правителям и священникам, ибо они поддерживают веру в различность человеческих ценностей по меньшей мере символически в отношении прошлого и худо-бедно фактически в настоящем.
— Умение молчать: но об этом при посторонних ушах ни слова.
— Способность враждовать долго: отсутствие легкой «отходчивости», миролюбия.
— Отвращение к демагогии, к «просвещению», к «уютности», к запанибратству черни.
— Собирательство редкостных дорогих вещей, потребности возвышенной и разборчивой души; не хотеть иметь ничего общего. Свои книги, свои пейзажи.
— Мы недоверчивы как к скверным, так и к хорошим опытам, и не так скоры
