могу тебе сказать. Это запрещено.
Киндерман задумался, а через минуту, наклонившись вперед, поинтересовался:
— Вы знаете, как меня зовут?
— Тебя зовут Макс.
— Неправильно.
— Как сказать.
— А почему вы подумали, что Макс?
— Не знаю. Наверное, потому, что ты здорово смахиваешь на брата.
— Разве у вас есть брат по имени Макс?
— Не у меня.
Киндерман всмотрелся в остановившиеся глаза. Что это — очередная издевка?
Вдруг Подсолнух опять затрубил как олень. Умолкнув, он самодовольно заметил:
— По-моему, уже лучше.
И срыгнул.
— Как звали твоего брата? — спросил Киндерман.
— Мой брат здесь ни при чем,— прорычал Подсолнух. И вдруг с жаром заговорил: — А известно ли тебе, что ты беседуешь с истинным художником? Я иногда такое вытворяю со своими жертвами! Здесь необходима дьявольская изобретательность. Подобным искусством можно гордиться, но, естественно, оно требует определенных знаний. Тебе известно, например, что отрезанная голова молеет еще примерно секунд двадцать видеть? Так вот, если голова моей жертвы оставалась с открытыми глазами, я успевал показать ей тело. И это уже совершенно бесплатно — просто так, сувенирчик на память. Должен признаться, что при этом я каждый раз хохотал от души. С какой это стати все удовольствия получаю я один? Так нехорошо, надо и с другими поделиться. Да и прессе не слишком доверишься. Они про меня только самое плохое печатали. Разве это честно?
— Дэмьен! — резко выкрикнул Киндерман.
— Пожалуйста, не ори,— оборвал его Подсолнух.— Здесь вокруг больные люди. Соблюдай установленные правила, не то я тебя вышвырну вон. Кстати, кто такой Дэмьен, за которого ты меня принимаешь?
— А вы сами не знаете?
— Мне иногда становится интересно.
— Что интересно?
— Почем сейчас сыр и как поживает мой папуля. Там, в газетах, эти убийства называют делом рук Близнеца? Это очень важно, лейтенант. Обязательно должны называть. Надо, чтобы папочка об этом узнал. В этом-то весь секрет. Это и есть моя цель. Я просто счастлив, что нам удалось так мило поболтать.
— Близнец умер,— вставил Киндерман.
Подсолнух бросил на него взгляд, полный ненависти.
— Я жив,— прошипел он.— И продолжаю существовать. Позаботься, чтобы и все остальные узнали об этом. Иначе мне придется наказать тебя, толстяк.
— И как же вы накажете меня?
Неожиданно Подсолнух перешел на дружелюбный тон:
— Танцы — это такое наслаждение. Ты любишь танцевать?
— Если вы Близнец, докажите это,— потребовал Киндерман.
— Снова? Да я, черт побери, уже все доказательства тебе представил,— проскрипел Подсолнух и начал яростно вращать глазами.
— Не может быть, чтобы это вы убили священников и мальчика.
— Я.
— Как фамилия мальчика?
— Того черномазого ублюдка? Кинтри.
— Как лее вам удалось выбраться отсюда, чтобы совершить убийства?
— Меня иногда выпускают,— признался Подсолнух.
— Что?
— Меня выпускают. С меня снимают смирительную рубашку, открывают дверь и выпускают побродить по улицам. И врачи, и сестры. Они со мной заодно. Иногда я приношу им пиццу или воскресный экземплярчик «Вашингтон пост». В другой раз они просят меня попеть им немного. Я хорошо пою.— Томми запрокинул голову и высоким безупречным фальцетом затянул оперную арию. Когда он наконец закончил, Киндерман почувствовал, как в его душу вновь заползает страх.
Подсолнух довольно ухмыльнулся:
— Ну, понравилось? По-моему, совсем неплохо. Как ты считаешь? Мой талант так многогранен! Жизнь — это сплошное развлечение. Жизнь прекрасна, я бы сказал. Для некоторых. А вот бедняге Дайеру не повезло.
Киндерман застыл на месте.
— Ты же знаешь, что это я убил его,— спокойно продолжал Подсолнух.— Это оказалось довольно занятно и непросто, но все же у меня получилось. Сначала немного сукцинилхолина, чтобы не отвлекали никакие посторонние шумы, затем в вену вставляется трехфутовый катетер. Какую вену лучше выбрать — уже дело вкуса, правда? Потом трубочка должна подойти прямо к аорте. А еще надо поднять ему ноги, чтобы выкачать всю кровь из конечностей. Ювелирная работа! Возможно, в теле и осталось чуть-чуть крови, но это уже не так важно. Главное, что общий эффект потряс всех. А ведь именно это и ценится в конечном итоге — верно?
Киндерман не мог выговорить ни слова.
Подсолнух засмеялся.
— Ну конечно же. Это ведь своего рода шоу-бизнес, лейтенант. Самое главное — произвести впечатление. Сила эффекта. Не пролить ни одной капельки, а? Я бы сказал, это стало моим величайшим достижением — своего рода шедевром. Но, естественно, этого-то никто не оценил. Правильно говорят: не мечите бисер перед...
Подсолнух не закончил фразу, ибо Киндерман вскочил со стула и, метнувшись к кровати, что есть силы врезал безумцу по лицу тыльной стороной ладони. Лейтенант дрожал с ног до головы и угрожающе склонился над больным. Из носа и уголков рта Томми закапала кровь. Он злобно уставился на Киндермана.
— Ага, некоторые на галерке пытаются освистать меня. Понятно. Это прекрасно. Да-да, все в порядке. Я же понимаю. Я успел наскучить. Ну что ж, попробуем-ка тебя развеселить.
Киндерман ничего не мог понять.
Слова Подсолнуха утратили смысл, веки его вдруг сами собой начали слипаться, голова поникла... Но губы еще продолжали что-то шептать.
Киндерман нагнулся и прислушался, пытаясь разобрать, что же бормочет этот несчастный.
— Спокойной ночи, мыши... Маленькая мышка Эми. Лапочка... Спокойной ночи...
И тут случилось невероятное. Губы Подсолнуха все еще шевелились, и вдруг из его горла вырвался другой голос, тоже мужской, но гораздо моложе и выше. Казалось, что человек, которому принадлежал этот голос, кричит откуда-то издалека:
— Ос-стан-новите его! — заикался в отчаянии голос.— Н-не д-дайте ему...
— Эми...— снова прошептал Подсолнух.
— Н-нет! — надрывался далекий голос.— Д-д-джеймс! Н-нет! Н-н-н...
Голос стих. Голова Подсолнуха упала на грудь, и он потерял сознание.
Киндерман, охваченный ужасом, наблюдал, не понимая, что происходит.
— Подсолнух,— тихо позвал он. Но ответа не последовало.
Киндерман повернулся к двери. Он нажал кнопку вызова и покинул палату, ожидая, когда появится медсестра. Она тут же подбежала к следователю.
— Он потерял сознание,— сообщил Киндерман.
— Снова?
Киндерман вопросительно поднял бровь, а медсестра бросилась в палату. Когда она склонилась над Подсолнухом, лейтенант повернулся и быстро зашагал по коридору. У него защемило сердце, когда раздался громкий возглас медсестры:
— Боже мой, да у него нос сломан!
Киндерман поспешил к дежурному посту, где его поджидал Аткинс с какими-то бумагами. Он сразу же вручил лейтенанту.
— Стедман велел вам срочно передать,— пояснил сержант.
— Что
