– Как насчет клятвы, капитан? – напомнил я.
Он остановился и окинул нас долгим взглядом.
– Так, теперь вы двое. Что я там обещал в обмен на твою стра-те-ги-чес-кую информацию?
– Что отпустите нас, – подсказала Лата.
– Отпущу?
– Поклялись.
– Hy ели поклялся?
– Точно.
– Обоих?
– Вот-вот.
– Ну хорошо, ты, парень, действительно поведал мне кое-что важное, но почему я должен отпускать и эту девицу?
– Только вдвоем, – решительно сказал я. – Такая была твоя клятва.
– Зачем она тебе? Девица, я имею в виду. Только обуза. Давай… как тебя зовут?
– Уиш Салоник, – представился я.
– Серьезно? Хорошее имя. Давай, Уиш, я отпущу тебя одного.
– Нет, капитан, клятва есть клятва.
– Да? Может быть. Клятва, как ты точно подметил, это действительно именно клятва, а не жатва или какая-нибудь там блятва… Эх-х-х! – вздохнул он. – Тяжела жизнь военного. Особенно, когда ты на ответственном посту. Самоотдача… Дисциплина… Постоянный самоконтроль… Отказываешь себе в предметах первой необходимости – в халве, шербете, женщинах, понимаешь… Пророк светел, женщин не видишь иногда буквально часами! Это ли не пытка? Слушай, лапушка, – обратился он непосредственно к Лате, – что ты слышала о великих целях освободительной армии нашего солнцеподобного эмира?
– Ничего, – буркнула Лата.
– Во! – обрадовался капитан. – Уиш – отличное имя у тебя! – куда тебе спешить? Может, ты голоден? Может, пить хочешь? Я прикажу подать перебродившего виноградного сока и халвы с изюмом. А сам пока растолкую твоей спутнице насчет освободительной миссии несгибаемого кидарского воина, которая заключается в поголовном превращении всех жителей Хоксуса в рабов, а также насчет недремлющего ока светлейшего эмира, величайшего, кстати, из эмиров Ссылки, тем более что других эмиров в этой реальности, как ни крути, нет, и освященная веками здоровая конкуренция в этом вопросе отсутствует…
– Что он трындит, я не пойму? – спросила у меня Лата.
– Хочет затащить тебя в постель, – пояснил я.
– А, ну это я и так поняла.
Капитан еще раз вздохнул и приобнял Лату за талию:
– Пойдем, лапушка, ко мне в каюту. Там так удобно говорить о великих вещах…
– Чтобы я поперлась с каким-то козлом, – начала Лата, но я громко закашлялся, и она возмущенно умолкла.
– Капитан! – твердо сказал я. – Это очень плохо отразится на твоей репутации среди команды. Ты, кажется, пытаешься нарушить свою же клятву?
– Да? – переспросил он, задумчиво разглядывая Лату. – Может быть, может быть… Было бы странно, если бы я пытался нарушить чужую клятву. Минуло уже двое суток, как я не разговаривал с какой-нибудь подходящей женщиной о великих вещах. Это может плохо сказаться на здоровье.
К нам подскочил один из четверки и что-то шепнул капитану на ухо. Тот послушал, ласково улыбнулся, кивнул и уточнил:
– Так вы точно не хотите остаться?
– Точно, – ответили мы в один голос.
– Ладно, приготовьте все, – приказал он офицеру.
– А как ты собираешься отправить нас вниз? – спросил я, беспокоясь о том, чтобы образчик порядочности и честности не предложил нам следовать на землю самым естественным из возможных способов.
– В кресле.
– В кресле?
– Каждый раз опускать-поднимать корабль слишком долго и опасно, тем более над вражеской территорией. Для таких случаев мы используем кресло. Вы садитесь в него, и вас отправляют вниз. Правда, оно рассчитано на одного человека, но цепь выдержит. Вы оба не слишком крупные.
– А ты уверен, что цепь выдержит? – запротестовал я.
– Уверен, – ответил он, ласково улыбаясь. – Идемте.
Мы подошли к левому борту, где возле открытого наподобие калитки одного из ярусов ограждения стояло деревянное кресло, к спинке которого был прикручен конец цепи. Тоже деревянной.
– Капитан, мне не нравится эта цепь! – запротестовал я.
– Она и не предназначена для того, чтобы доставлять эстетическое удовольствие своим внешним видом, – успокоил капитан. – Садитесь.
Я сел, и Лата устроилась на моих коленях.
– Капитан, из какой ты реальности? – спросил я.
– Из Джоки.
– А кем ты там был?
– Директором колледжа для девушек. Спускай их!
Достаточно взглянуть: манеры, стан — готовый, прирожденный соблазнитель.
Двое в шароварах взялись за рукоять массивной лебедки, на которую была намотана цепь, двое толкнули кресло.
– Эй, а какого-нибудь ремешка для страховки здесь нет? – крикнул я, и тут кресло соскользнуло с платформы.
– Ай! – завопила Лата и вцепилась в мою шею.
Сам я судорожно схватился за подлокотники. Кресло стало раскачиваться по большой дуге, в одной точке этой дуги мы обращались лицами к небу, а затылками к земле, в другой – наоборот. Пребывая во второй позиции, я заприметил пару медленно вращающихся винтов в задней части дирижабля; пребывая во второй, понял, с чего вдруг капитан так легко согласился нас отпустить.
Светало очень быстро, солнце уже целиком поднялось над горизонтом. В его косых лучах было видно, как по петляющей между рощами и лугами дороге двигается отряд, возглавляемый парой велотелег. До Зеленого замка оказалось не так уж и далеко, он вполне четко виднелся позади; синяя лента реки извивалась чуть в стороне от курса дирижабля, обрываясь небольшим пенным водопадом, низвергающимся в лужу-озеро. Картинка, а не пейзаж. Вот только наемники в сером да велотелеги портили общее впечатление.
Кресло перестало качаться, и мы как будто повисли между голубым небом и зелено-желтой землей. Только периодическое поскрипывание цепи, звучавшее, кстати, все громче и громче, свидетельствовало, что кресло опускается. Длина цепи была, конечно же, ограничена, и они там вверху, видимо, открыли какие-то клапаны и слегка стравили газ из емкостей. Дирижабль начал спускаться.
– Боюсь высоты! – процедила сквозь зубы Лата, ерзая у меня на коленях. – Ненавижу высоту!
Внизу велотелеги ускорили ход, наверное, наемники заметили нас.
Цепь начала потрескивать.
– Видишь этих наемников? – спросила Лата.
– Ага. Их заметили с дирижабля, и только поэтому капитан согласился отпустить нас.
Цепь затрещала сильнее.
– Шайтан! – пробормотал я. – Оно точно не рассчитано на двоих.
С каждой секундой треск становился громче, кресло начало неприятно подергиваться.
– Капитан, сукин сын! – не выдержал я. – Подсунул гнилую…
Цепь треснула, и кресло дернулось особенно сильно. Я сказал:
– А ну-ка слазь, – и кое-как извернулся.
Лата съехала с моих колен и в результате уселась боком, прижавшись спиной к подлокотнику.
– Что ты собираешься делать?
– Собираюсь облегчить эти чертовы качели…
Кресло опять с треском дернулось, и я соскользнул вниз, ухватившись за его край.
Загорелые икры Латы хлопнули меня по ушам, потом она раздвинула ноги, и над краем натянувшегося платья показалось озабоченное лицо.
– Прекрасна мысль – лежать между девичьих ног, – авторитетно заявил Советчик.
– Вообще-то я сейчас висю… вишу… между де… девичь…
– Что? – спросила Лата.
Вновь раздался треск, и тогда я разжал пальцы.
Я упал не на крону дерева, не в траву и не в кусты. Натурально там оказалась лужа, и я шмякнулся в нее с плеском, какой мог издать разве что с разбегу обрушившийся в болото могучий самец ящера-заточника.
Я упал на живот, мой подбородок с хрустом ударился о дно, а левая кисть – о лежащий сбоку камень. Из глаз посыпались искры, запястье пронзила боль. До самого неба взметнулся фонтан грязной жижи и накрыл меня с головой.
Взвыв, я схватился за кисть и выкатился из лужи, корчась, фыркая и отплевываясь. Грязь стекала по лбу, бровям и щекам, но ноющая боль и звон в ушах не помешали мне услышать тихое пиканье. Я сел и тут же на меня упала тень: сверху медленно опускалась Лата.
