Понимание того, что меновое отношение денег, с одной стороны, и товаров и услуг с другой, определяется точно так же, как меновые отношения товаров, спроса и предложения, было сущностью количественной теории денег. По своей сути эта теория являлась приложением общей теории спроса и предложения к особому случаю денег. Ее достоинством была попытка определить покупательную способность денег с помощью таких же рассуждений, которые используются для объяснения всех остальных меновых отношений. Ее недостаток в холистической интерпретации. Она смотрела на совокупное предложение денег в Volkswirtschaft, а не на действия отдельных людей и фирм. Следствием этой ошибочной точки зрения стала идея о том, что существует пропорциональность в изменениях совокупных количества денег и денежных цен. Но попытки критиков вскрыть ошибки, присущие количественной теории, и заменить ее более удовлетворительной теорией не увенчались успехом. Стремясь опровергнуть наличие причинной связи между движением цен и изменениями количества денег, они не боролись с ошибками количественной теории, а, наоборот, атаковали зерно истины. Это отрицание завело их в лабиринт ошибок, противоречий и бессмыслицы. Современная денежная теория восходит к традиционной количественной теории в той мере, в какой она основывается на осознании того, что изменения покупательной способности денег должны изучаться в соответствии с принципами, применяемыми ко всем остальным рыночным явлениям, и что существует связь между изменениями в спросе и предложении денег, с одной стороны, и изменениями покупательной способности с другой. В этом смысле можно назвать современную теорию денег улучшенным вариантом количественной теории.
Эпистемологическое значение теории происхождения денег Карла Менгера
Карл Менгер не только создал неопровержимую праксиологическую теорию происхождения денег. Он также осознал значение своей теории для выяснения фундаментальных принципов праксиологии и ее метода исследования[См. книги Карла Менгера: Grunds??д??tze der Volkswirtschaftslehre: Vienna, 1871. P. 250 ff.; ibid. 2nd ed. Vienna, 1923. P. 241 ff; Менгер К. Основания политической экономии//Австрийская школа в политэкономии: К. Менгер, Е. Бем-Баверк, Ф. Визер. М.: Экономика, 1992. С. 217 и далее; Менгер К. Исследование о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб.: Цинзерлинг, 1894. С. 160 и далее.].
Некоторые авторы объясняли происхождение денег декретами и соглашениями. Власть, государство или договор между гражданами целенаправленно и сознательно учреждают косвенный обмен и деньги. Основной недостаток этой доктрины можно увидеть не в предположении, что люди эпохи, не знакомой с косвенным обменом и деньгами, смогли разработать план нового экономического порядка, отличного от реальных условий своего времени, и смогли осознать важность этого плана. И не в том, что история не дает свидетельств, подкрепляющих эти утверждения. Есть более существенные причины, чтобы ее отвергнуть.
Если предполагается, что положение участников улучшается с каждым шагом по пути от прямого обмена к косвенному, а следовательно, и по мере определения предпочтительного использования в качестве средства обмена определенных товаров, отличающихся особо высокой степенью реализуемости, то трудно понять, почему, имея дело с зарождением косвенного обмена, необходимо было в дополнение к нему прибегать к помощи декретов властей и явных соглашений между гражданами. Человек, затрудняющийся получить то, что он хочет, в результате прямого товарообмена, увеличит свои шансы приобрести это в более поздних актах обмена, путем покупки быстрее реализуемого товара. В этих обстоятельствах нет необходимости ни во вмешательстве государства, ни в соглашениях между гражданами. Счастливая идея пойти по этому пути должна посетить самых проницательных индивидов, а менее изобретательные могут скопировать опыт первых. Гораздо более правдоподобно считать, что немедленные преимущества, предоставляемые косвенным обменом, были осознаны действующими участниками, чем предполагать, что целостный образ общества, ведущего торговлю посредством денег, был постигнут гением и, если мы примем теорию договора, стал очевидным остальным людям с помощью убеждения.
Если мы не принимаем, что индивиды обнаружили, что лучше прибегнуть к косвенному обмену, чем ждать возможности прямого обмена, и, чтобы поддержать дискуссию, примем, что власти или договор ввели деньги, то возникают дополнительные вопросы. Мы должны спросить, с помощью каких мер людей заставили воспринять приемы поведения, полезность которых они не понимали и которые технически более сложны, чем прямой обмен. Мы можем предположить, что было применено принуждение. Тогда мы должны спросить, когда именно и почему косвенный обмен и использование денег впоследствии перестали быть для индивидов операциями мучительными или по крайней мере нейтральными и стали выгодными для них.
Праксиологический метод находит причины всех явлений в действиях индивидов. Если условия межличностного обмена таковы, что косвенный обмен способствует сделкам, и если и в какой мере люди осознают эти выгоды, то на свет появляются косвенный обмен и деньги. Исторический опыт показывает, что эти условия существовали и существуют. Невозможно представить, каким образом в отсутствие этих условий люди могли бы принять косвенный обмен и деньги, а также придерживаться этих способов обмена.
В конце концов, исторический вопрос происхождения косвенного обмена и денег не имеет отношения к праксиологии. К делу относится только то, что косвенный обмен и деньги существуют, потому что были и есть условия для их существования. Если это так, то праксиологии нет необходимости прибегать к помощи гипотезы, утверждающей, что эти способы обмена созданы авторитарными декретами или соглашениями. Этатисты могут, если им нравится, продолжать приписывать изобретение денег государству, каким бы неправдоподобным это ни казалось. Значение имеет лишь то, что человек приобретает товар не для того, чтобы использовать его для личного потребления или в производстве, а для того, чтобы уступить его в последующем акте обмена. Такое поведение людей превращает товар в средство обмена и, если такое поведение становится общепринятым в отношении определенного товара, превращает его в деньги. Все теоремы каталлактической теории о средствах обмена и денег относятся к услугам, которые товар оказывает в качестве средства обмена. Даже если бы было правдой, что импульс для введения косвенного обмена и денег был обеспечен властями или соглашением членов общества, это не поколебало бы утверждения, что только поведение обменивающихся людей создает косвенный обмен и деньги.
История может рассказать нам, где и когда впервые стали использоваться средства обмена и как впоследствии диапазон товаров, использовавшихся для этих целей, все сильнее и сильнее ограничивался. Поскольку грань между более широким понятием средства обмена и более узким понятием денег не резкая, а размытая, то невозможно прийти к согласию об историческом переходе от простого средства обмена к деньгам. Ответ на этот вопрос является проблемой исторического понимания. Но, как мы уже упоминали, грань между прямым и косвенным обменом является резкой, и все, что каталлактика устанавливает относительно средств обмена, категориально относится ко всем товарам, на которые предъявляется спрос как на подобное средство и которые приобретаются в качестве таковых.
Поскольку утверждение, гласящее, что косвенный обмен и деньги были учреждены декретом или договором, подразумевает описание исторических событий, то доказательство его ошибочности задача историков. Пока оно выдвигается просто как историческое утверждение, оно не может оказать никакого влияния на каталлактическую теорию денег и объяснение эволюции косвенного обмена. Но если оно задумывалось как утверждение о человеческой деятельности и общественных событиях, то оно бесполезно, потому что ничего не утверждает о действии. Заявление, что однажды правителей или граждан, собравшихся на съезд, вдруг посетила мысль, что было бы неплохо обмениваться не напрямую, а с помощью общепринятого средства обмена, не является утверждением о человеческом действии. Это просто отбрасывание проблемы в прошлое.
Необходимо понимать, что нельзя внести какой-либо вклад в научную концепцию человеческих действий и общественных явлений, если провозглашать, что их создало государство, харизматический лидер или вдохновение, снизошедшее на всех людей. Не могут подобные утверждения также опровергнуть положения теории, показывающие, как эти явления могут быть представлены в виде непреднамеренного результата, непланируемой сознательно равнодействующей индивидуальных усилий членов общества, которая не является их целью[Cp.: Менгер К. Исследование... С. 166.].
