Наконец выехали к Нилу, слишком поздно, чтобы разглядеть в отдалении очертания пирамид в Гизе332; но спокойные воды великой реки светились перламутрово-серым в быстро угасающих сумерках; и вот они уже у подъезда отеля. Ассад вошёл вместе с ними — посмотреть, всё ли в порядке с заказанными заранее номерами; они выпили по стаканчику в баре. Предполагалось, что Джимми на следующее утро отвезёт Дэна на встречу с каким-то высоким министерским чином, но это — пустая формальность, и без встречи вполне можно было бы обойтись, если бы Дэн не стал настаивать. Он не стал. Тогда они проведут весь день, осматривая места натурных съёмок, где Малевич уже побывал и теперь хотел, чтобы их увидел писатель. Дэн ещё раньше предложил Джейн посмотреть главные достопримечательности города, пока он будет занят. Ассад сказал, что его жена могла бы ей в этом помочь, но Джейн отказалась; тогда они прошли к администратору и заказали для неё билет на обычную дневную экскурсию по городу: Египетский музей древностей утром, город и пирамиды — во второй половине дня. Тяжёлое веко снова дёрнулось тиком.
— Скука смертная, madame. Но, полагаю, разок на всё это вам следует посмотреть.
Уверившись, что они и вправду хотят лечь пораньше и не собираются развлекаться, он удалился, настояв, однако, что на следующий вечер они согласятся отобедать с ним, его женой и несколькими друзьями.
Обнаружилось, что комнаты у них рядом, что окна у обоих смотрят на Нил и что кто-то — видимо, Ассад — поспешил с выводами. Комнаты соединялись дверью в смежной стене. Дэн не стал проверять, закрыта ли дверь. Ключа с этой стороны не было, оставалось лишь надеяться, что он — с той стороны. Джейн собиралась принять ванну, и, просматривая каирские сцены в привезённом с собой черновике сценария, чтобы завтра во всеоружии осмотреть места съёмок, он мог слышать, как шумит вода за стеной, как ходит за дверью Джейн. Немного погодя ему захотелось открыть бутылку беспошлинного виски, купленного в Хитроу; может, и Джейн захочет с ним выпить, подумал он, но не мог заставить себя постучать в дверь, соединявшую их комнаты, не мог и позвонить по телефону — это лишь подчеркнуло бы чувство неловкости, которое он испытывал. В конце концов он позвонил вниз, попросил принести льда и бутылку минеральной воды «Пеллегрини»; потом, с бокалом в руке, подошёл к окну и стал смотреть на тёмную теперь реку, воды которой сонно отражали огни Гезиры333 на том берегу. Здесь, в центральной части города, стало гораздо больше машин, чем ему помнилось с прошлого приезда, прямо-таки калифорнийский поток медленно движущихся справа по мосту горящих фар, неумолчный рёв автомобильных гудков. Каир слегка напомнил ему Лос-Анджелес: может быть, этот субтропический воздух и тепло, эта суета и напряжённость сыграли свою роль вопреки всем человеческим и архитектурным различиям. Все города сливались в один. Просто Каир глубже, старше, человечней. Средневековые несправедливости и неравенства по-прежнему существовали повсюду, только на Западе их задвинули подальше от людских глаз. А здесь они оставались у всех на виду.
У него за спиной послышались два негромких удара в соединявшую комнаты дверь и окликавший его голос Джейн:
— Дэн? Я готова. Если хочешь, можем спуститься вниз.
— Прекрасно, Джейн. Как ты думаешь, эта штука отворяется?
— Да, здесь есть ключ.
Он услышал, как ключ повернулся, и Джейн вошла. Она переоделась в то коричневое с белым, «крестьянское» платье, в котором была на похоронах Энтони, и чуть подвела глаза.
— Начинаю подозревать, что мне следовало взять с собой что-нибудь понаряднее.
— Что за глупости! Это платье очаровательно. В самом деле. — Джейн с насмешливой благодарностью чуть склонила голову.
Дэн улыбнулся:
— Извини за дверь. Боюсь, это Ассад постарался продемонстрировать знание жизни.
— А мне всё это кажется очаровательно старомодным. Он похож на одного оксфордского арабиста. Я всегда считала — он пытается показать, что в нём оксфордского больше, чем в самом Оксфорде, но вполне возможно, что это свойственно им всем.
— Выпьешь виски? Или спустимся в бар?
Решили спуститься в бар. Там слышались голоса американцев, французов, а какие-то трое, сказала Джейн, говорили по-русски. Дэн спросил её о первых впечатлениях. Пожалуй — многослойное время, временные пласты, столько исторических эпох всё ещё здесь сосуществуют. Аэропорт её потряс; и переполненные людьми улицы в рабочих районах, которые они проезжали. Забываешь, что в реальной жизни означает «за чертой бедности».
За обедом Дэн предложил отказаться от приглашения Ассада на завтрашний вечер, если Джейн не хочется; но — нет, она с нетерпением ждёт этого, вот разве только он сам…
— Тебе решать, Джейн. Если это доставит тебе удовольствие.
— Ужасно хочется познакомиться с настоящими египтянами. Тем более если тебе это предлагают…
— Я не вполне уверен, что они настоящие. Но попробуем выяснить.
— Только если ты не… — Она улыбнулась своей настойчивости. — Это всё так ново для меня, так незнакомо. Но мне не хочется, чтобы ради меня ты был вынужден скучать.
— Ассад скорее всего пригласил нас на обед с людьми, которых попросит нанять для участия в съёмках фильма. А я — не из тех, кто способен раздавать бакшиш такого сорта. Но пусть это тебя не беспокоит. В любом случае мы сможем уйти, когда захотим.
Обед в ресторане отеля в тот вечер состоял из блюд французской кухни, во всяком случае, если судить по их названиям в меню; впрочем, оба они решили, что плоский пресный хлеб им нравится. Но Джейн как будто бы вовсе не удручали гастрономические разочарования; всё это, все эти люди вокруг казались ей новыми и неожиданными в гораздо большей степени, чем Дэну, и вовсе не потому, что он уже побывал здесь, в Египте, хотя и не в этом самом отеле. У него создалось немного забавлявшее его впечатление, что она возвращается в свой возраст, в своё прежнее, уравновешенное оксфордское «я» ради него. И как иногда из-под платья на миг выглядывает краешек нижней юбки, в какие-то моменты в ней виделся призрак той девушки, какой Дэн знал её в былые годы в Оксфорде. Он помнил, какой она была в те дни, до новых испытаний, до новых личин: её отличал яркий, импульсивный интерес к окружающему, некая сосредоточенность, вовсе не наигранная (как это часто бывало у Нэлл, хотя и ей в какой-то степени была присуща та же черта), но часто вводившая в заблуждение мужчин, особенно тех, кто знал Джейн недостаточно хорошо… прямота, поглощенность: в данный момент это меня интересует, или — в данный момент ты меня интересуешь больше всего на свете.
Поев, они пересекли запруженную машинами улицу и прогулялись вдоль Нила. Пешеходов почти не было, только спешащие мимо машины; пройдя немного по набережной, они облокотились о парапет и стали глядеть вниз, на три стоящие бок о бок у берега большие фелюги. На одной из них трое мужчин, видимо, сторожа, сидели на корточках вокруг фонаря «молния»: один пожилой, в белом бурнусе и чёрном пальто поверх галабийи, и двое помоложе — ещё один маленький анклав, замкнутый мирок, осколок гораздо более древнего мира. Дальше, за фелюгами, на гладкой чёрной воде сверкали огни Гезиры и Дукки.334 То и дело какой-нибудь из огней расплывался длинными полосами, когда мелкая рябь вдруг разбивала отражение. Дэн взглянул на Джейн, не сводившую глаз с тусклого кольца света на средней фелюге. Собираясь на прогулку, она надела пальто, то самое, чуть русского вида пальто, в котором он впервые увидел её, когда, три недели назад, она встречала его на вокзале. И в волосах её снова был серебряный гребень. Он вспомнил про билеты в вагон второго класса: бережливость, простота.
— О чём ты думаешь?
Она улыбнулась:
— Ни о чём, Дэн. Просто смотрю.
— Замечательная река. Что днём, что ночью. Увидишь.
— Напоминает мне Луару. Сама не знаю почему.
— А фелюги под парусами — просто мечта. Можно сказать, что они, в каком-то смысле, нильские chateaux.335 — У фелюг, стоявших внизу, мачты были опущены, чтобы можно было пройти под городскими мостами. — Это тебе не нудные старые храмы.
— Их мне тоже очень хочется посмотреть.
И опять его охватило смутное, но безошибочное ощущение, что его пусть и не прямо, но упрекнули: не следует ему предвосхищать её суждения или пытаться изменить её шкалу ценностей. Фактически она ответила ему: да, но я подожду, пока сама смогу обо всём судить. Некоторое время они молчали, по-прежнему опираясь о парапет, и Дэн думал о Дженни, о том, что, возможно, именно это его в ней и привлекало, такая же всегдашняя готовность противоречить, отказ безоговорочно принимать его правила игры; хотя, разумеется, она была не такой зрелой, не так подчинена условностям, не так уверена в себе… что по-своему было не менее привлекательно. После той субботы, когда он получил её «третий вклад», он ещё дважды говорил с ней по телефону, в последний раз — в это самое утро, из Лондона. Её звонок, о котором они заранее договорились, разбудил его в половине восьмого. Она просто хотела с ним попрощаться, сказать, что он предатель и что она его терпеть не может, но голос её говорил об обратном. Дженни явно намеренно ничего не говорила о Джейн. Былая непосредственность в их разговорах была утрачена, оба понимали это, и понимали, что восстановить её не удастся, пока они не встретятся лицом к лицу. На деле же она потребовала, и он обещал: он напишет ей, он постарается позвонить из Луксора или из Асуана, он будет помнить о ней всё время… женщины… они очертя голову бросаются плыть против течения, словно идущие вверх по реке фелюги, или послушно влекутся вместе с потоком; а есть иные, те, что всегда идут лишь по касательной по отношению к мужчине… Джейн оторвалась от парапета и поплотнее запахнула меховой воротник.
