— Да на работе мы только это и слышим.
— Газеты живут бедами да несчастьями. Это увеличивает тираж.
— Самое ужасное, что я понимаю — это мне как-то даже нравится. Никакой определённости. Живёшь сегодняшним днём. Всё совсем не так, как в Комптоне. — Она вдруг бросила на Дэна иронический взгляд. — Я тебе не говорила. В прошлое воскресенье мама и Эндрю со мной как следует поговорили, когда ты уехал. Были ужасно милы. Только невероятно добропорядочны. Вроде человек погибает, если правильно не распланирует свою жизнь раз и навсегда.
— У противоположной теории тоже имеются слабые места.
— Иногда она оправдывается. Я тут прочла статью — мы её даём в цветном приложении на следующей неделе. Про медсестёр. И у меня такое чувство появилось… это же просто курам на смех, что я получаю гораздо больше, чем они. Ещё и удовольствия всякие за бесплатно.
— В медсёстры идут — как в актрисы. По призванию.
— Всё равно несправедливо.
— Что-то попахивает тётушкой Джейн, а?
Это, в свою очередь, показалось ей забавным. Она произнесла с иронической серьёзностью:
— Начинаю понимать, что она проповедует.
— Замечательно.
— Ну знаешь, тебе ведь не приходилось выслушивать столько всякой антипропаганды, сколько мне.
— Верно.
Теперь вопросы задавались ему.
— Она с тобой в Торнкуме много говорила?
— Да.
— О чём?
— О тебе. О Поле. О политике. Обо всём.
— Когда ты мне сказал про Египет, я своим ушам не поверила.
— Почему же?
Она покачала головой:
— Думаю, потому, что всегда считала, что вы с ней живёте в двух совсем разных мирах. И им никогда не сойтись.
— Но мы сами когда-то сходились вместе практически каждый день, Каро. В твоём возрасте. Даже в отпуск как-то вместе съездили. Вчетвером. Провели одно лето в Риме.
— Просто ты, кажется, никогда особого интереса к ней не проявлял.
Дэн замешкался и постарался прикрыть колебания улыбкой.
— Я ведь не только твою маму потерял, когда развёлся, Каро. Не проявлять интереса вовсе не означает не помнить. Порой, пожалуй, даже наоборот… по правде говоря.
— А как тебе кажется — она очень переменилась?
— На поверхности. В глубине души — нет. Мне показалось, она всё это время жила в мире, где если что и случалось, то только дурное. Так что счастливая случайность может внести какое-то разнообразие. Вот и всё. — Он опять улыбнулся. — Что-то вроде любительской психотерапии. К тому же хочу показать ей, что благодарен за помощь тебе.
— Ты ей об этом сказал?
— Ещё в Оксфорде. Когда дядя Энтони умер.
Каро с минуту помолчала, избегая его взгляда.
— Пап, а почему ему пришло в голову именно тот вечер выбрать, чтоб с собой покончить?
Она задала этот вопрос так, будто понимала — теперь она преступает запретную грань. Дэн внимательно рассматривал обеденный зал.
— Всю свою жизнь Энтони был преподавателем, Каро. По-моему, он хотел преподать урок.
— Кому?
— Может быть, всем нам. Урок ответственности за наше прошлое.
— Ответственности за что?
— За то, что мы ненавидели, лгали, обманывали. В то время как могли бы попытаться лучше понять друг друга.
— Зачем же он ждал, пока ты приедешь?
— Может быть, понимал, что мне такой урок нужнее всего.
— Но он же тебя столько лет не видел!
— В чём-то люди не очень меняются.
Каро помолчала.
— И тёте Джейн тоже был нужен такой урок?
— Может быть.
— Ты уклоняешься от ответа.
— Не хочу омрачить твоего восхищения Джейн. Она его вполне заслуживает.
Она на минуту задумалась над этими словами.
— Что-то не так у них в семье было? Я как-то всегда считала само собой разумеющимся, что этот брак счастливый. Как-то даже сказала об этом Роз. И почувствовала, что сморозила глупость.
— Наверное, у них были с этим проблемы. Разница характеров. Разные взгляды.
— Какая же я балда. Я и не подозревала.
— Никто и не должен был ничего заподозрить. Я так понимаю, что Джейн в последние годы очень многим делилась с Роз. Поэтому Роз и не могла с тобой согласиться.
— Я всегда чувствую себя такой безмозглой дурочкой рядом с ней.
Дэн сделал знак официанту, чтобы принесли счёт.
— Ты сможешь решиться пойти со мной к ней на ужин завтра?
— Да. Конечно. Я в общем-то её люблю. По правде.
Дэн заподозрил, что на самом деле вместо «её люблю» имелось в виду «ей завидую».
— Мне кажется, ты неправильно её воспринимаешь.
Каро вроде бы согласилась, что это вполне возможно, но какая-то неудовлетворённость всё ещё оставалась.
— Я ещё потому так люблю тётю Джейн, что она, единственная из всех, кто университеты позаканчивал — а меня вроде только такие и окружают, — никогда этим не кичится.
— Она — единственная?
— Ты смеёшься? Ты же хуже их всех.
— Я очень стараюсь быть не хуже.
— От этого только страшней становится.
— Ладно. В Египте буду брать частные уроки.
Она улыбнулась, не разжимая губ, и потупилась, будто он остроумно вывернулся.
— Что это ты улыбаешься, как Чеширский кот?
Она всё улыбалась.
— Уроки тебе не помогут.
— А что же тогда?
— Скажи вот тебе.
Официант принёс счёт, и Дэну пришлось им заняться. Кэролайн встала, отыскала своё пальто и осталась ждать отца у выхода. Он подошёл и взглянул ей прямо в лицо.
— Что же такое надо бы мне сказать?
— Что я про тебя знаю, а ты — нет.
Они вышли на улицу.
— Безнадёжный случай?
— Причину этого.
— Я что, уже права не имею узнать?
— Пока нет. — Она взяла его под руку и резко сменила тему: — Эй, ты даже не спросил, как моя квартира.
Две-три минуты спустя он уже прощался с ней рядом с её «мини»: поцелуй, пожелание «спокойной ночи», взмах руки вслед отъезжающему автомобилю. Он улёгся в постель, как только вернулся в дом. Но несмотря на то что час, проведённый с Каро, всё-таки доставил ему удовольствие, преследовавшая его депрессия никуда не исчезла. Он думал о том, что ему предстоит сделать завтра. Они с Джейн договорились завтра утром встретиться в египетском консульстве, выяснить насчёт виз; сегодня вечером она выехала из Оксфорда и остановится у Роз. И — Каро: он уже начал писать в уме один из своих сиюминутных сценариев — случается самое худшее, Барни уходит от жены и уговаривает Каро жить с ним постоянно. Дэн даже развил этот сюжет: он перестаёт строить из себя Сидни Картона и (буде она того пожелает, отчего же нет?) создаёт нечто вроде постоянного союза с Дженни. Он попробовал представить себе и дружбу между двумя молодыми женщинами, на возникновение которой, как он недавно утверждал, он рассчитывал… но сценарий погиб, как только дело дошло до установления сносных отношений между Дэном и Барни. Почему-то он очень чётко увидел это глазами взыскующей истины Джейн и вместе с тем — циническим взором Нэлл.
Днём надо будет повидаться с агентом. Месяц назад, в Голливуде, Дэн отказался от сценария, который должен был писать после сценария о Китченере, и постарался вообще отбить охоту обращаться к нему с предложениями. Но он знал о существовании по меньшей мере двух осторожных попыток прощупать почву, ожидавших его решения. Здесь его пируэт с Египтом был очень кстати: он облегчал сопротивление уловкам, к которым его агент намеревался прибегнуть. Дэн будет держаться первоначального плана: Китченер, а затем — отход в укрытие, Торнкум, покой; долгая зелёная весна, а за ней — лето. Египет и Джейн надо рассматривать как обряд инициации, бессмысленный, но теперь уже неизбежный.
В значительной степени в нём звучал голос закалённого одинокого волка, не терпящего помех, траты сил, энергии, времени и дипломатических ухищрений, потребных для ходьбы по туго натянутому канату между всеми этими противоречивыми женщинами с их разнонаправленными усилиями, этими женскими лицами, заполнившими сейчас его жизнь. И возможно, дополнительной привлекательностью перспективы на целый год укрыться в Торнкуме было порождаемое этим голосом эхо древней мечты всякого мужчины, воплощённой в горе Атос325 с её мужскими монастырями. Он только что посвятил долгие дни работе над сценарием о Китченере, но сознавал, что делал это в меньшей степени из-за насущной необходимости, чем из-за отчаянной потребности поскорее свалить эту обузу с плеч долой. Из-за каждой страницы сценария вставали перед ним идеи будущего романа. Он чувствовал себя как человек, который провёл все необходимые полевые исследования и теперь стремится вернуться в лабораторию, чтобы записать выводы.
И тут он совершил из рук вон абсурдный поступок. Встал с кровати, извлёк из кармана пиджака записную книжку. Он открыл её вовсе не для того, чтобы записать глубокие мысли о неясных признаках намечающихся изменений в человеческих умонастроениях, а всего лишь чтобы нацарапать: «напомнить Бену — сахарный горошек».
Просто он вспомнил: сахарный горошек — одно из кулинарных пристрастий Дженни.
