- Владимир Дмитриевич ничего не сказал о причинах. Пусть Калеганов сам расскажет, что там произошло,- повторил он.
Я не заставил себя упрашивать. Со всем своим пылом, усиленным и чувством обиды, я рассказал все в деталях и сгоряча даже упрекнул Мещанинова в том, что он с мнением Ренне считается, а Константин Константинович с нами - нет. Помню, у меня, к счастью, хватило такта добавить, что в вопросах отладки я пока еще неграмотен, однако ни от какой работы не отказываюсь и готов хоть сейчас же после собрания идти и заниматься пушкой. С тем и сел. Волнение мое было так велико, что я ничего не уловил из выступления Горшкова, секретаря партбюро, и смог сосредоточиться, лишь когда Грабин подводил итоги обсуждения.
- Мы все понимаем Федора Федоровича,- счел он, вероятно, долгом смягчить впечатление от своего же "разноса",- и пока не ставим вопроса о его пребывании в коллективе. Речь идет лишь о том, что нельзя забывать свои обязанности.
- Василий Гаврилович, Калеганов-то тут при чем? - послышалась реплика Назарова.- Ведь он все ясно рассказал!
- Это не оправдание,- возразил главный конструктор.- Если возникли помехи, он должен был их устранить или хотя бы доложить мне!
При этих словах воцарилась глубокая напряженная тишина: не зная того, Василий Гаврилович коснулся очень больного вопроса. Дело в том, что вскоре после присвоения Грабину звания генерала-майора технических войск у него появился новый адъютант, некто Григорян. Товарищ оказался "себе на уме" и начал проявлять инициативу. Трудно сказать, зачем ему это понадобилось (думаю, для увеличения собственной значимости), но вскоре сложилось такое положение, что между главным конструктором и коллективом КБ возникла, как мы говорили, "стена Григоряна". Рядовой конструктор вообще был лишен возможности войти в кабинет руководителя КБ. С начальниками подотделов Григорян поступал хитрее. Он предлагал им, прежде чем идти к Василию Гавриловичу, позвонить: узнать, на месте ли он, свободен ли. В сущности, возразить против этого было нечего, но на практике обернулось тем, что если не для секретаря партбюро Горшкова, для Шеффера или Ренне, то для рядовых конструкторов Григорян стал "непроходимым". На вопрос, может ли Грабин принять сотрудника, следовал ответ:
- Василий Гаврилович занят почтой.
Или:
- У него посетители из наркомата.
- Василий Гаврилович отдыхает после обеда.
Все это вызывало, помимо прямых помех в работе, негодование среди конструкторов, привыкших к деловым и весьма демократичным порядкам в КБ. Однако повода для критики установленного адъютантом порядка не представилось вплоть до этого дня.
Воспользовавшись паузой, возникшей после замечания Грабина, я позволил себе сыронизировать:
- Попасть к вам в кабинет нынче не в состоянии даже начальники подотделов, где уж мне - простому смертному!
- Это еще почему? - последовал вопрос Грабина. Мне пришлось объяснить руководителю КБ, какую роль взял на себя его адъютант. По залу пронесся вздох облегчения.
После собрания главный конструктор подошел ко мне и Владимиру Дмитриевичу и сказал, что ждет нас завтра с утра со всеми материалами по противооткатным устройствам. Наутро, ровно со звонком, мы были в приемной. Григоряна как подменили. Он расплылся в любезной улыбке, и сообщил, что Василий Гаврилович нас ждет. С той же приветливостью и дружелюбием на лице он попрощался с нами, когда мы, закончив обсуждение дел с Василием Гавриловичем, вышли из кабинета. Мещанинов не взглянул на адъютанта, а в коридоре признался:
- Даже смотреть на него не могу - тошнит!..
Судя по всему, после вчерашнего разговора Василий Гаврилович "окоротил", как говорится, своего ретивого порученца. И впредь не было ни одного случая, когда конструктору кто-либо помешал бы попасть к руководителю КБ,- ни во время доработки ЗИС-2, ни при создании других пушек..."
2
Как справедливо отметил в своих воспоминаниях Федор Федорович Калеганов, на всех этапах работы над ЗИС-2 мы ощущали постоянное внимание и со стороны нашего наркомата, и со стороны ГАУ. Пушкой интересовался Сталин. Я попросил Ванникова, приезжавшего к нам по его поручению, передать, что противотанковое орудие полностью отвечает тактико-техническим требованиям, а вес опытного образца пушки даже на 100 килограммов меньше, чем в ТТТ,- 1050 килограммов.
Пушка ЗИС-2, таким образом, получилась легче и мощнее знаменитой трехдюймовки.
Несмотря на ряд затруднений, возникших по ходу конструирования и изготовления отдельных узлов, нам удалось добиться высокой надежности и технологичности пушки. Точно в установленный графиком срок были завершены заводские испытания, и орудие отправили на полигон заказчика. Наступил период волнений и ожиданий.
Вместе с заводской бригадой на полигон ГАУ выехал и я. В состав бригады входила группа конструкторов во главе с Ренне и Мигунов со своими слесарями. Начальник полигона Оглоблин встретил нас, как старых знакомых, познакомил с программой испытаний и с военным инженером, которому поручили эти испытания проводить. Программу наметили обширную как по количеству выстрелов, так и по возке. Главным было: кучность боя по щитам, скорострельность и огневая выносливость, максимальная скорость на марше, проходимость по бездорожью, смена огневой позиции вручную силами орудийного расчета на дистанции 200-300 метров. Все пункты программы, в том числе и последний, входили и в комплекс заводских испытаний. Поэтому мы неоднократно проводили переброску орудия на новую огневую позицию вручную - силами орудийной прислуги, а также силами самих конструкторов. В бригаду конструкторов, сменявших у пушки артиллеристов, приходилось не раз включаться и мне. Таково было правило: каждый конструктор должен лично проверить удобство обслуживания своей пушки.
Полигону ГАУ поручили провести испытания нашей ЗИС-2, а также дать заключения и рекомендации о приеме на вооружение. Поэтому требовалось грамотно проводить стрельбы, возку, руководить разборкой, сборкой и обмерами пушки. Это заставило нас самым тщательным образом знакомить работников полигона с идеей пушки и агрегатов, с технической документацией, со всеми особенностями конструкции. Ко дню прибытия на полигон транспорта с ЗИС-2 эта работа была закончена.
Наша пушка произвела на полигоне хорошее впечатление еще до начала испытаний. Небольшая по размеру, легкая, красивая. Никаких огорчений конструкторам не доставили и первые стрельбы: уменьшенным, нормальным и усиленным зарядами для определения прочности ствола. Скорострельность поначалу была несколько ниже той, что мы получали на заводских испытаниях: артиллеристы полигона еще не освоили пушку. В дальнейшем, когда расчет приобрел необходимые навыки, скорострельность неизменно достигала 25-30 выстрелов в минуту. Ни при одной стрельбе отказов в работе пушки не было. Без замечаний прошла и возка, хоть нагрузка была велика - до 400 километров в день. Наступил, наконец, день проверки на кучность боя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
