Она огорчилась из-за того, что муж уходит в поход и, может быть, надолго.
— Я-то надеялась, милый, что вы будете рядом со мной, когда настанет день моих родов. Осталось ждать совсем недолго. Не можете ли вы отложить свой отъезд?
— Нет. В Антиохии произошли слишком серьезные события, нельзя оставлять все по-прежнему. Я должен освободить этого князя... но обещаю вернуться к вам как можно скорее, потому что при одной только мысли о том, что скоро вас покину, я начинаю тосковать!
Сказано было красиво, и Изабелла знала, что эти слова искренни. Да, Генрих был хорошим мужем, и она любила его, но... все же Изабелла не проливала слезы, когда неделю спустя из окна своей спальни она увидела, как ветер надувает украшенные гербами паруса уходящего к северу королевского судна. На самом деле она смирилась с тем, что отныне ее жизненный путь будет совсем простым, совсем прямым и совсем ровным... и даже немного скучным. Вскоре у нее появится еще один ребенок, потом, наверное, третий... а может быть, и четвертый, для того, чтобы надежно укрепить новую династию. Жизнь королевы, такая же, как у многих ей подобных, наверное, так? Не слишком отличающаяся от жизни обычной владелицы замка...Генрих Шампанский, спокойный, рассудительный, точный и властный ровно настолько, насколько требовалось, за несколько недель навел порядок в Антиохии и вернул князя домой, где тот смог свести счеты с женой-предательницей, немало поспособствовавшей его пленению. После этого король снова вышел в море, но вскоре его суда бросили якорь в маленьком порту Мараклеи, поблизости от Маргата, замка госпитальеров. Затем король Акры и Иерусалима вместе с Балианом д'Ибелином, с которым он дружил и которым восхищался, углубился в первые отроги гор Ансария.
Край исмаилитов, где царствовал Горный Старик, поражал воображение: путаница холмов, диких гребней и островерхих пиков, нередко увенчанных укрепленными замками, чьи колоссальные стены высились над глубокими лощинами и над деревушками, окруженными клочками плодородной земли и сплошными зарослями каменных дубов. Неприступные крепости из светлого камня на отвесных скалах укрывали в себе таинственных потребителей гашиша; три замка Старика — Кадмус, Масьяф и Эль-Хаф (Пещера) всей своей тяжестью нависали над окрестностями, окутанные легендами, благоговейным страхом, суеверием и ощущением вечного владычества, еще более гнетущим, чем вид зубчатых башен, на вершинах которых иногда на мгновение сверкала в солнечных лучах сталь оружия.
Генрих послал впереди себя гонцов, не желая сердить хозяина этих мест своим несвоевременным появлением. Он был вознагражден за свою предусмотрительность уважением, которое проявили к нему обитатели этой странной местности, в особенности жители деревни Хама Вазиль, расположенной на небольшом плоскогорье: мужчины, выстроившись в два ряда, склонились в глубоком поклоне, когда он шел между ними.
Отсюда начинался спуск в ложбину, из которой видна была гордая и могучая крепость Эль-Хаф.
Замок возвышался на скалистом островке, образующем выступ, там, где сходились три долины, узкие и сумрачные, несмотря на ослепительно сияющее небо. Оттуда можно было увидеть выдвинутые вперед оборонительные сооружения, сосредоточенные у подножия головокружительной скалы, и древний акведук, питавший замок водой. Все это охранялось хорошо вооруженными людьми. В саму крепость можно было попасть по единственной дороге, вернее, лестнице, вырубленной в скале и ведущей к черному зеву пещеры, своего рода туннеля, другой конец которого упирался в дверь замка.
Двигаться было трудно, и слуги в белоснежных одеждах вели коней на поводу вдоль этой тропы с широкими ступенями, стараясь сделать так, чтобы кони ступали уверенно и всадникам не приходилось бы тревожиться из-за неверного хода коней. Так они добрались до пещеры, внутри освещенной факелами, прикрепленными к стенам. В глубине, за гигантской распахнутой дверью, угадывался залитый солнцем парадный двор. Там находились другие люди в белом, прямые и безмолвные, словно кариатиды. Никакого шума. И ни единого звука.
— Как здесь странно! — произнес Генрих, на которого подействовала окружающая обстановка. — Особенно эта тишина!
— О замках Старика ходит множество рассказов. Говорят, когда он явился сюда из Персии, первым делом, как сделал некогда Хасан Сабах в Аламуте, прогнал всех никчемных мужчин вместе с их семьями, оставив только тех, кто был сведущ в какой-нибудь науке. Прогнал он также музыкантов и рассказчиков. Говорят, в крепости около сотни его сторонников, организованных согласно таинственной иерархии, и все они слепо преданы своему господину, который живет на самой вершине в окружении десятка учеников... И число тех и других никогда не уменьшается, потому что умерших при выполнении поручений очень быстро заменяют другие исмаилиты, пришедшие из иных краев, или люди, желающие познать учение...
— Откуда вам все это известно? Вы ведь не из тех людей, кто верит слухам?
— Я далеко не единственный, кому это известно. Вы бы узнали не меньше моего, Ваше Величество, если бы были, как я, уроженцем этой страны. Думаю, она очень отличается от Шампани? — с улыбкой добавил Балиан д'Ибелин.
— Очень, но и в ней есть своя прелесть. Иначе я не согласился бы провести здесь остаток своих дней. Что же касается этого замка, толком и не знаю, что о нем сказать... разве что видел куда более веселые монастыри! Монахи хотя бы смотрят на вас, а эти как будто нас и не видят...
Однако белые статуи, некоторые из которых были отмечены красными знаками, зашевелились и упали ниц, когда между рядов двинулся Горный Старик, идя навстречу спешившимся королю и его рыцарям. Рашид эд-Дин Синан был уже в годах и выглядел величественным. Высокий, худой и костистый, в белоснежной чалме над лицом с резкими чертами, большим носом, тонким ртом, выдававшим безжалостный характер, и загадочными глазами, глубоко ушедшими в орбиты под гребнями белых, как и длинная борода, бровей. Голос у него оказался удивительным, одновременно хрипловатым и мягким, но угадывалось, что он может и гудеть соборным колоколом.
Старик принял своего царственного гостя с исполненным благородства достоинством и пригласил его вместе с его людьми войти в дом.
Следом за хозяином гости прошли анфиладу галерей, лишенных всяких украшений и иногда перекрытых легкими перегородками, за которыми не было ничего, кроме циновок и сундуков. Там, как объяснил Старик, жили его приверженцы, распределенные в соответствии со степенью их посвящения. На верхнем этаже расположились большие залы, предназначенные для упражнений с оружием, для молитвы или для занятий иностранными языками. Подобное знакомство с замком было непривычным, но Генрих понял, что целью экскурсии было дать ему некоторое представление об этом замке, который, как и сам он заметил, едва приблизившись к нему, отчасти напоминал монастырь... или дом Ордена тамплиеров. Последний из залов оказался огромной столовой, и там уже были накрыты торжественные столы.
