Если же оставить в стороне чересчур точное исполнение не самых умных указаний начальства Гагемейстер, даже за столь короткое время, показал себя неплохим правителем. Он упорядочил торговлю спиртным, которое теперь отпускалось в строго установленном количестве, а бесплатная чарка рому стала выдаваться только 8 раз в год, по праздникам. Ввёл новую, более прогрессивную систему отчётности в меховом промысле. Организовал экспедицию по исследованию верховий Квихпака и спланировал строительство крепости в среднем его течении. "Дай Бог чтоб Север открыл нам сокровища: Юг не так-то благостен- Сандвичевские острова отказались, и в Россе нет бобров и всякий промысел в малом количестве…". Гагемейстер попытался так же возобновить промысел в архипелаге. Не желая рисковать компанейскими судами он заключил стандартный договор "исполу" с Камилем де Рокфей, капитаном 200-тонного "Ле Борделе".
В мае тот взял на Кадьяке 22 байдарки, охотников и снаряжение и 10 июня начал промысел у острова Принца Уэльского. Местные тлинкиты быстро разобрались, что судно не компанейское, а значит с ним можно не церемониться. Через неделю, во время внезапного нападения, из 47 охотников 20 было убито, 2 пленены и 12 ранены (один из них умер), погибли так же три женщины. Испуганный экипаж "Ле Борделе" отказался продолжить промысел. Из вояжа было привезена всего 31 шкура. Скудные результаты и большие потери положили конец этому промыслу.
Ежели в тот раз Гагемейстер не просчитал реакции тлинкитов, то в остальных случаях он вёл себя с индейцами очень разумно. Это касалось не только удачно проведённых переговоров с калифорнийскими племенами, но и разборок с воинственными тлинкитами.
Самым нестабильным местом а колониях был остров Ситха. "Дикие не упускают случая убить русского … и потому здешние промышленники ходят из крепости работать в огородах вооруженные и целыми артелями … остается одно средство - быть всегда осторожными и вооруженными и жить, как в осажденной крепости … жены и дети их не могут ходить в леса, не подвергаясь опасности быть убитыми или увлеченными в неволю, да и сами промышленные на большое расстояние от крепости не могут удалиться, иначе как отрядами и вооруженные". В июне "колюжи верстах в 3-х или 4-х от крепости убили двух промышленников, которые ходили туда рубить нужное им дерево и были снабжены ружьями". Вероятно, эти промышленные нарушили границы клановых угодий, зайдя за ту невидимую черту, которая отделяла эти территории от участка, уступленного, по мнению тлинкитов, русским. Капитан Головнин приводит это происшествие, как типичный эпизод, характеризующий повседневный быт русской колонии. Однако, он не упоминает о весьма важных его последствиях.
Подозрение пало на известного своей старинной враждебностью вождя Катлеана. При этом во внимание не принималось то, что за прошедшие годы в войну были вовлечены и другие кланы, которые не считали себя обязанными следовать примеру Катлиана, отдавшего в аманаты своего брата и принявшего русскую медаль. С ними подобной формальной договорённости не заключалось. Поэтому даже официальное примирение с киксади не сразу принесло мир в страну тлинкитов и даже на саму Ситку.
Между тем, вскоре после гибели двух лесорубов Гагемейстер принял решительные меры. Наполнив три баркаса хорошо вооружёнными людьми и установив на одном из них пушку, он внезапно явился ранним утром перед летним лагерем киксади, который располагался неподалёку от Михайловской крепости. Индейцев охватила паника, хотя Гагемейстер через толмача и заверял их, что явился только для переговоров. Наконец, навстречу вышло большое боевое каноэ, на борту которого находился и сам Катлиан. Лейтенант Литке красочно описал в своём дневнике последовавшую сцену:
"Дабы сдержать Колош в границах Г(агемейстер) приказал другому катеру, на котором была карронада, заехать с носа к колошенскому бату и навести карронаду прямо вдоль онаго; зажженные фитили были готовы; четверо из Колош в свою очередь приложились ружьями в тех людей, кои держали фитили. С сими прелиминариями, кои заступили место переговорнаго флага, начались переговоры. Катлиан спросил Г(агемейстера), зачем он приехал. "Если ты приехал нас бить, -сказал он, -то лучше сними с меня сию медаль, которую ты на меня повесил и вот грудь моя (обнажив ее), убей меня одного". Г(агемейстер) уверял его, что он совсем не с тем намерением приехал, а только чтобы узнать, кто убил русских, а если его подчиненные, то чтобы ему выдали виновных. Кат(лиан) объявил, что убили русских Колоши другого поколения, что он узнал это от старшего его племянника…".
Выяснилось, что лесорубов убили воины клана кагвантан, вышедшие из их родовой твердыни на берегу Погибельного пролива. Здесь, в своей крепости, кагвантаны уже установили около 10 пушек, купленных у бостонских торговцев. Штурмовать их укрепление Гагемейстер не решился, он лишь приказал усилить посты и запретил покидать крепость невооружённым и малыми группами. Предостережение было направлено и промысловой партии. Одновременно, через посредничество живших при крепости индеанок и дружественных киксади он завязал с кагвантанами переговоры, надеясь повторить успех, достигнутый им в отношении Катлиана. Он требовал выдачи двух надёжных аманатов и прекращения нападений. Тогда "им простится преступление, но чтоб они поклялись впредь никогда никому из наших не причинять ни малейших обид". Кагвантаны соглашались на заключение мира, но настаивали на соблюдении традиционных индейских обычаев, а в первую очередь на взаимном обмене заложниками, то есть пойти на формальное примирение с индейцами по индейским же обычаям - не только взяв аманатов от тлинкитов, но и в свою очередь выдав им заложников со своей стороны. Завершить переговоры пришлось уже преемнику Гагемейстера на посту главного правителя колоний, лейтенанту Яновскому.
Сообщая о причинах, толкнувших его на такой поступок, Яновский писал Главному Правлению РАК: "С тех пор, как Колоши убили наших двух человек, мы всегда находились как бы в блокаде, всегда подвергались опасности, дабы опять кто-либо не был жертвой и варварства. Они же всегда нас караулили около крепости. Всюду и везде, где только посылались наши люди в работу, всегда надо было ходить везде с ружьями; летом (1818г.) даже не смели выйти из крепости без оружий. Каждый почти человек, шедший за водой или в огород, подвергал жизнь свою опасности. Чтобы отвратить сие, мне кажется не оставалось иного средства, как или идти к их крепости, разорить оную, одним словом надо было их привести в страх, а сего нельзя было сделать без кровопролития с той и другой стороны. Другое средство было с ними примириться; нельзя уже было воротить потери и потому, отложив мщение, надо было кротостью и человеколюбием показать им разницу, чем мы от них отличаемся и то, что варварство не составляет благополучия людей". Кроме того, Яновский рассчитывал таким образом "вырастить" для нужд Компании надёжных и квалифицированных переводчиков с тлинкитского языка: "Мы имеем пребольшую нужду в колошенских толмачах, должны все переговоры вести теперь через колошенок, живущих у русских, которые преданы своим, переводят не то, что должно, а при том Колошам пересказывают все, что у нас делается … сие может отвратиться, когда наши аманаты выучатся по-колошенски".
В начале декабря 1818 г. в Михайловскую крепость прибывают три вождя кагвантанов и на встрече их с Яновским было достигнуто соглашение о проведении официальной церемонии примирения. В качестве русских аманатов Яновский предложил "двух мальчиков из Креол" - Николая Гычева и Антипатра Беляева. Кагвантаны согласились передать русским племянников своего предводителя, вождя Цоутока, - Тунека и Кыстына. После подтверждения этой договорённости, 17 декабря 1818г. прибыло до 50 воинов клана кагвантан в трёх больших каноэ. "По многим переговорам с пребольшою церемониею был произведен размен амантами и Цоуток, расставаяся с племянниками, клялся со своею командою жить до смерти дружески с русскими и во всем друг другу помогать". Тунека и Кыстына было приказано "экипировать, записать в артель и довольствовать провизией наравне с русскими". Кагвантаны, заключив подобным образом мир с русскими, значительно повысили престиж своего клана. Традиционно господствовавшие на Ситке киксади не сумели добиться от русских взаимного обмена заложниками мира (гувакан), хотя выдержали жестокую войну и понесли тяжёлые потери. Похваляясь своим достижением, кагвантаны даже возили аманатов на показ в Хуцнуву.
Вскоре, согласно тлинкитскому же обычаю, заложники мира были возвращены обеими сторонами. Яновский первоначально противился этому, хотя тлинкиты обещали вместо племянников Цоутока передать ему "двух девок". Однако о том же стали просить его и мальчики-креолы, один из которых, находясь в индейском селении, "занемог вередом". В итоге, 11 апреля 1819 г. "также с пребольшою церемониею" прошёл повторный размен заложниками и вместо Тунека и Кыстына в русскую крепость индейцы отправили "двух девчонок из ближайшей тоенской родни". Гычев и Беляев вернулись в Михайловскую крепость, где смогли поделиться своими достижениями в изучении языка и обычаев тлинкитов. По словам Яновского, "как у здешних народов более всего страсть к пляскам, то и наших мальчиков они выучили плясать по-своему лучше, чем сами пляшут; теперь они понимают, но очень мало их разговор. Я хочу одного отдать старику Колоше, который живет у нас (чтобы продолжать обучение языку)".
