class="p1">— Господь сподобил его увидеть и пережить многое. Он видел Святейшего Патриарха Тихона, он пережил лагеря и тюрьмы, он пережил голод и войны, он сподобился увидеть расцвет Русской Православной Церкви. Все мы с вами, которые сегодня пришли попрощаться и отдать свое последнее целование старцу Иоанну (Крестьянкину), архимандриту и насельнику Псково-Печерского монастыря, так или иначе мы с ним были связаны в своей жизни. В его сердце находилось место для каждого из нас. Мы приходили к нему и приносили свои радости и скорби. Мы просили помолиться его не только за себя, но и за своих близких — за детей, за стариков, за родителей. Мы просили его о том, чтобы он помолился о наших проблемах, о наших скорбях, о наших трудностях, чтобы он воздал Богу благодарение за наши радости. И старец Иоанн находил для всех место. Он утешал, и наставлял, и назидал детей, он наставлял и находил слова утешения взрослым и престарелым людям. И поэтому мы сегодня с особой благодарностью пришли воздать ему последнее целование…
Иеромонах Иоасаф (Швецов) огласил написанное 25 июня 2005 года о. Иоанном предисловие к его запискам, которое теперь воспринималось как завещание:
— Дорогие мои, родные и близкие!
К закату преклонился день моей жизни. И я уже дважды получил о том извещение. В первый раз десять лет тому назад, но чьи-то молитвы преклонили Господа на милость и продлили мое пребывание в земной жизни.
А вот теперь, 2 декабря 2004 года, я зримо увидел, что уже переплыл реку моей жизни и стою в преддверии вечности.
И в благодарность Богу и святой Матери Церкви, а главное во свидетельство о том, что Промысл Божий ведет нас по жизненному пути, оставляю краткие записи, как зерцало, отражающее эту очевидную истину. Мои разрозненные эпизодические повествования записывались с 1981 года, и это не были рассказы обо мне, но иллюстрации некоторых жизненных ситуаций. Теперь же, когда это лоскутное одеяло сложилось, и я переписал, перелистал, возвращаясь в прошлое, я сам умилился, узрев богатство милости Божией ко мне, убогому и грешному человеку. И на пороге новой жизни стою с замиранием сердца в ожидании встречи с Господом моим, встречи, к которой стремилась душа моя всю жизнь. А вам, как просьбу о молитвенной памяти обо мне, оставляю эти записи о жизни в Боге, и, проверенное самой моей жизнью завещание.
Дорогие мои, чадца Божии, верьте Богу, доверяйтесь Ему! Примите всё в жизни: и радость, и безотрадность, и благоденствие и злоденствие, как милость и истину путей Господних, и ничего не бойтесь в жизни, кроме греха. Только он лишает нас Божьего благоволения и отдает во власть вражьего произвола и тирании. Любите Бога, любите Любовь и друг друга до самоотвержения. Знает Господь, как спасать любящих Его.
Наверняка в этот миг многие из присутствующих вспомнили слова из проповеди батюшки, посвященной Иоанну Богослову — апостолу, по имени которого был наречен в монашестве сам о. Иоанн:
— Ослабевший столетний старец, труженик Христов, говорит последнюю проповедь: «Дети, любите друг друга! Это заповедь Господня, если соблюдете ее, то и довольно»…
Стройно звучал прощальный хор. Слез никто не стеснялся. Плакали седые владыки и молодые монахи, плакали духовные чада и те, кто знал о. Иоанна только по книгам и аудиозаписям его проповедей… И тут же звучало: «У Бога смерти нет, у Него все живы. Отец Иоанн уже молится за нас у Престола Господня». Людской поток к гробу не иссякал несколько часов.
После прощания духовных чад гроб с телом почившего старца под пение ирмосов «Помощник и Покровитель…» пронесли по Успенской площади в Богом зданные пещеры. Но люди не расходились еще очень долго. Вспоминает О. Б. Сокурова: «На площади перед Успенским собором после погребения щедро раздавали народу пирожки, конфеты, разливали горячий чай. Потом вынесли пачки фотографий отца Иоанна. Их брали с бою, толкаясь, волнуясь, что не достанется, со всех сторон умоляюще протягивая руки и счастливо прижимая к сердцу и устам дорогую „добычу“. Всё это выглядело, конечно, совсем не чинно, но как-то по-детски непосредственно. Я тоже впала в совершенное детство и вела себя ничуть не лучше остальных. Наверное, батюшка в это время смотрел на нас сверху и улыбался: „Други мои, чадца Божии! Да благословит вас всех Господь!“».
Местом последнего упокоения о. Иоанна стала пещера, где сорок три года стоял гроб с телом преподобного Симеона (Желнина). На протяжении следующих сорока дней не иссякал поток прощавшихся с батюшкой. Многие обращали внимание на то, что дни поминовения сопровождались празднествами в честь Божией Матери: в день похорон чтили икону «Утоли моя печали», на двадцатый день — Иверскую, 15 марта — Державную. В Богом зданных пещерах стоял острый, тонкий запах свежих цветов, трепетали копьеца свечей. Можно было сотворить молитву, приложиться к гробу, обнять его. И гладкое дерево под руками оказывалось неожиданно теплым.
Множество народу приехало в монастырь и на сороковины, 16 марта. Архиепископ Псковский и Великолукский Евсевий с сонмом псковского духовенства, архимандритом Тихоном и братией совершил панихиду в Богом зданных пещерах у могилы о. Иоанна. Ольга Сокурова так вспоминает об этом: «И снова был необычайно красивый день: белый снег, синее-пресинее небо, ослепительное солнце. Но на этот раз оно уже ощутимо пригревало. Чувствовалось приближение весны. Боль растаяла, исчезла. На ее место пришла пасхальная светлая радость. Батюшку торжественно проводили в Жизнь Вечную».
Долгая жизнь земная закончилась. Началась жизнь небесная — вечная.
Но удивительное дело — отец Иоанн будто и не уходил никуда. Недаром паломники, посещающие сегодня Свято-Успенскую Псково-Печерскую обитель, первым (или, как минимум, вторым) делом просят показать им окна келии старца Иоанна Крестьянкина. И с благоговением посещают саму келию, которая сохраняется в точно таком же виде, как при батюшке. Это не застывший музей, это живая святыня. Те же иконы, у которых он молился, те же фотографии знакомых ему людей, прославленных как святых — Патриарха Тихона, архиепископа Серафима (Остроумова), о. Георгия Коссова, старцев Симеона (Желнина) и Серафима (Романцова), — тот же вид из окна на Успенскую площадь, тот же вошедший в легенду потертый зеленый диванчик, конфетки, которыми батюшка так любил одаривать гостей. И особенный, ни с чем не сравнимый и непередаваемый словами дух, который царит в этой крошечной намоленной комнатке. Когда находишься там, так и кажется, что вот-вот быстрыми шажками вбежит запыхавшийся после службы убеленный сединами отец Иоанн и первым делом устремится к келейному иконостасу — читать молитву. А уж потом повернется к посетителям, благословит каждого и радостно, с улыбкой скажет свое всегдашнее:
— Чадца мои! Сядем рядком, поговорим ладком…
Ну а лучшим завершением этой книги станут, пожалуй, две цитаты из отца Иоанна. Одна —
