[42]
Характерно, что воспоминанія о своего рода пасхальных настроеніях проходят во множествѣ мемуарных откликов: в Кіевѣ всѣ поздравляли друг друга, как «в свѣтлый Христов день» (Оберучев).
[43]
Эти статьи и составляют как бы подневную запись мемуариста, принадлежавшаго к буржуазной средѣ и освѣщавшаго событія с извѣстной тенденціей.
[44]
Эту сантиментальную сцену нельзя не сопоставить с послѣдующей трактовкой тогдашняго «душевнаго состоянія» лидера цензовой общественности, данной Алдановым в историческом этюдѣ «Третье марта», который был напечатан в юбилейном сборникѣ в честь Милюкова, Писатель говорит (как будто бы со слов самого Милюкова) о «ужасных подозрѣніях» Милюкова, которыя в «глубинѣ души» шевелились — вел ли он политическіе переговоры с представителями «революціонной демократіи или перед ним были «германскіе агенты» (!).
[45]
Однако, по словам того же мемуариста, нѣчто в этом родѣ пришло в голову через нѣсколько дней члену Гос. Думы казаку Караулову. Он задумал «арестовать всѣх» и объявить себя диктатором. Но, когда, он повел такія рѣчи в одном наиболѣе «надежном полку», он увидѣл, что, если он не перестанет, то ему самому не сдобровать.
[46]
В свое время это организующее значеніе отмѣтил Милюков, относившійся с рѣзким отрицаніем к захватническим тенденціям руководителей Совѣта.
[47]
Яркій примѣр того, как позднѣйшіе біографы неточно передают настроенія своих героев в смутные дни революціи. В упомянутой юбилейной памяткѣ Алданов пишет о Милюковѣ: «Со своим обычным видом «смотрѣть бодро» он говорил солдатам об открывающейся перед Россіей новой свѣтлой жизни, и видѣніе близкой гибели Россійскаго государства складывалось в нем все яснѣе».
[48]
Это не было и специфической чертой интеллигенціи. В одном из послѣдующих документов революціи (доклад депутатов в Врем. Комитетѣ о поѣздках в провинцію) зарегистрирован яркій бытовой облик деревенскаго оратора, пріѣхавшаго из центра односельчанина: «говорит, говорит — уморится; сядет, закроет глаза и сидит, пока не отойдет немного, отошел — начинает, пока опять из сил не выбьется».
[49]
В такое полуобморочное состояніе Керенскій в эти дни необычайнаго нервнаго напряженія впадал довольно часто, и это, как говорят всѣ, производило на толпу сильное гипнотизирующее впечатленіе.
[50]
Термин, появившійся значительно позже.
[51]
В разсказѣ о Петропавловской крѣпости, в котором Ш. повѣствует о своих личных подвигах, он также безнадежно спутал, приписывая себѣ то, чего не было. Опускаем этот эпизод, непосредственнаго отношенія к темѣ не имѣющій.
[52]
В телеграммѣ Родзянко просил свиданія. «Телеграмма эта, — утверждает Ломоносов, — была передана под личным моим наблюденіем в Царскій поѣзд под расписку Воейкова, но отвѣта не послѣдовало».
[53]
Ломоносов передает красочную сцену, как он, приставив револьвер «к животу» инж. Устругова, будущаго тов. мин. революціоннаго правительства, побуждал послѣдняго осуществить план перерыва движенія.
[54]
Ломоносов пишет, что он воспроизводит запись 17-го г., но в момент опубликованія воспомінаній он был уже «большевиком», хотя и в «генеральских погонах» и, слѣдовательно, в текстѣ охотнѣе «подчеркнул бы самодѣятельность пролетаріата.
[55]
«Значеніе этой причины необходимо для дальнѣйшей нашей бесѣды». — отмѣтил Рузскій, указывая, что он был «глубоко опечален», узнав, что предположенная встрѣча Царя с предсѣдателем Думы, о чём он узнал непосредственно от Царя, не состоится — встрѣча, предвѣщавшая «возможность соглашенія и быстраго умиротворенія родины».
[56]
Эти железнодорожники, стоявшіе на стражѣ революціи, могли олицетворяться в добровольном помощникѣ Бубликова, б. счетоводѣ службы сборов Сѣв.-Зап. ж. д., большевикѣ по партійной принадлежности, Рулевском, находившимся в непосредственных связях с совѣтскими кругами.
[57]
Характерно, что Бьюкенен, связанный довольно тѣсно с лѣвым сектором думскаго комитета, сообщая 1 марта в Лондон Бальфуру, что Дума посылает в Бологое делегатов, которые должны предъявить Императору требованіе отречься от престола в пользу сына, тѣм не менѣе дѣлает оговорку: «если Император останется на престолѣ».
[58]
Основываясь на выше процитированных словах из воспоминаній Шульгина, Щеголев желает безуспѣшно доказать, что Родзянко пытался проникнуть к Царю «по собственному почину, без совѣщанія со своими коллегами по Исп. Ком. Гос. Думы», и что должен был «раскрыть свои карты, когда, по распоряженію Исп. Ком. Сов. Р. Д. ему, всемогущему Родзянко, не дали поѣзда».
[59]
Очевидно, прис. пов. Иванов.
[60]
Кир. Влад. в отвѣт жаловался, что «Миша, несмотря на мои настойчивыя просьбы работать ясно и единомышленно с нашим семейством, прячется и только сообщается секретно с Родзянко».
[61]
Так и понял Рузскій, передавая в Ставку Алексѣеву свой разговор: «династическій вопрос поставлен ребром, и войну можно продолжать до побѣдоноснаго конца при исполненіи предъявляемых вновь требованій относительно отреченія от престола».
[62]
Термин «лѣвый», конечно, можно примѣнять лишь относительно, ибо к этому сектору принадлежат такіе люди, как Гучков и Шульгин, не говоря уже о прославленном Вл. Львовѣ, такую ядовитую характеристику котораго дал Шидловскій: «Человѣк неуравновѣшенный до ненормальности. Ему во всякую минуту могла придти любая мысль, утром — лѣвая, вечером — черносотенная, и он всецѣло ей отдавался до слѣдующей смѣны мысли». Родзянко был внѣ этого «лѣваго» сектора, но, конечно, права была в тогдашней записи Гиппіус: имя Родзянко «ровно столько же не пользуется довѣріем демократіи, сколько имена Милюкова и Гучкова».
